Провокатор

— Я готов принимать вокальное и драматическое искусства раздельно, но вместе… Кроме того, опера обладает ужасным свойством — смотришь на циферблат через два часа после начала, а прошло всего пятнадцать минут!

Смех перешел в хохот, в нашу сторону повернулись почти все собравшиеся.

— Так что я опасаюсь ходить в театры, боюсь что-нибудь отчебучить и будет со мной как с тем трагиком.

— С каким же? — спросил сам Станиславский, пока еще молодой красавец-усач, а не тот добрый дедушка в бабочке, которого мы привыкли видеть на фотографиях и которого Советская власть сделала живым классиком и непогрешимым авторитетом.

— Ну как же, в театре банкет после бенефиса, не пригласили только трагика и комика, сидят они в номере паршивой гостиницы, трагик говорит, — тут я подпустил отчаяния в голос, уперся рукой в лоб, изображая типичного “несчастливцева” российской сцены и произнес почти рыдая, — Не пригласили! Забыли!

— А комик, напротив, скалится во весь рот, радостно потирает руки — Не пригласили! По-о-омнят! — и я потряс воздетым вверх пальцем.

— А у вас, Михаил Дмитриевич, явные актерские задатки есть! — сквозь общий смех выдал Станиславский.

— Упаси бог, Константин Сергеевич, как же я могу у вас кусок хлеба отбивать? — что снова вызвало волну веселья. Вот как они ведутся на такие простенькие шутки? Пожалуй, если с революцией не выгорит, пойду в артисты разговорного жанра, анекдоты рассказывать.

Банкет понемногу завершился, собравшиеся снова перешли к хождению и разговорам, на этот раз меня “пасла” Соня Халютина, которой я оказывал знаки внимания — демонстративно, для Саввы Морозова, чтобы хоть так дать ему понять, что я вовсе не покушаюсь на его отношения с Андреевой.

Вечер затих далеко за полночь и несомненно удался, к имиджу инженера Скамова теперь накрепко приклеилось репутация острослова. Савва Тимофеевич тоже выглядел довольным и даже довез меня до дома в своем экипаже, я на прощание облобызал ручку Марии Федоровне и расстался с Морозовым, что называется, на дружеской ноге. Ну и славно — человек он мощный и очень интересный, надо будет попробовать его от ранней смерти отодвинуть, а то связался с революционерами, денег им давал, а они его, как говорят, и грохнули, когда припекло. Темная история, в общем — официально самоубийство, но похоронен на старообрядческом кладбище в освященной могиле, чего никогда бы не случилось, наложи он на себя руки.

Глава 14

Зима 1899

— Ну, Леонид Борисович, удачи! За Егором присматривайте, он слишком шебутной да инициативный не по делу, пишите чаще, проверяйтесь еще чаще, — я обнял Красина и отошел от вагоне. Первая партия на юг Африки уезжала с Брестского вокзала — до Антверпена, оттуда морем в Кейптаун.

Господи, какие же они молодые… Вон, чуть не подпрыгивают от возбуждения, как же, едут через полмира воевать! Ребята были уверены, что их цель — скорая англо-бурская война, поскольку истинную задачу экспедиции знали только руководители, остальным в целях безопасности было решено довести ее только на месте. Понятное дело, что кто-то от таких новостей может взбрыкнуть, но Красин и Савинков сильные лидеры, сумеют повести группу за собой, на то и расчет. Да и состав вроде подобрали неплохой, кандидатов в ходе подготовки по нескольку раз прогнали через мелкие ловушки, отслеживая поведение, что позволило отсеять семерых сомнительных и выявить двух агентов полиции.

На проезд и “командировочные” ушла большая часть патентных выплат, но за это я не беспокоился — на третий месяц после возвращения из Швейцарии благодаря усилиям Альберта деньги наконец-то поперли.

С ростом цюрихских доходов повеселел и Зубатов, во первых, они позволили закрыть все расходы из “секретных фондов” по моему обустройству. Во вторых, кое-что начало капать и ему в карман и, судя по динамике, это будет очень неплохое “кое-что”. Ну и в третьих, начальство, хоть и морщилось, но перестало гнобить Сергея за “рабочие общества”. Вот что рубль животворящий делает!

Дзынькнул колокол, перрон окутался паром, засвистели кондуктора и поезд тронулся в сторону воплощения главной моей авантюры. Через месяц-другой, когда придут еще деньги, вдогон отправится группа Савинкова, который пока начал учебно-боевую “радиоигру” с полицией через выявленных агентов. И останусь я на пару с Колей Муравским.

Впрочем, Коля заметно вырос как организатор и прекрасно вытянул два проекта сразу — потихоньку внедрял “левых” в обоих смыслах пропагандистов в зубатовские квази-профсоюзы и с помощью своих профессоров пробил-таки устав “Жилищного общества инженеров”. Так что придется нагрузить его еще одним делом, пора создавать сеть типографий, для начала легальных. Ну там визитки-открытки, буклетики-билетики и прочая фигня, причем я категорически потребовал размещать их под боком у больших типографий, а лучше всего — прямо арендовать помещение у них. Почему? А там постоянная движуха бумаги, краски, шрифта, продукции, в которой нелегальщину будет очень трудно отследить. Хочешь спрятать листик — прячь его в лесу, ага. Поработают годик, обучат персонал, набьют руку, проверит их полиция разок-другой-третий и вперед, печатать газеты и листовки.

***

За пару месяцев до отъезда в Трансвааль Красин передал мне на связь несколько своих контактов, среди которых был его товарищ аж с 1891 года Глеб Кржижановский, инженер, будущий создатель плана ГОЭЛРО и, что сейчас важнее, старый товарищ Чернова по Саратову и близкий друг Ульянова по “Союзу борьбы”. Но самое главное было то, что Глеб отбывал ссылку в том же Минусинском округе что и Ленин, в Тесинском, всего в 60 верстах от Шушенского. Через него-то и пошла переписка и сегодня до меня добрались сразу два письма.

“Дорогой Михаил Дмитриевич!

Я очень и очень рад, что мне удалось-таки получить от Вас письмо о Ваших идеях и поездке к одному нашему общему знакомому в “прекрасном далеке” и переговорах с ним. Лучше ли его здоровье? Есть ли надежда, что он будет писать?

Про меня Вам, конечно, рассказывали достаточно, так что добавлять нечего. Живу я здесь почти отшельником. Здоров вполне и занимаюсь понемногу и для журнала и для своей большой работы.

Я не забываю, конечно, что при российских условиях нельзя требовать от газеты допущения одних Genossen и исключения остальных, — но ведь такая газета все же не альманах, допускающий марксизм собственно из моды, а орган направления. Поэтому для такой газеты обязательно бы налагать некоторую узду на ученых наездников и на всех “посторонних” вообще. Только тем и объясняется громадный успех “Нового Слова”, что редакция вела его именно как орган направления, а не как альманах.

Я ничего так не желал бы, ни о чем так много не мечтал, как о возможности издавать газету для рабочих. Но как это сделать отсюда? Очень и очень трудно, но не невозможно, по-моему.

Способ я знаю лишь один, — тот, коим пишу эти строки. Вопрос в том, можно ли найти “почтальона”, на которого должен пасть нелегкий труд, но я не отчаиваюсь: если теперь не удастся, — может удаться впоследствии.

Далее. Посылая нам литературу, адрес: Питер, Александровский чугунный завод, химическая лаборатория господину Лучинскому, прибавьте, если будет возможность, другой материал: вышедшие брошюрки в Женеве, интересные вырезки из “Vorwarts” и т. под.