Прусское наследство

— Давай, Данилыч, бей их, собак паршивых! Руби саксонцев — сам давно мечтал отплатить Августу за его постоянные измены!

Петр Алексеевич разъярился — саксонский курфюрст тот еще «дружок» — при любом удобном и неудобном моменте ему каверзы чинил, врал нагло, не моргнув глазом, клятвопреступник. И вот теперь накатило — теперь он ему покажет, что, несмотря на изгнание из Москвы он куда более достойный монарх, чем этот «альковный герой», и за обиду отплатит, когда этот павлин отказался прибыть в Ригу на коронации. А ведь токмо его трудами польским королем на престоле этот бонвиван остался, но ничего, все изменить можно — скоро сей короны и лишится, не все холощеному коту масленица…

— Твою мать! Что с фельдмаршалом?! Туда скакать немедля — и чтоб он тут у меня был. Негоже фельдмаршалу полки в атаки водить!

Петр вскрикнул — белая кобыла пропала, и он схватился за подзорную трубу, пытаясь разглядеть, что происходит на поле сражения, и главное, отыскать глазами «светлейшего». Но ни хрена не разглядеть, однако то, что драгуны пошли напролом, давало надежду, что Данилыча в сумятице не убили — иначе бы атакующие неприятеля эскадроны, наоборот, в смятение и полное расстройство пришли. Но рубят и гонят врага в конном строю, а ведь раньше при баталии все спешивались, стрелять из фузей предпочитали, шпагами плохо владея. Но ведь выучили их шведы, добрые учителя из них оказались, раз теперь не хуже, а то и лучше воюют вчерашних врагов, ставших союзниками, и позабывшими прошлые обиды. Да и сам король Карл изменился — даже прощения попросил, за слова свои охульные. давние.

— Государь, бегут саксонцы! Не выдержали натиска! Да и пруссаки отступают, видят, что фланг открыт, и по нему сейчас ударят!

Петр посмотрел в подзорную трубу — воинство Августа уже не отступало, в панике бежало, бросая фузеи. А вот пруссаки медленно отходили, видимо сообразив, какой исход у баталии будет. А вот русские драгуны саксонцев перестали рубить, эскадроны перестроились явно по приказу, и дружно ударили по войску короля Фридрикуса. И в этот момент Петр Алексеевич с облегчением вздохнул — он понял, что одержана полная виктория…

А. Д. Меншиков в победной для себя битве при Калише (1706 год).

Глава 20

— Я потерял свое царство, всячески помогая и тебе, Фридрикус, и августу, и Фредерику. А вы все, чем мне отплатили?! Черной неблагодарностью! Сын, с которым я враждовал, Ливонию мне отдал, завоеванную моей армией! И Карл за мной это право подтвердил, две провинции от своего королевства оторвал и мне отдал, чтобы я не на пустом месте правление свое снова начинал. И это бывший враг, что обошелся со мной гораздо лучше всех моих мнимых «друзей». Таких, как вы все, коронованные мошенники, что сейчас просите меня обойтись с вами «милостиво». Накось — выкуси!

Взбешенный Петр Алексеевич сложил пальцы в известный всякому русскому человеку кукиш. А вот его пленник, прусский король Фридрих-Вильгельм выглядел скверно, даже в теле спал, отощав немного, лицо землистое, глаза воспаленные. Раньше бы бывший царь обошелся бы благосклонно, отрезая таким вот монархам куски шведских земель на Балтике не за помощь, а лишь за «пустое» обещание таковой. Но не теперь, когда наступило горькое «похмелье», и он в одночасье понял, кто ему враг на самом деле. Да и по-человечески ему обидно стало — ведь никто из монархов на коронацию в Ригу не явились, продемонстрировали презрение. Оставили его в беде, но то ладно, но вот так мерзко отнестись — такое требовало отмщения.

— За обиду я с тебя взыщу крепко, а буде мои условия не примешь, то с тобою брат мой Карл по-иному говорить будет. От Берлина пепелище оставит, на котором выть твои подданные будут, тебя, их короля, проклиная. А Бранденбург пройдем от начала до конца, огню и мечу все предавая. И жалости к тебе не будет — станешь самым несчастным королем во всей Европе! И на помощь кайзера не надейся — не окажет он тебе ее, как и саксонский курфюрст, что в очередной раз трусливо бежал!

Вид Петра был страшен — огромного роста, он нависал нал съежившимся прусским королем как скала, подняв большие, крепко сжатые кулаки. Да сдави пальцами сейчас толстую шею прусского монарха — все равно задавил бы его как пес крысу. И Фридрих-Вильгельм не на шутку испугался разъяренного беглого царя, про московита уже давно все говорили, что он варвар, напяливший на себя европейские одежды, которые так и не превратили его в цивилизованного и культурного человека. Но именно эта неуемность и диковатость всегда привлекали прусского короля, для него тот стал даже кумиром — жаль, что они оказались врагами.

— Кайзер не простит вам ограбления Бранденбурга, герр Петер, — король попытался напугать угрозой вмешательства императора, но в ответ услышал только смех. И сказанные с нескрываемым сарказмом слова:

— Много ли он стоит этот Карл, если ради помощи в войне с Францией даровал твоему отцу королевскую корону?! К тому же не он меня короновал, а сын мой, и король Карл — а нам на мнение кайзера касательно нас наплевать, по большому счету. Армия есть, и немалая, к тому же пятнадцать тысяч шведов вскоре будут возвращены из датского и русского плена. Да и сын мой даст мне тридцатитысячную армию при первой моей просьбе — вот тогда вы у нас все запляшите под нашу дудочку.

Царь пересыпал немецкую речь русскими словами, и не скрывал своего превосходства — так себя ведут те, кто не только чувствует себя победителем, но таковым и является. И король стал в полной мере осознавать, в какое гибельное положение он попал, и нужно из него как-то выкарабкиваться. И трижды проклял тот час, когда не поехал в Ригу на коронацию.

— Война не нужна Бранденбургу, герр Петер, это настоящее бедствие. Я сурово наказан за свое высокомерие…

— Еще нет, Фридрикус — ты только узрел, как у нас говорят, цветочки, а ведь будут следом и ягодки. Твой дед присвоил себе одну половину Померании, шведский король овладел второй. Поделили полюбовно, так сказать.

— Итоги раздела закреплены на «вечные времена» по Вестфальскому миру — никак нельзя менять границы, они незыблемы!

— Нельзя, я тут с тобою согласен. Тогда почему бранденбургские кюрфюсты отобрали два куска от шведов и пару кусков от Речи Посполитой? Им значит можно?! А почему ты, дражайший братец, без тени сомнения прибрал к своим рукам, меня не спросив, тот кусок шведской Померании со Штеттиным, который мои полки отвоевали, не твои. Ты палец о палец не ударил, денег мне на войско не дал, прижал талеры, продовольствия не привез, а землицей владеть хочешь по полному праву?! Выкуси!

Петр снова показал увесистый кукиш, фыркнул недовольно, но взял себя в руки, успокоился. Затем произнес с нехорошей улыбкой:

— Я тебя за язык не тянул, ты сам сказал, что границы по «вечному миру» нерушимы. Так вот, что отрезано от шведской Померании, ей и возвращено будет полностью. До последнего аршина, посмотрим на старых картах, сверимся. А так как Кашубию я тогда не получу, пусть король Карл всей своей отчиной владеет купно, то всю Дальнюю Померанию с городами Кольберг и Лауэнбург ты на меня по мирному договору отпишешь. Али на Карла — никто тебя не неволит, но герцогом Померанским тебе уже больше никогда не быть. Будешь знать, как охульно лаяться на меня подобно псу бездомному. За поносные слова ответ держать надобно, «брат мой» Фридрикус!

Петр с нескрываемым злорадством посмотрел на ошарашенное лицо Фридриха-Вильгельма, тот явно не ожидал столь наглой аннексии. И это было только начало его бед, он-то прекрасно знал, что происходит в любимой Пруссии, уже оккупированной шведскими и русскими войсками.

— Мемель я на шпагу взял, как и Кенигсберг — этого мне достаточно, на всю твою Восточную Пруссию я пока не претендую. Достаточно будешь, если Земландский полуостров передашь мне с округой, с Мемелем неплохая территория получится — как раз для княжества. Неплохой такой удел для изгнанного царя, которого вы все шельмовать вздумали.