Пружина для мышеловки
Шрифт:
Еще было бы неплохо, если бы Майя Витальевна вспомнила, приходил ли к ней кто-нибудь в те дни, когда у нее жила Лена. Если приходил, то как она представляла Лену, как проходило общение втроем. Эти люди тоже могли потом где-то столкнуться с Шляхтиной, завязался разговор и… далее везде.
Я придумал еще несколько заморочек, которые могли бы облегчить как процесс воспоминаний, так и поиск тех самых кончиков ниточки, за которые можно было бы тянуть. Одни кончики, несомненно, оборвутся сразу же, другие – чуть погодя, но найдутся и такие, которые размотают всю катушку. Или весь клубок, это уж как вам удобнее.
Надо заметить, что звери мои проявили несвойственную им деликатность одновременно с бесстрашием. Вероятно, Ринго им сообщил, что гость не страшный,
Когда Андрей увидел мой выводок, он сперва впал в ступор, потом отчего-то долго хохотал, потом выдал вполне удовлетворившую меня восхищенную тираду. Породу святого семейства – американский экзот – он тоже определил безошибочно, а вот насчет Айсора засомневался. Я сказал ему, что сам точно не знаю, какой он породы, потому что этот кот – подкидыш-найденыш, то ли бенгалец, то ли русская короткошерстная, а вернее всего – помесь того и другого с чем-нибудь третьим, например, с бомбейской кошкой.
– Вы разбираетесь в кошках, – заметил я.
– Не особенно. У меня жена была большой любительницей, и пока мы жили вместе, весь дом был завален книгами и кошках, иллюстрированными энциклопедиями и справочниками. Так что знания я приобрел поневоле. А собственного опыта у меня нет, у нас никогда не было кошек. Только собаки, и то давно.
На прощание я дал Мусатову свою визитку, сам не знаю, зачем. Ведь я не собирался ввязываться в его дело, и даже частично участвовать в нем не хотел, и не потому, что оно мне по каким-то причинам противно, просто мне это не интересно, у меня полно других служебных забот. Но я подумал, что если сам первым проявил инициативу и подсказал какие-то идеи, то тем самым дал ему право обращаться ко мне хотя бы с вопросами. Как сказал Маленький Принц, мы в ответе за тех, кого приручили. Протягивая руку помощи, мы словно даем понять, что готовы помогать и в дальнейшем. В общем, сложно все это…
Вячеслав Антонович Ситников терпеть не мог опаздывать. Никуда. Ни на службу, ни на дружеские встречи, ни тем более на свидания с женщинами. Появление в назначенное время, минута в минуту, было его коньком, которым Ситников гордился с юности. Правда, во времена его комсомольской и партийной молодости в этом не было ничего сложного, поскольку автомобилей на дорогах бегало куда меньше и пробки были редкостью, но и сейчас, в эпоху тотальной автомобилизации, он ухитрялся не отступать от давно выработанного правила.
Он и сегодня явился домой ровно тогда, когда обещал: в половине девятого вечера. Метрах в десяти от подъезда он увидел машину Олеси, темно-зеленую «мазду». Забирая почту из ящика, услышал слащавый голос консьержки:
– А Олесенька уже пришла, ждет вас с ужином.
Стоя спиной к любопытной и все знающей бабенке, Ситников брезгливо поморщился, но когда обернулся, лицо его было приятным во всех отношениях.
– Вы даже про ужин знаете, Тамара Ивановна?
– Так она две сумки продуктов несла. Кому же, если не вам?
– Мне, мне, – он снисходительно улыбнулся и направился к лифту.
– Хорошая у вас невестка,
заботливая, – говорила консьержка ему вслед. – Как Ольгу Павловну схоронили, так одного вас не оставляет…Кажется, она собиралась развить мысль, но двери лифта уже закрылись, и Ситников с облегчением расправил плечи. Олеся, жена его сына Григория, приходила сюда не скрываясь, из ее визитов Ситников не делал никакого секрета ни для соседей, ни для собственного сына. Что особенного в том, что заботливая невестка часто навещает вдовеющего свекра, приносит продукты, готовит еду, убирает в квартире? Это не только естественно, но и во всех смыслах положительно. Не Грише же отцу обеды варить, в самом деле! Тем более сын очень занят своим бизнесом, а его молодая жена нигде не работает, и времени у нее более чем достаточно, чтобы и мужа обиходить, и о свекре позаботиться.
Олеся встретила его сияющей улыбкой и страстным поцелуем.
– Садись быстрей за стол, у меня все готово. Ой, Слава, как мне нравится, что ты всегда приходишь вовремя! Тебя так легко ждать с ужином, все можно рассчитать до минутки и подавать с пылу-с жару.
– Ты сегодня надолго? – спросил он, снимая дорогое кашемировое пальто.
– Надолго, – она снова счастливо улыбнулась. – Гриша с мужичками в баню отправился, это до глубокой ночи.
Вячеслав Антонович неодобрительно покачал головой.
– Опять нетрезвый придет? Знаю я эти бани с мужичками.
– Это называется «слегка взямши», – рассмеялась она. – Я не в претензии. Ну пошли же за стол скорее, я так соскучилась.
«Соскучилась» относилось, конечно же, не к ужину, а к тому, что будет происходить потом.
То, что происходило «потом», восхищало Ситникова и одновременно пугало, расслабляло и в то же время напрягало. Он безумно любил Олесю, любил так, как, пожалуй, ни одну женщину в своей жизни. За все пять лет, что они вместе, он так и не привык к этой любви, как не привык и к тому, что Олеся отвечает ему взаимностью. Весь ужас его положения состоял в том, что он ей не верил. Вот как-то так. Страстно любил, постоянно получал подтверждения ее ответного чувства, и не верил. Наверное, это было просто привычкой: никому не верить.
Он обнимал ее – и не верил, целовал – и не верил, проводил с ней долгие часы в постели, а иногда, когда позволяла ситуация, и целые ночи, он пил кофе, который она приносила ему в постель, лежал вместе с ней в пенной ванне, возил в загородный клуб кататься верхом, ходил с ней казино, слушал слова любви – и не верил. Наверное, чтобы заглушить это неверие, он и поставил себя с ней диктатором, которого и помыслить невозможно ослушаться.
…Пять лет назад он впервые поехал отдыхать один. У жены обнаружили рак, сказали, что это безнадежно и что болеть она будет долго, назначили какое-то поддерживающее лечение, которое от рака не спасет, но сделает ее жизнь хотя бы чуть-чуть полегче. Ольга Павловна не требовала к себе повышенного внимания и сама настаивала на том, чтобы муж съездил в Альпы покататься на горных лыжах, как делал это вот уже несколько лет подряд. Движение, выплеск адреналина, чистый вкусный воздух и крепкий сон заряжали его здоровьем и силой на целый год работы. Оставив Ольгу на попечение сына и одинокой родственницы, Вячеслав Антонович уехал в Гармиш-Партенкирхен, любимый свой баварский горнолыжный курорт.
Первые три дня он бездумно наслаждался крутыми склонами, поднимаясь на Цугшпитце и пытаясь впитать в себя все окружающую его белизну и голубизну. На четвертый день он встретил Олесю.
В тот день он решил подняться на Хаусберг, покататься на самых умеренных, «красных» спусках и подольше посидеть в ресторанчике на открытом воздухе, позагорать и почитать. Книжка была какая-то увлекательная, Ситников открыл ее накануне и с трудом оторвался, теперь ему не терпелось узнать, что же дальше, но и жертвовать лыжами не хотелось. Он решил решил совместить оба удовольствия, сунул книжку в рюкзак, поставил взятую напрокат машину на огромной парковке перед подъемником, сменил кроссовки на тяжеленные горнолыжные ботинки, купил билет и отправился наверх.