Прусское наследство

— Но не так я много потерял, если призадуматься, — король фыркнул, подсчитывая территориальные убытки. Всю Померанию, а он ее после занятия Штеттина русскими уже считал своей, отдал этому шведскому разбойнику. Ничего страшного — герцогство разорено, населения там немного, и то больше вендов, то есть славян, не до конца онемеченных. Шведской казне от того сплошные убытки выйдут — какая торговля, война двадцать лет идет. А ведь эти прибрежные земли всегда шведам убытки приносили, они воевать умеют, а вот рачительно вести хозяйство не смогут.

— Ничего, мне нужно только армию заново собрать, да подданным моим жизнь заново устроить, вот тогда с силами соберусь лет через двадцать. Ничего, я умею ожидать — и союзников подобрать, а шведов без оных оставить. Сильны они сейчас со своим Карлом, что бы противостоять.

Король качнул головой, внимательно разглядывая карту южной части балтийского побережья, теперь находящегося под полным владением Швеции, за исключением города Кольберга с округой, что царю, хм, уже королю Петеру отдан. В Мекленбурге и Голштинии тамошние герцоги сторону шведов крепко держат, что тот, что другой. Ганзейский Данциг со всех сторон новыми шведскими владениями стиснут, и можно не сомневаться, что скоро на него Карл свою тяжелую руку наложит — горожане старались этих северных грабителей не раздражать, хорошо помнили полученный много десятилетий тому назад опыт. Так что доходы с торговли с южного побережья шведы себе возьмут — недаром после «Тридцатилетней войны» ганзейские города Висмар и Бремен захватили, и за них всеми силами цепляются.

— Жаль, не отобрали, теперь они намного сильнее станут. Союзник сильный нужен, чтобы шведское господство упразднить. Или «альянс» крепкий создать заново — только из кого, вот в чем вопрос?

Король задумался, покуривая трубку, которую всегда набивал сам. Теперь он всеми государственными делами занимался куда больше, чем раньше — допущенные ошибки нужно было исправлять как можно быстрее. Следовало если не восстановить потерянное, хотя бы компенсировать его, пусть в меньшей степени. И такая возможность у него имелась — «герр Петер», чтобы ему ядром голову снесло, своими обещаниями не разбрасывался.

Фридрих-Вильгельм заскрежетал зубами, гнев нахлынул мутной волной, дурманя голову. Еще бы — царь ему в дружбе клялся, как и он сам, искренне считая долговязого московитского владыку своим кумиром. Но тот переменился в одночасье, стоило сыну царевичу против отца, изгнав родителя в Ливонию, где тот и закрепился. Он сам рассчитывал на их долгую распрю, однако ее не произошло. И теперь понятно почему, и затянувшись дымом, король негромко прошептал, усмехнувшись:

— Они с Алексом договорились и помирились. В Москве боярство бородатое сильно — им не до торговли, в которой ничего не понимают. Бывшие свои владения у шведов отобрали, да и ладно — Выборг даже вернуть обратно обещают. А вот к Литве и Польше у московитов куда большие претензии — своих ортодоксов решили освободить от власти короны Пястов. И это очевидно — вон как вцепились, словно волки голодные.

Король еще раз усмехнулся, и на этот раз взял бумажную коробку, набитую папиросами — подарок от Алекса. Табак у московитов был душистый, и прояснял мысли — но баловство бумагу в пепел обращать, лучше слугу посадить, пусть трубки набивает, так дешевле. Мыслями вернулся к «герру Петеру», за которым по мирному договору пришлось признать не только королевский титул, но и земли к оному в подкрепление отданные.

Всю северную часть Пруссии, с Кенигсбергом и Мемелем передал, и теперь они княжеством Прусским именуются, как Кольберг с округой княжеством Поморским. Весьма многозначительно, что старые названия сохранил — потому притязания на будущее оставил. Сейчас бывшего царя иное заботит — герцог Фердинанд и герцогиня Анна, супружескими узами пожелавшие себя связать, свою Курляндию вассальной к Ливонии признали, отринув покровительство Речи Посполитой. Инфлянты, то есть польскую Ливонию, Петер сам отобрал — силушку собрал немалую, у него сейчас тысяч пятнадцать отборного войска, и флот большой, третий на Балтике по числу вымпелов. А теперь Жемайтию войсками занимает, жмудинов под свое покровительство берет, от Литвы отрывает. И ведь приберет скоро — тамошнему народцу привилегии всяческие даровал, как ливонским племенам. На них опору делает, раз призвал на его землях поселяться, и подати обещал десять лет не собирать с тех же пруссов — вот и стекаются к нему со всех сторон. Как и венды — славяне с германских земель в Кольберг идут — он им там покровительствует, и в Кенигсберге многих заселяет.

От мысли, что навсегда потерял прусскую столицу, Фридрих выругался — он всегда на смотрах бранился, распекая нерадивых генералов и офицеров. Воевать против Ливонии, за которой стоит огромное и могущественное русское царство себе дороже, ничего хорошего не сулит такая кампания…

— Мой король, Карл со своими головорезами занял Варшаву, только гонец прискакал с вестью, — в кабинет стремительно вошел принц Ангальт-Дессау, давний приятель и друг, ставший фельдмаршалом прусской армии.

— Вот и славно, Леопольд — теперь наступил и наш черед, — Фридрих-Вильгельм хищно улыбнулся, он долго выжидал этого момента, ведь нет ничего лучше, чем воевать на стороне победителей. Тогда потерь и расходов мало, зато прибыток зело большой выходит.

— Езжай к войскам, мой друг — настал момент, когда мы сможем воссоединить всю Пруссию, и объединить ее с Бранденбургом в единое целое. Мы проиграли войну шведам и ливонцам, теперь надлежит воспользоваться плодами «дружбы» с ними. И подготовь все в Мариенбурге к торжествам — замок есть древняя столица великих магистров братства «Святой Марии».

Король скривился, будто лимон пожевал — приходилось делать, как говорится — «хорошую мину при плохой игре». Столица Тевтонского ордена плохая замена богатому Кенигсбергу, но хоть что-то приобрести. К тому же «Королевская Пруссия», а так поляки именовали отобранные у крестоносцев территории, по своим размерам не уступает потерянной Померании, а по населению, в основном из немцев, намного ее превосходит. А со временем его новые подданные возместят потери своим трудом, и денег в казне будет много. Немки плодовиты, и если все будут на них трудиться с должным старанием, как делают они с Леопольдом, то армия в солдатах нуждаться не будет. Однако для этого нужно время, лет двадцать, не меньше.

— То, что возьмем, обратно полякам не вернем — мы защищаем германцев от притеснений разнузданного панства! И ты будешь готовить мою армию к реваншу — если не я, то мой сын вернет потерянную Померанию и Кенигсберг. Так что за дело, фельдмаршал — начнем с поляков, они зря избрали саксонского ловеласа своим королем. Теперь пусть оплачивают наши счета за выпитое пиво и разбитые на черепки горшки!

Именно этот фельдмаршал, князь Ангальт-Дессау за четверть века создал прусскую армию, ту самую, что добившись победы в «картофельной войне», смогла бросить вызов одновременно всем могущественным европейским державам, начав против них войну на нескольких фронтах. Три его сына стали прусскими фельдмаршалами, один саксонским — вот где корни будущих проблем двадцатого века. Одним из его потомков, пусть от незаконнорожденного бастарда, стал лучший ас Первой мировой войны, знаменитый «Красный барон»…

Глава 27

— Предавший раз — изменит и в другой раз, ибо прощение для него ничего не значит. И вера тут не причем — просто к басурманам перебежали оттого, что иных покровителей поблизости просто нет. Виноваты и казаки, и «родитель» мой, что предавали друг друга, от данных слов отказываясь. Но вот если мне изменят — пощады никому не будет, ибо такое воровство безнаказанным оставлять нельзя. Вольность приветствую — вольницу не одобряю! Вздумают вилять по привычке, и нашим, и вашим прислуживаться, договоренности не соблюдать полной мерой — таких токмо давить надобно, чтобы другие урок понятный извлекли!

Алексей усмехнулся, посмотрел на Толстого — тот сидел с постным видом. Сбежавшие от мести царя Петра запорожцы, которым крымский хан предоставил для поселения Алешки в устье Днепра, решили изменить своему новому благодетелю. Еще в школьное время, читая Гоголя, Алексей преклонялся перед героическим обликом Тараса Бульбы, а вот его потомки превратились потихоньку в обычных разбойников, куда им до легендарного атамана Ивана Сирко. И не о вере православной думали, а о собственном благополучном житии — недаром к хану ушли, тому прислуживать.

Другие «сечевики» сторону гетмана-иуды держали, с Мазепой и Карлом ХII перебрались в Бендеры. Именно они в одиннадцатом году с Филиппом Орликом, буджакскими и крымскими татарами в набег на Малороссию ходили. Удивительная получилась картинка когда «ревнители» православия собственных единоверцев вместе с басурманами грабили.

Не все, к счастью — многие не пошли в зимний набег, и прощение до сих пор выпрашивают, постоянно гонцов засылая то в Петербург, а с прошлого года в Москву. Также себя повели реестровые полковники с Правобережья — вначале Орлика поддержали, а когда осознали, что за его «художества» им отвечать придется, под руку царя Петра перешли. И при этом оставаясь под формальной властью польской короны.