Проза. Поэзия. Поэтика. Избранные работы

Нашей целью будет не анализ отдельных текстов Ахматовой и не исследование общих конструктивных принципов ее поэтики (как, например, в известных работах Б. М. Эйхенбаума и В. В. Виноградова), но задача тематического характера: реконструкция «личной философии», заключенной в совокупности поэтических высказываний. Основным материалом исследования были пять книг: «Вечер» (В), «Четки» (Ч), «Белая стая» (БС), «Подорожник» (П), «Anno Domini» (АД). Представляется, что наш инвентарь мотивов позволяет достаточно подробно «пересказать» большинство стихотворений из указанных сборников. Хотя более поздние книги – «Тростник» (Т), «Седьмая книга» (С), «Поэма без героя» (ПБГ) – систематически не обследовались, наличие у них значительной общей части с поэтическим миром ранних сборников не вызывает сомнений.

Тематический комплекс Ахматовой (формула (1)) разделен нами на четыре сегмента, которые заведомо не могут считаться взаимонезависимыми. Связанные множеством логико-ассоциативных нитей, параллелей и переходов, они окрашивают, поддерживают, мотивируют и дополняют друг друга.

(1) А. Судьба. Естественный удел человека – отсутствие счастья и удачи; жестокий и равнодушный мир нивелирует и поглощает хрупкие, индивидуальные, одухотворенные ценности; эти последние, как и сам человек, эфемерны перед лицом времени и других разрушительных сил.

Б. Душа. Главные черты личности лирической героини (далее ЛГ):

– пассивность, сознание своего бессилия перед силами судьбы, готовность им покориться;

– инстинктивная, вопреки судьбе, любовь к жизни и ее хрупким, теплым, одухотворенным предметам; ощущение ценности каждого отдельного момента жизни, каждой частицы сущего;

– сочувствие ко всем существам, находящимся в сходном с нею положении;

– «креативность» (или, пользуясь словом самой Ахматовой, «крылатость»), т. е. сверхчувствительность, способность выходить за границы данного, снимать ограничения, налагаемые временем и пространством, строить в духовном (или даже некоем волшебном) измерении собственный аналог мира. (Примеры манифестаций «креативности»: обостренные память и воображение, восприимчивость к скрытым от других эманациям и сигналам, понимание языка природы, вера в приметы, склонность к трансу и бреду, дар прорицания и т. п.)

В. Долг и счастье. Понимание шаткости и, в конечном счете, безнадежности человеческого положения лежит в основе жизненной стратегии лирической героини Ахматовой, ее отношения к счастью и земным благам. Поскольку счастье в принципе «не причитается» человеку и может быть лишь случайным, кратковременным и обманчивым, ЛГ склоняется к антигедонизму, если не аскетизму. С одной стороны, она испытывает страх перед счастьем, опасается его потерять, «сглазить», слишком дорого за него заплатить и т. п. С другой – глубокое чувство порядочности склоняет ее к самоограничению, сдержанности, серьезности. Правилом должна быть не погоня за благами для себя, но помощь существам, находящимся в том же уязвимом положении, солидарность, совместные попытки (хотя бы чисто символические и заведомо обреченные на неудачу) сберечь и отстоять ценности жизни перед лицом грозных нивелирующих сил.

Г. Победа над судьбой. Сознавая естественность и неизбежность несчастья, героиня старается сжиться с ним и выработать для себя удовлетворительный modus vivendi, прибегая для этого к креативным сторонам Души; она терпит и преодолевает несчастье, находит источники компенсации неудач и вообще находит возможности позитивной оценки своего положения, что, однако, в глазах стороннего наблюдателя лишь оттеняет его очевидно негативный характер.

Из этого сжатого изложения тематического плана поэзии Ахматовой, при всех неизбежных несовершенствах и упрощениях, более или менее ясно вырисовываются параллели, с одной стороны, с коллегами по акмеизму, настаивавшими на важности земного существования в его хрупкой и теплой конкретности (Мандельштам, Гумилев, Кузмин), с другой – с теми поэтами и мыслителями, которых занимала идея преодоления времени, пространства, победы над смертью и забвением (Федоров, символизм, Маяковский, Хлебников). Эти достаточно удаленные друг от друга участки художественно-философского спектра современности у Ахматовой образуют органичный синтез. Мы находим у нее также сильный элемент стоицизма и «непрактичного», принципиально жестового и символического противостояния превосходящим силам судьбы. Все эти черты, как представляется, позволяют говорить о значительной близости поэта к экзистенциалистской струе духовной культуры XX в. Даже при поверхностном рассмотрении тематики Ахматовой в контексте идей и художественных символов ее времени нетрудно заметить переклички с такими современниками, как Ануй, Камю, Хемингуэй, Бердяев, Розанов, Ясперс… Эти параллели и связи, несомненно, должны стать предметом специального историко-культурного исследования, посвященного месту Ахматовой и поэтов ее круга в культурно-философских парадигмах эпохи.

Перейдем теперь к изложению наиболее характерных и часто повторяющихся мотивов первых пяти книг Ахматовой. Они распадаются на четыре раздела, в главных чертах соответствующие четырем сегментам тематического комплекса. Такая группировка в известной мере условна, поскольку, как мы увидим, на формирование мотивов каждого из разделов чаще всего влияют и другие тематические сегменты.

А. Судьба

Горя много, счастья мало.(1917)

Тема «неудачливости судьбы и враждебности мира» имеет в первых книгах Ахматовой много вариаций, в ряде случаев согласуемых с «пассивностью и слабостью» души ЛГ, с ее пристрастием к «инициально-финальным состояниям» (см. ниже (13) – (16)) и др. Разнообразны как обстоятельства жизни, вызывающие страдание (впрочем, не всегда ясно выраженные), так и образно-лексические средства, применяемые для его описания. В плане причин или разновидностей страдания выделим:

(2) Неудачливость, обездоленность, разочарование и т. п. Мне счастливой не бывать (В); В этой жизни я немного видела, / Только пела и ждала (Ч).

(3) Сознание собственной эфемерности, недолговечности счастья; часто применяется мотив «связь жизни / счастья с определенным временем года», и отсюда – «обреченность, предсказуемость конца». Он мне сказал: Не жаль, что ваше тело / Растает в марте, хрупкая Снегурка… // Пускай умру с последней белой вьюгой (В); Шутил: Канатная плясунья, / Как ты до мая доживешь? (В) (оба примера – совмещение с «жестокими словами возлюбленного», см. ниже (6 в)); Дни томлений острых прожиты / Вместе с белою зимой (В); связывание смерти с наступлением зимы – в «Память о солнце в сердце слабеет…» (В); Новый мост еще не достроят, / Не вернется еще зима, / Как руки мои покроет / Парчовая бахрома.

(4) Томление, болезнь, усталость, угасание. Тупо болит голова (В); Ты опять, опять со мной, бессонница (Ч); В недуге горестном моя томится плоть (БС).

(5) Оцепенение, опреснение жизни, поэтическая немота. Коснется ли огонь небесный / Моих сомкнувшихся ресниц / И немоты моей чудесной? (БС); Все отнято: и сила, и любовь… // Веселой Музы нрав не узнаю: / Она глядит и слова не проронит (БС).

(6) Сложные и мучительные любовные переживания:

(а) «Горькие встречи». «Все, как раньше: в окна столовой…» (Ч); И чтим обряды наших горьких встреч (БС).

(б) Неутоленное ожидание, одиночество, страдания неразделенной любви. Для тебя в окошке створчатом / Я всю ночь сижу с огнем (В); И это – юность – светлая пора… / Да лучше б я повесилась вчера / Или под поезд бросилась сегодня.

(в) «Он» гонит, ругает, проклинает ЛГ, говорит ей властные и жестокие слова. Ты сказал мне: ну что ж, иди в монастырь, / Или замуж за дурака (В); Он так хотел, он так велел / Словами мертвыми и злыми (В); Не люблю только час пред закатом, / Ветер с моря и слово «уйди» (В); Он говорил о лете и о том, / Что быть поэтом женщине – нелепость (Ч); Вы, приказавший мне: довольно, / Поди, убей свою любовь! (Ч); Не гони меня туда, / Где под душным сводом моста / Стынет грязная вода (Ч); Пусть он не хочет глаз моих, / Пророческих и неизменных (БС).

(г) «Он» бросает, забывает ЛГ, уходит к другой. Отчего ушел ты? / Я не понимаю… (В); Меня покинул в новолунье… (В); У разлюбленной просьб не бывает (Ч); И сердцу горько верить, / Что близок, близок срок, / Что всем он станет мерить / Мой белый башмачок (Ч); А ты думал – я тоже такая, / Что можно забыть меня (АД).

(д) «Он» мучает, порабощает, тиранит ЛГ. Как соломинкой, пьешь мою душу… (В); Муж хлестал меня узорчатым, / Вдвое сложенным ремнем (В); Углем наметил на левом боку / Место, куда стрелять… (Ч); Но любовь твоя, о друг суровый, / Испытание железом и огнем (П); Ах, за что ты караешь меня (П).

(7) Иррациональные, анонимные силы, угрожающие спокойствию и самой жизни ЛГ. Страшно мне от звонких воплей / Голоса беды (В); Здесь мой покой навеки взят / Предчувствием беды (В); Я боюсь того сыча (В); Слух чудовищный бродит по городу, / Забирается в домы, как тать (АД); За стеною слышен стук зловещий — / Что там, крысы, призрак или вор? (АД).

(8) Утраты, исчезновение из жизни ЛГ любимых людей и объектов. Нет на земле твоего короля (В); Где, высокая, твой цыганенок (БС); И вот одна осталась я / Считать пустые дни (П); И ты ушел. Не за победой, / За смертью. Ночи глубоки! (П); «Белый дом» (БС); «На пороге белом рая…» (АД); «А Смоленская нынче именинница…» (АД).