Провокатор
Шрифт:
И вот ей-богу, когда Зубатов прочел адрес, у него в глазах мелькнуло узнавание.
Глава 15
Весна 1899
Я лениво перебирал волосы спящей на моем плече женщины и предавался дурацким размышлениям типа “может ли революционер гулять по бабам” или “стоит ли попаданцу отвлекаться на такую муру, как личная жизнь или надо спасать мир”, но в целом приходил к выводу, что может и еще как стоит. А еще меня очень интересовало, как это у них получается — вот крутился я в делах и не был интересен женскому полу, но стоило пойти деньгам за патенты, хоть я их и не светил, и стоило цветнику Художественного театра не оставить меня вниманием последние пару
Сонечка Халютина, видимо, получила карт-бланш от Андреевой и начиная с Рождества пыталась меня охмурить. И всем она была хороша — миниатюрная брюнетка с округлым лицом неплохо смотрелась бы и в XXI веке, но она была актрисой. Вот как можно жить с человеком, не зная, настоящая она сейчас или примеряет роль — увольте, насмотрелся, была у меня парочка таких друзей, сначала женились на девчонках из театрального, потом естественным образом через пять-шесть лет и уйму головной боли пришли к разводу.
Опять же, у меня жизнь даже не с двойным, а тройным дном, потому жену хочется такую, чтоб хотя бы второе дно не прятать. Говорят, Ленин к концу жизни сказал “Не женитесь на революционерках”, но другого выхода, похоже, нет — не конспирироваться же в собственной семье! И так придется прятать свое происхождение, а если еще и половину работы скрывать? Ладно, время еще есть, Россия большая, рано или поздно кого-нибудь найду, а пока обойдемся нечастыми свиданиями.
Варвара засопела, повернулась и потянулась всем телом, прижавшись ко мне грудью. Да-да, Варвара — она была во главе “набежавших”, ну я и решил от добра добра не искать, знакомое зло всяко лучше незнакомого, хе-хе. Давно живу, знаю.
Весеннее солнце било прямо в глаз, вставать в такую рань было лень, но сегодня приезжал Собко — из Питера, куда его вызвал Хилков. Точнее, звали нас обоих, но на мне висела стройка квартала и потому Василий Петрович отправился один. Вчера он прислал мне телеграмму с просьбой встретить его на Николаевском вокзале, так что идти придется.
Оставив Варвару досыпать, я двинулся в кабинет, где полчаса изображал зарядку и крутил педали, пока Марта готовила завтрак и грела воду. Омлет был хорош, чай крепок, я не удержался и стащил еще ломоть ветчины — с жирком, со слезой, и сожрал его прямо так, свернув рулетиком, что вызвало традиционный укоризненный взгляд домоправительницы. Теперь — переход к водным процедурам, как требует еще не существующая радиопрограмма “Утренняя гимнастика”.
Бронзовый смеситель с фарфоровыми кранами горячей и холодной воды и фарфоровой же рукояткой переключения отлично справился с организацией контрастного душа, зубной порошок в жестяной коробочке от фабрики товарищества Брокар активно пах мятой, зубная щетка из натуральной щетины была в меру жестка, так что из ванны я вылез вполне годным к светским мероприятиям. Осталось причесаться, слегка подправить усы и бороду, сбрызнуться брокаровским же тройным одеколоном и — вперед.
Город уже проснулся, во всяком случае, ранние молочники и зеленщики уже покинули улицы, им на смену пришел спешащий на работу люд. Открывались лавки и магазины, кое-где уже сколачивали леса для ремонта, в паре мест публика матерно переругивалась с ломовиками, перегородившими проход телегами с кирпичом.
В Столешниковом на меня буквально выпала из подъезда крепкая как дуб фигура Гиляровского — он было помчался куда-то за репортажем, но увидев меня, позабыл все дела.
— Михал Дмитрич! Здравствуйте!
— Доброе утро, Владимир Алекссевич! — я приподнял картуз, сшитый по моим наброскам из той же ткани, что и френч.
— Который день вас ищу, как там аппараты?
— Все в работе, на заводе говорят, что должны закончить через неделю, — тренажеры и тяжести для Гимнастического общества, в котором Гиляровский был кем-то вроде почетного председателя, я по привычке заказал на заводе
Бари, поскольку мог контролировать процесс и вносить поправки по ходу дела. И будет наше РГО самым продвинутым в мире — я хоть и запатентовал все, что смог вспомнить по части дрыгоножества и рукомашества, но западные партнеры что-то не торопились. Ну и черт с ними, сами качаться будем, пусть потом локти кусают.— Отлично, Михал Дмитрич, отлично! — довольно прогудел дядя Гиляй, потряс мне руку, чуть не сплющив ее, и унесся по своим делам.
На Каланчевке собралась изрядная пробка — десятки подвод ждали открытия шлагбаума на переезде, поскольку путепровода еще не построили. Не было и классических двух из “трех вокзалов” — вместо Казанского стоял одноэтажный с башенкой над входом павильон Московско-Рязанской дороги, вместо Ярославского — тоже небольшой, но хотя бы двухэтажный и с часами вокзал Московско-Ярославско-Архангельский. Так что Федору Шехтелю и Алексею Щусеву еще предстоит создать законченный ансамбль, пока же из знакомого мне на площади были лишь Николаевский вокзал, заблаговременно построенный Тоном, вечная суматоха сотен приезжающих и уезжающих и железнодорожные ароматы угольного дыма и креазота, пропитавшие все вокруг.
Навстречу валили пассажиры третьего и четвертого класса — начинался строительный сезон и в город на заработки двинулись толпы мужиков. Кто-то сразу попадал в лапы к знакомым подрядчикам, потеряшки толкались на площади в ожидании опаздывающего нанимателя, все это очень напоминало наших таджиков на выездах из Москвы.
Лавируя среди понаехавших, я прошел к кассам, купил перронный билет и отправился встречать питерский поезд. Вагоны первого класса шли сразу за паровозом, вернее, за почтовым и багажным вагонами, из открытого тамбура, не дожидаясь полной остановки и невзирая на окрики обер-кондуктора (не сильно-то и сердитые — поди, покричи на путейского инженера с тремя звездочками на погоне), спрыгнул Собко и помчался ко мне.
— Приняли, Миша! Приняли! — здоровенный путеец чуть не сшиб меня с ног, сгреб в охапку и даже оторвал от платформы.
Стоявший тут же жандарм неодобрительно крякнул, но три звездочки это три звездочки, и потому всего лишь огладил усы и отвернулся. Радостно возбужденный Василий Петрович попытался изложить всю свою эпопею тут же, не отходя от вагона, но я как-то сумел направить брызжущую из него энергию в более конструктивном направлении.
— Ты завтракал? Нет? Пойдем, поешь, там все и расскажешь.
Собко распорядился насчет багажа и, чуть ли не подпрыгивая, отправился со мной в вокзальный буфет первого класса. Причина такой экзальтации вполне просчитывалась — приняли либо сцепку, либо путеукладчик. Как оказалось, второе — Хилков подал наш проект Витте, тот ознакомился, несколько месяцев думал, видимо, соображая, где на этом можно заработать, но в конце концов распорядился строить сразу два путеукладчика, первый в Москве, где за ним будет надзирать Собко, второй в Ново-Николаевске.
— Нет, ну как все хорошо идет! — радовался за завтраком путеец. — Линию Красноярск-Иркутск открыли, мост через Енисей достроили и ввели в работу, наш путеукладчик приняли! Прогресс, Миша, прогресс! И не только у нас — ты погляди вокруг! Какие грандиозные успехи в науках! Французский физик Пьер Кюри зимой выделил необыкновеннейший элемент — радий! Английский химик Вильям Рамзай летом открыл несколько инертных газов — неон, ксенон и еще один, не помню как!
А вот это интересно. Если есть неон, то должны быть неоновые трубки — а это светящиеся вывески, уличная реклама и золотое дно, если вовремя запатентовать — вся Америка весь ХХ век сияет именно неоном. И есть Лебедев, который точно сможет сделать “полезный образец”. Вот и отлично, пусть отчисления из Штатов финансируют нашу физику, да и мне немножко достанется.
А Собко все не унимался. Он вспомнил и про новейшее лекарство — аспирин, только что выпущенное немецкой фирмой Байер, и про двигатель Дизеля, и про открытый в прошлом году электрон и открытый только что спутник Юпитера…