Проявление иных миров в земных феноменах

— Я этого не говорил.

— А откуда же тогда, позволь спросить, поползли эти слухи? Ни за что не поверю, чтобы все это творилось без твоего ведома!

Арестант поправил упавший на лицо тяжелый блестящий локон. Широкий рукав кетонета упал, обнажив тонкую красивую руку, сплошь усеянную синяками и царапинами.

— Хорошо. Объясню, прокуратор. Скорее всего, эти слухи начались после моей проповеди в Копернауме…

— Так, значит, все-таки подобные разговоры имели место?

— Выслушай, прокуратор, я все объясню.

— Ну уж уважь! — за небрежным тоном и легкой иронией прокуратора скрывалось нечто такое, непонятное ему самому. Арестант улыбнулся.

— Все мы, живущие на земле, являемся детьми Бога, его прекрасным творением: и ты, прокуратор, и твой молодой адъютант, и я, и стоящие за пределами дворца. И в этой мысли нет ничего преступного, ибо это — Истина.

“Интересное рассуждение, — думал прокуратор, слушая своего пленника. Этот молодой человек определенно нравился ему. — Но каков же должен быть его Бог, если он породил то воронье племя, что, не умолкая, галдит под моими окнами?”

— Люди не рождаются порочными, — как бы отвечая на его мысленный вопрос, продолжал рассуждать арестант. — Они просто свободны в выборе своего пути, который ставит перед ними Отец наш Небесный: быть любящими детьми Его, получая взамен Благодать Господню, или же отвратиться навсегда от Его Светлого Лика и пройти свой дальнейший путь рука об руку со злейшим врагом Его — Сатаной.

— Но почему-то в большинстве своем люди избирают второе, — не удержавшись, вставил прокуратор.

— Да, эта дорога легче, но она и короче, ибо ведет к самым вратам ада. А я хочу указать живущим правильный путь, разрушив те силы, которые стараются столкнуть их от этого пути. И это тоже Истина, прокуратор.

— Вот ты говоришь — Бог один, — промолвил прокуратор. — А как же быть с теми богами, которым поклонялись мои предки и в которых верю я сам? По твоим высказываниям выходит, что их существование весьма сомнительно, хотя миллионы людей видели их, общались с ними, знают место их вечного обиталища. Между тем, твоего Бога никто не видел, не слышал его голоса, не знает, где он обитает.

— Это очень просто — поверить в то, что видел и осязал. Попробуй поверить в то, что невидимо и находится за гранью твоей тленной оболочки, твоего рассудка и знания. Поверить настолько, чтобы быть готовым на жертву во имя этой веры. И тогда тебе откроется кладезь мудрости Вселенной. Глаза твои увидят то, чего ты никогда не видел и о чем даже не подозревал. Уши твои услышат то, чего никогда не слышал ни один смертный. И ты поймешь, что был слеп, имея глаза, и был глух, имея уши. Дух Святой снизойдет на тебя и будет говорить с тобой от имени Господа… Бог живет внутри каждого из нас, и это тоже — Истина, прокуратор.

— И это ты проповедовал, Назарянин? — спросил Пилат, задумчиво глядя на залитый вином донос.

— Да, прокуратор.

— И ничего более?

— Нет.

— А ты не лжешь?

Арестант пожал пленами:

— Лгать — значит унижать себя.

— Еще говорят: “Не задавай вопросы, не услышишь лжи”, — пробормотал прокуратор, и, поскольку допрашиваемый снова замолчал, продолжил: — Из всего сказанного тобой я понял немного, философия с ее метафизическими изъяснениями — штука сложная. Но это неважно. Я думаю, что ты тоже мало что смыслишь в военной науке, потому простишь мне мое невежество. Другое дело, что в вашей варварской стране обрекают на смерть за увлечение высокой наукой…

— А разве в ваших просвещенных странах мысль свободна и является достоянием людей? — последовал вопрос.

Прокуратор смутился.

— Не мне говорить тебе, наместник, о том, что всякая философия поощряется до того момента, пока она не становится в разрез с интересами власть имеющими. Тогда всякое отклонение от их норм и морали объявляется вредным, а сам философ оказывается изгоем, проклинаемым правительством и собственным народом, ради которого он пожертвовал всем.

— А вот с этим позволь не согласиться, философ, — поднял вверх ладони прокуратор. На могучих запястьях сверкнули кованые браслеты. — Свобода мысли не может быть достоянием народа. Ее, свободу, надо ограничивать, потому что свобода мысли ведет к свободе слова, свобода слова — к свободе действий… А в результате — полный развал государства, и стадо орущих людей, стремительно деградирующих от своей собственной свободы. И ты, — прокуратор сдержал улыбку, — погрешил против своей Истины, сказав, что не интересуешься политикой. Политика и философия — неразлучные сестры… Но вернемся к делу. Я не нахожу преступного замысла в словах твоих, хотя некоторые высказывания…, — прокуратор пожевал губами. — Я попытаюсь спасти тебя, Назарянин. Почему ты так смотришь на меня? Не веришь?

— Нет власти у тебя надо мной, прокуратор, — проговорил допрашиваемый. — Все во власти Божьей. Эта власть выше человеческой, поэтому предрешенное свыше нельзя изменить…»

Столь обширная цитата из странным образом написанного романа необходима, на наш взгляд, потому, чтобы с большей очевидностью продемонстрировать достоинства текста. Ну, кому-то, может, бросятся в глаза и недостатки… Однако есть ощущение, что, не придуманная писателем, а продиктованная откуда-то извне, история любви Марии Магдалины и Христа может оказаться и самой правдивой в отличие от вымышленных книг.

Создание литературных произведений психографическим путем в практике Э.Е. Глазуновой не ограничивается романом «Одержимая», фрагментами других произведений. Ею записана повесть об истории создания «Откровения» Иоанна Богослова — знаменитого «Апокалипсиса», увиденного им в пору отшельничества на острове Патмос. В настоящее время она пишет продолжение повести М.А. Булгакова «Собачье сердце». Это многоплановый роман о современном состоянии в России с хорошо узнаваемыми реалиями и атрибутами нынешней жизни, о вхождении во власть морально опустошенных и беспринципных людей, о власти денег. Книга пишется фрагментами, которые поначалу выглядели разрозненными, мало связанными друг с другом, но с развитием сюжета они объединяются в цельное единое полотно. Глазуновой сюжет был неизвестен, хотя в процессе воспроизведения текста она верила, что части романа будут состыковываться и логически вытекать из действий и поступков героев. Так оно и происходит. В романе участвует внук доктора Борменталя и другие персонажи. Литературное качество текста дает основание надеяться на публикацию этой книги в обозримом будущем.

Однако остается загадкой, кто диктует ей текст романа с современным содержанием сюжета — вряд ли это «Булгаков». Эллина пишет сама? В таком случае трудно объяснить запись книги плохо связанными по смыслу фрагментами, а также незнание фабулы романа, автором которого она себя считает лишь с оговорками.

Анализируя некоторые особенности романа «Одержимая», Э.Е. Глазунова отмечает ряд моментов из истории Иудеи, быта людей, одежды, нравов того времени, которые ей не были известны до создания книги. Вот лишь некоторые факты, которые она воспринимает как явную подсказку со стороны лица, диктовавшего текст.

1. В Прологе книги упоминается Храм в Эфесе. Лишь позже Эллина Евгеньевна узнала, что речь шла о Храме Артемиды Эфесской, который сжег Герострат. Во времена Христа от Храма оставались лишь развалины.

2. В сцене смерти Христа упоминается некий центурион по имени Отон. Имя это было воспроизведено в тексте неразборчиво, да и был ли центурион вообще — Глазунова не могла знать. Но именно в тот момент, когда она раздумывала над этим персонажем, задетая неловко книга «Новый Завет» упала со стола и открылась на страницы со следующим текстом: «Центурион же, стоявший напротив Его, увидев, что Он так возгласив, испустил дух, сказал: «Истинно Человек Сей был Сын Божий» (Мк 16:2). Так странно была как бы подтверждена реальность присутствия центуриона на месте казни Христа.

3. В книге упоминается флакончик благовоний из самшита. Это флакончик Эллина видела на внутреннем экране, но не знала значение слова «самшит». Оказалось, что самшит — это:

а) камень серого цвета;

б) дерево, из которого в древности и сейчас на Востоке изготовляют флаконы для духов и ароматических масел.

4. Многие еврейские имена Э.Е. Глазунова не знала и писала чисто механически, как диктовали. Но только позже она узнавала об их реальности. В частности, она записала, имя адъютанта Пилата Диомида в искаженном виде — правильно было бы Диомед, но в романе все же оставила первое написание. Интересным оказалось происхождение имени рабыни Клавдии Прокуллы, жены прокуратора. Эллина пробовала его менять на другие, но рука сама собой упорно выводила слово «Эйя». Согласно «Энциклопедии мистических существ», Эйя — древневосточное божество. Рабыня же Клавдии Прокуллы была по национальности нубийкой, из народности, граничащей с Востоком.