Прусское наследство

Вот такая хитро вывернутая «казачья дипломатия» — и на елку влезть, и не ободраться при этом! Все правильно — время «Остапов» и «Тарасов» прошло, теперь больше «Андриев»!

У донских казаков та же «петрушка» — после подавления восстания бахмутского атамана Кондратия Булавина, донцы присмирели, царскую власть признали, и сейчас охотно полки на помощь отправили. Но часть «булавинцев», в основном староверы, с атаманом Игнатом Некрасовым на ногайский берег перебрались и на Кубань ушли, где им крымский хан угодья пожаловал с разрешение свои городки поставить.

— Великий государь — пусть лучше тебе служат, чем крымскому хану, — Толстой хитро улыбнулся, и добавил:

— Если врагами станут, то вреда от них много перетерпим — они ведь и говорят также, и от наших людишек не отличить, все выведают, все пронюхают. А оно надо, государь, таких недругов на басурманской службе оставлять? Может их можно привлечь к государевому делу?

— Не можно, а нужно, Петр Андреевич — пусть лучше нам служат, чем смуту в умы вводят. И порубежье наше охраняют от набегов племен диких, земли защищают от разоренья. Вот смотри, — Алексей быстро развернул перед боярином карту, на которой сделал свои отметки. И первое, что бросилось в глаза огромная протяженная территория «улуса Джучиева», на которой в его времени появился Казахстан.

— Вот тут летом шестнадцатого года генерал-майор Бухгольц крепостицу поставил, Омский острог. Далее по Иртышу экспедиции нужно отправлять, чтобы сама река границей стала. Я уже князю Гагарину отписал, да и от «родителя» моего он указания прежде получил. Вот здесь нужно крепость ставить, — палец ткнулся в карту, и Алексей добавил, — там серебряной руды и свинца залежи необычайно богатые. И о том ты уже давно ведаешь, с Режицы — я ведь тебе тогда говорил.

Петру Андреевичу воспоминания явно не пришлись по душе, только судорожно кивнул в ответ. Алексей же усмехнулся, и продолжил говорить как ни в чем не бывало.

— На Яике у нас казаки живут, и на Иртыше будут, а отсюда досюда, от реки до реки порубежная линия должна быть. И путь в Сибирь защищен будет полностью, и земли там много хорошей — степи. Сами себя прокормят, и будет хлеб, чтобы с кочевыми народами торговать. Но то ладно, дело далекого будущего, главное тут серебро найти и начать добывать руду и плавить. А его там много, очень много, одну-две тысячи пудов можно в год добывать на первых порах, потом много больше. Ничего — староверы вкупе с Демидовым его обязательно отыщут, ибо свой интерес имеют.

Алексей остановился, закурил папиросу, продолжая внимательно рассматривать карту. Серебро было нужно до крайности, но золото куда больше — прибыли гонцы от иркутского воеводы, привезли туго набитый мешочек золотых крупинок. В конце прошлого лета намыли немного, в этом году будет куда больше — людишек ведь направят, с Киренского острога подвоз по рекам будет организован. Будет золото, обязательно будет — уральское и витимское, вначале несколько пудов, потом счет на десятки пойдет, а лет через двадцать и по целой сотне пудов ежегодно добывать начнут — а это до полумиллиона рублей звонкой монетой. А ведь еще есть множество мест, где золота много — только туда добираться далеко, пару десятилетий точно нужно на походы и освоение отвести.

От мыслей царя отвлекло нарочитое кряхтение Толстого — старик пошевелился, все же не мог долго тихо сидеть — тело затекло, ноги у него опухали. Алексей опомнился, и вернулся к делу:

— Ладно, Сибирь так — к слову пришлась. Запорожцы пусть в Алешках остаются и пока хана крымского берегут. Придет время, они мне там хорошо послужат, а оно настанет, и очень скоро, боярин. Терпеть такую язву под боком, как Крымское ханство нельзя — двести лет сплошного разорения. И засечными линиями не отгородишься — уйму денег уже вбухали, а все без толку, каждый год людишек в рабство уводят.

— Государь, за ханом Оттоманская Порта стоит, ему Диван покровительствует, и сам султан благоволит. Большая война будет, против нас стотысячную армию двинут, не меньше, а то и больше.

— Нужно будет с цесарем договориться, да с венецианцами и мальтийскими рыцарями — одни не выдюжим, даже с новыми пушками и ружьями. А сейчас вообще воевать не сможем. Потому Аниките Репнину повелел занять треугольник Белая Церковь, Умань и Чигирин, там дальше смотреть будем, как османы себя поведут. Главное, чтобы поляки сами признали потерю, тогда туркам встревать ни к чему, да и мало мы отберем. А вот Литву обессилить нужно полностью — отец с северо-запада Жемайтию отберет, мы с востока сорокатысячную армию двинули. А черед Малороссии потом настанет, когда укрепимся, корабли построим, да союзниками обзаведемся сильными — лет через пятнадцать, не раньше.

— Ты прав, государь — панство за литвинов не так вступится, а вот если Подолию и Волынь потеряют, то тут война будет долгая. Лучше уж сейчас взять то, что само в руки просится, и отобрать легко. Благо за нас шведы и ливонцы с пруссаками воюют, и за новым королем у них дело не станет — тестем Каролуса свейского является. Но не раньше, чем Август поражение свое признает и мир подпишет, по которому литовская землица к нам и отойдет. И нечего им православный люд угнетать!

Толстой хитро улыбнулся — несмотря на преклонный возраст, он всю зиму мотался от Риги до Кенигсберга, и к созданию «альянса» немало сил приложил, отстаивая русские интересы…

Золотой дукат Петра I — «червонец», как называли такие монеты. Он первым из московских царей осознал, что собственные золотые монеты для репутации державы, и для защиты ее торговых интересов крайне необходимы. Ведь деньги есть «кровь войны»…

Глава 28

— Пройдоха еще тот вице-канцлер, хоть и граф, — Меншиков хмыкнул, на губах застыла ехидная улыбка. Да и Петр Алексеевич ухмылялся, обрадовался несказанно — прав оказался Толстой, хоть по жизни предавал всех своих покровителей. Но умен и хитер старик, в этом ему не откажешь — предсказал дальнейшие события с удивительной точностью, не ошибся.

Император Карл не выступил с армией в поддержку Речи Посполитой, наоборот, тоже решил воспользоваться удачным моментом, введя войска и заняв Краков — древнюю столицу Польши. И предлог выбрал соответствующий — «защита» прав католиков от воинственных лютеран и ортодоксов, что решили бороться за права «диссидентов», своих единоверцев. Вот только Алешкин свояк воевать не собирался против своих «кузенов» — захапал солидный кусок мало-польских земель, и встал там лагерем, на Варшаву не двинулся. И тут даже самому тупому из панов стало ясно — раздел Речи Посполитой состоялся, противопоставить захватчикам нечего, и как не обидно, но лучше самим признать потерю части, чем попозже лишится всего.

О сопротивлении речи не могло быть — коронного войска почти нет, «посполитое рушение» поздно объявили, а потому шляхетского ополчения собрали немного, да и то было молниеносно разбито шведами и ливонцами. Варшава захвачена без боя, и там Карл XII своим лающим голосом продиктовал морально сломленному Августа условия унизительного мира, которые тот покорно и привычно принял, опыт имелся. А что оставалось делать курфюрсту. Саксонии его не лишили, туда и удалился, выплатив миллион талеров отступного шведской и ливонской казне. Подпись на трактате, сделанная за день до отречения, для него вообще ничего не значила, ведь все последствия этой скоротечной «зимней войны» будут расхлебывать сами поляки.