Прозрение. Том 2

— У нас есть ограничители. Собственная программа не даст мне задействовать энергетику, если выживанию организма будет грозить опасность. А мне понадобятся все мои резервы.

Белый туман пошёл красными сполохами — «Инвалютор» стыковался с «Леденящим» и «Гойей».

Техники с «Гойи» наводили в это время особую стыковочную зону. Настолько разные суда просто не могли стыковаться обычным способом.

Но вот «Леденящий» и «Гойя» сошлись бортами, и «Инвалютор» вдруг потёк, просочился между ними, обволакивая суда по провешенным техниками карбоновым шнурам.

В глазах у Колина зарябило — корабль тёк и изменялся в пространстве, словно весь состоял из тумана.

Прямые нити его «лифтов» ломались и свивались в петли таким причудливым образом, что желудок сам поднимался к горлу.

— Пойдём, зона уже пригодна для движения, — сказал Хаген, шагая прямо в туман.

Лендслеру уже приходилось однажды ступить в пустоту. Он успел подумать, что чувствует что-то сродни.

История сорок седьмая. «Хаген» (окончание)

Дьюп. Стыковочная платформа. Окрестности Джанги

В полной тишине командующие сходились на площадке, подвешенной между кораблями.

Техники с «Гойи» поспешно заканчивали монтаж кресел и защитных экранов. Они ретировались, едва завидев высокую фигуру эрцога.

Локьё появился едва ли не раньше Колина. Он двигался размашисто, зло. Затормозил посреди слепленного из аварийных платформ гулкого зала.

И тут же в начале противоположного коридора возник бывший лендслер.

Хаген шёл чуть сзади. Остатки белого тумана, герметизировавшего технические конструкции, тянулись следом за ним.

Локьё ждал.

Из третьего коридора показался тёмный силуэт комкрыла, генерала Абэлиса.

Десять шагов…

Двадцать…

Комкрыла сообразил поздороваться, но никто не ответил.

Локьё не отрываясь смотрел на Хагена. Колин Макловски стоял рядом с хаттом, но эмоций на его лице не было. Он закрыл себя вместе со звуками и тенями и, кажется, вообще потерял возможность чувствовать и говорить.

Комкрыла пожал плечами и опустился в одно из плавающих кресел.

От пола и стен тянуло холодом. Генералу Абэлису казалось, что он видит, как порастают льдом стяжки странного зала, висящего посреди пустоты. Он озяб и то и дело искал глазами часы.

Время шло. Командующие смотрели друг на друга и молчали.

Абэлис изучил стены, потом пол. Поднял взгляд…

И вдруг Хаген моргнул, словно бы отрываясь от внутреннего диалога с Локьё, и повернул голову.

Нет, у него было абсолютно человеческое лицо, но всё-таки…

Пропаганда в Империи оттачивалась уже сотню лет. Там, в самом её сердце, знали, что хатты могут вернуться. Имперцам с детства внушалась физиологическая непереносимость носителей искусственного интеллекта.

Спина генерала Абэлиса покрылась холодным потом, а волоски на теле поднялись, словно иглы. Он ощутил, что его выворачивает наизнанку и…

Локьё вскинул голову, шагнул вперёд и резко, словно бы оттолкнув своим взглядом комкрыла, вошёл глазами в Хагена, заставляя того обернуться.

Колин шумно выдохнул и опустился в кресло рядом с Абэлисом.

Хаген закрыл глаза и поднял кисти рук, изображая то ли шутливое, то ли настоящее поражение.

Локьё заморгал и провёл рукой по лицу. Тяжело развернулся к сидящим, огляделся, словно бы не понимая, где он.

Подошёл. Оперся ладонью о спинку кресла.

— Садись, — качнул головой Колин, склоняя её по-экзотиански вбок, но предложение озвучивая на стандарте.

— Зачем ты привёз сюда ЭТО? — Локьё сел, связав глазами и без того замедленные движения имперского командующего. — Не говори мне, что ты не знал! Это твоя свинская природа — всегда принимать единоличные решения!

Дьюп чуть прикрыл глаза. Тень ресниц упала на его лицо.

…Тень ресниц

Как мотылька полёт

Над последним огненным оплотом.

Не смотри — и не удержишь плоть.

Только взгляд в огонь

Верней, чем копоть.

Смерть умна.

И у её глазниц

Нет ни век дрожащих

Ни ресниц…

Генералу Абэлису стало вдруг смертельно холодно. Дрожь затрясла тело почти до стука зубов. Он обвёл глазами унылое помещение, ожидая увидеть дыру прямо в вакуум ледяного пространства.

— Вы убьёте его, — сказал Хаген. — Он не готов принять правду такой, какова она есть.

— Ты ещё и говорить умеешь, пособник идиота? — Локьё не повернул головы, продолжая резать глазами лицо Колина.

— Я знал, что делаю, — ответил лендслер медленно и размеренно. — Права на сомнения у меня не было. Пока я летел, то прикидывал и так и этак разницу температур, возможность хоть какого-то воздушного кармана для этого типа крейсеров. Но выходило, что как только начинал гореть кислород — шансов у пилотов не оставалось совсем. И когда министр показал мне гельграмму мозга Анджея, я понял, что сохранение электрической активности может быть только следствием заражения борусами. Мозг — единственный неконтролируемый иммунитетом орган. Кластеры борусов сумели размножиться в нём. В них и была причина его болезни. Иммунитет Анджея пытался убить собственный мозг… Не смотри на меня так, Аний. Я сразу, ещё от Готто, сообщил это доктору, что лечил Анджея на Джанге. Соответствующие противоэпидемические мероприятия уже развёрнуты, и только поэтому ты сумел догадаться в чём дело. А бросить его там… Если я прав, то среди нас и без него слишком много носителей спящих колоний борусов. Одним больше, одним меньше. Так или иначе, но именно борусы снабжали мозг кислородом после гибели тела. Вряд ли они заботились о выживании симбионта, но…

— Они заботились, — перебил Хаген уверенно. — Если колония борусов достаточно большая, она обладает выраженным поведением. Про разум я не стал бы пока говорить, но они понимали, что убив симбионта — тоже погибнут.

Локьё кинул на него косой взгляд:

— А-Потомок группы-колонии Вольфа Брегенхайнера? — усмехнулся он криво.

— Нет, — сказал Хаген. — Его сына, Ликама Брегенхайнера.

— Он ещё и сына себе собрал? Или это вторая генерация?

— Симбиоз линии отца и модифицированной ДНК.

— Не побоялся же ты в Империю лететь, — Локьё устало качнул головой и сел. — Тебя могли там опознать и распылить, не мудрствуя особо.

— Могли, — кивнул Хаген. — Опыт был бы потерян. Но не я сам.

— Ну, так скажи уже, что думают на этот счёт у вас, раз сидишь здесь?! — Локьё хмурился, и его злость отдавалась в висках у всех, кто был рядом, острым болезненным звоном.

— У нас полагают, что риск всегда оправдан возможным прогрессом, — парировал хатт.

— О! — Эрцог кивнул на Дьюпа. — Он и это уже решил?