Proxy bellum

— Допустим. Но есть французы, у которых все в целом неплохо. Даже несмотря на позорное поражение в Ливонии. Будем честны — вы победили не совсем честно. Внезапное нападение — это уловка.

— Это обычный, я бы даже сказал базовый военный прием. И в нем нет ничего не честного. Тем более, что мы совершили внезапное нападение на сконцентрированного для удара врага, готовившегося в течение нескольких суток совершить внезапное нападение на нас. Так что оставьте… это обычное, заслуженное поражение. Точно такое же, какое они потерпели у вас у Дарданелл.

— Ну… допустим. — нехотя согласился Ататюрк. — Но ведь эта победа локального характера. Франция все еще очень крепко стоит на ногах.

— Это так. Но и воевать сильно она не рвется. В случае глобального сухопутного конфликта у них сейчас призрачные шансы на успех. Или вы думаете, что Петен просто так съел лягушку? — улыбнулся Фрунзе. — Да, ему не нравится идея получения Союзом контроля над проливами. В первую очередь из-за французского бизнеса в Константинополе. Но Париж не зависит так сильно от Индии, и он готов договариваться по этому вопросу.

— Готов? Мне посол говорил иное.

— Пусть это останется у него на совести. — добродушно улыбнулся Фрунзе.

— Он врет? — усмехнулся Ататюрк. — К тому же у них есть Индокитай и иные владения в тех краях.

— Которые далеко не так важны для Франции, как Индия для Великобритании. Что же до лжи, то может он и не врет. Это допустимо. Но в этом случае он просто знает ровно столько, сколько нужно.

— Хорошо. И что вы предлагаете? Уступить вам Европейскую часть Турции? Или даже все побережье проливов и Мраморного моря?

— Вы не сможете это сделать. Там стоит Константинополь, который символ турецкого превосходства… символ турецкого успеха. Отдать его — совершить политическое самоубийство. А возможно и не только. Вы не сделаете это без тяжелого военного поражения.

— Прекрасно, что вы это понимаете. Тогда что вы предлагаете? Войти нам в состав Союза?

— Боюсь, что вы не готовы на это пойти. Во всяком случае пока.

— Вы правы — не готовы. И?

— Вы сразу начали заходить с мрачных и тупиковых вариантов. Вот чувствуется, что вас англичане накручивали. На самом деле все решается достаточно просто. Вам ничто не мешает заключить с Союзом военный и экономический договор. Например, долгий оборонительный пакт с отдельным разделом о совместной обороне проливов. С размещением в Босфоре и Дарданеллах советских военных баз.

— А экономический договор?

— Таможенный союз. Мы убираем между нашими странами всякие таможни и ограничения в перевозке товаров и перемещении людей. И совместно ведем таможенный сбор и охрану границ.

— И зачем нам это?

— Потому что это экономически, культурно-политически и военно-стратегически выгодно.

— Нам и с французами выгодно сотрудничать.

— Серьезно? Вы у них покупаете товары, а они у вас — как придется. А все потому, что вы не производите ничего такого, что вот так сильно уж и нужно французам. Аналоги вашим товарам они купят в Испании, Швейцарии и Италии. Или возьмут в своих колониях. А с Союзом ситуация иная. Нам интересны ваши товары, а вам наши. Более того, для нас Турция — это теплые моря. И наши люди могут начать охотно ездить к вам на отдых. Французам это не нужно. И это — не считая долгосрочного сотрудничества. Например, у нас в Поволжье вскрыто множество месторождений газа. И мы уже почти дотянули трубопроводы до Москвы. Знаете, зачем? Чтобы перевести электростанции на газ, который в разы дешевле. Со всеми вытекающими последствиями. Что нам мешает в случае благоприятного исхода заняться созданием магистрального трубопровода в Турцию? А ведь дешевое электричество — это важный инструмент для стимуляции и развития экономики.

— Это… действительно интересно… — кивнул Ататюрк после довольно долгой паузы.

— Как вы понимаете — ни французы, ни англичане ничего подобного вам предложить не могут. А это — лишь малая толика. Экономики Турции и Союз вообще могут находится в режиме взаимного дополнения.

— Пожалуй, пожалуй, — покивал визави, — а причем тут культурно-политический аспект?

— В составе Советского Союза проживает самая большая диаспора тюркских народов. Не так ли?

— Так. И?

— Дело в том, что несмотря на преобладание славянского населения, тюрки играли и играют весьма значимую роль в развитие нашей государственности. Сначала как враг, который позволял нам сплотится, а потом как друг, который стоял с нами плечом к плечу, встречая все испытания. Многие древние тюркские дома служили Империи и Императору и продолжают сейчас прикладывать большие усилия для развития и благополучия Союза. Тюрки для нас — не чужие люди. И вы — турки — сможете отлично, гармонично войти в это поле традиционного сотрудничества. Если, конечно, оно вам интересно. И если, конечно, вы готовы к культурному сотрудничеству. — произнес Фрунзе, прищурившись и пристально посмотрев на Ататюрка.

Тот в духе эпохи пытался продавливать тему весьма экзальтированного толка, в которой тюрки выступали исключительным этносом. Остальные же подавлялись. В том числе силой оружий и в формате, если потребуется, то геноцида. Так что в эти годы и курды, и армяне, и греки, и евреи и тем более разные славяне находились под исключительным давлением. Их заставляли отказываться от своих языков, культур и методов самоидентификации.

Ататюрк молчал.

Ему пассаж Фрунзе не сильно пришелся по душе.

— Или вы думаете я зря говорил про национальные интересы? — меж тем спросил Михаил Васильевич. — Мне известно, что ваши люди мутят воду среди тюрок Союза. И это — прямая угроза. Мне не нужны в тылу бунты и сепаратизм. Поэтому, если это не прекратится, я буду вынужден пойти на полное уничтожение Турции как государства.

— Это большая война. Вы ведь к ней не стремитесь. Так или иначе, но французы на это никогда не пойдут. А мы — не… прибалтийские тигры, — выплюнул с усмешкой это шутливое название лидер Турции. — Мы готовы к войне и понимаем с кем придется драться. При поддержке Франции завоевание Турции станет вам очень дорого.

— Французы на это уже пошли, — усмехнулся Фрунзе, сверкнув холодным, жестким взглядом. — Когда мы обсуждали будущее мироустройство, то среди прочего делили зоны интересов и обсуждали перспективы тех или иных государств. Той же Румынии, которую приговорили. Ну это между нами.

— Приговорили?

— Будучи союзником России она позволила себе напасть на нее и захватить часть территории. Да, потом ее она вернула. Но сам поступок. Он не был наказан. И по здравому рассуждению мы пришли к выводу, что ликвидация этой государственности будет здравым и соразмерным наказанием.

— И что, руководство Румынии уже в курсе?

— Да. Но болтать об этом не стоит. Вы ведь понимаете, о чем я?

— Понимаю. И как ее разделили? Если не секрет.

— Банат — сербам. Валахия — болгарам. Буковина, Молдавия[1] и Добробуджа — нам. Остальное венграм.

— А… элиты?

— В случае доброй воли они будут приняты в элиты соответствующих стран. В ином случае — ликвидированы физически.

— Ясно, — как-то глухо произнес Ататюрк.

— Думаю вы понимаете, что ваши игры в Пантюркизм ведут к необходимости Союз как-то реагировать. И мы при этом ничего не имеем против тюрок. От слова вообще. Нам просто не нужен сепаратизм, который вы пытаетесь поддерживать, стимулировать и развивать в наших землях. Кроме того — армяне жалуются. И мы не можем закрывать глаза на притеснения родственников наших граждан в ваших землях, так как это само по себе спровоцирует сепаратизм.

— Это все… — начал было говорить Ататюрк, но осекся и замолчал, погрузившись в свои мысли.

— Это все печально. Да. Поэтому я и говорю — ни лично я, ни Союз не стремиться к войне с Турцией. Несмотря на то, что Турция прикладывает все усилия, чтобы ее спровоцировать. И я очень надеюсь на ваше здравомыслие. Ибо от войны между нашими державами турки будут последними, кто что-то приобретет. Да и вообще — для вас это станет войной за английские или французские интересы. Точно также, как минувшая Великая война оказалась войной за германский интерес.