Пружина
Шрифт:
В том же мае Мария велит ехать в техникум. И он едет. На заочное отделение. Ему тогда двадцать один год. Зимнюю сессию гуляет в городе с девицами. Мария его мало интересует, ей тридцать один. Ребёнок ему мешает, орёт… Куда удобней, когда в животе… Вторая дочка, Лада…
Вкалывает работягой, корпит над книгами. Сессии сдаёт. Но и гуляет в городе неплохо. Мария находит в сумке презервативы. Врёт он: рекомендация одного – беречь жену. Она верит, так как ездила на аборт в Удельск.
Никита Дяглов так и не женился. Пьёт. На Новый год у него – море водки. Идёт к дому Корневых, брякает в
Он рядом с ней на кровати. Поезда грохочут, предлагая уехать от Марии. Идут только в двух направлениях: с юга – на север и с севера – на юг.
– Жена руководит заготовкой леса. И я начальник… – Кратко для деда-слушателя.
У Гавриила сомнение: социальный уровень как-то не вяжется с откровенным разговором с ним, неграмотным. Но Корнев не так низко его оценивает: не дед, ангел… Вот и имя: Гавриил. Непонятно, как, но в нём – спасительное. Человечек-то дал дуба! И в планах – трещина.
– Ты говоришь, второй раз женат… А эта первая, котора на лесозаге, чё, умерла?
– Ну, да…
– И народ тебя уважат, – кивает на верхнюю полку, где дрыхнет Еланский техник.
…Директор говорил: «Корневы, не подведите! Корневы, план зависит от вас!» Два главных цеха – оба руководителя – семья. Сбылись планы Марии. Двое детей, у мужа – образование. В Напалкове видные. Но и цехом реализации фактически руководит Мария. Без неё ни одного решения.
– Я этого парня уволю, он ябедает в партком.
– Ты ему работы выгодной…
Делает, как велит. И работник от каторжной работы ничто не ругает, впереди – деньги. И другим видно, как ему нелегко.
– Я кран отремонтирую, у ремонтника аппендицит.
– Иди в контору, пусть другого дают, не вешай на себя!
Мария оказывалась права. Как женщина – никуда. Говорит, – любит… Но только на словах. Да и он её не любит.
А дети радуют… Читает сказки, рисует картинки: Бабу-Ягу, Василису Прекрасную… Пилит кубики, красит их с такой любовью, с какой – заборы в Каменных Ломках, работая до армии маляром в домоуправлении. Он и в Напалкове малюет плакаты. Мария удивляется: «Ленин прямо, как живой…» Да, Ленин, он живее всех живых… Но ещё бы Мария была более живой в койке…
С трудом вырывает командировку для обмена опытом. Коллега опытная. Он ей говорит, мол, его супруга и в темноте одетая. Та хохочет: «Да не иди ты в поводу у этой дуры». «Она не дура, она – командир производства».
Опять в рубахе до пят с длинными рукавами и до горла. Снимать не намерена. Он сдирает это одеяние в круто жёлтых цветочках и глядит ей в лицо так, что она пугается. В этот раз, не как она давненько установила, а как надо ему. Врач Ангелина Светозаровна, жена главного бухгалтера (у него вид букмекера, принимающего ставки на ипподроме) имеет редкую работу сексопатолога. Марии дан ответ: патология – у неё. А он прав.
Сон… Пауки бегают по ногам, по рукам, много их! Ба, связывают гады. Отряхнуть? Но нити крепкие… Мария говорит: «К болезни. Давай на отдых в деревню: река, поля». Там её родня – Барановы. И деревня –
Барановка. В более тёплых краях. Летом жарко и не оводно. Много земляники, но кроме неё, – хвалит Мария, – крупляника. Крупней. Барановка на берегу реки, берега – песок. У него в это время тоска, как удавка. Не в омут, так в Барановку…И там с ним удивительная история…
– Всё шло нормально и на работе, и дома. Но иной раз нападёт уныние, и охота нырнуть в озеро детства.
Поезд отсчитывает кому-то годы, сбивается и – опять.
– И вот едем мы на отдых в деревню… А на обратном пути я другой. И проходят эти одиннадцать лет так, будто я их выкинул.
– Почё выкинул-то? – дед глядит жалобно.
– А так, напрасно жил.
Поздняя любовь
В реке Барановке плещутся дети. Солнце бликами отлетает от них. На другом берегу на колхозной делянке – агрегат, большая лейка. Вроде, рай зелёный, а у него такого же цвета тоска…
Дети:
– Папа, нарисуй!
Бабочки. Крылья яркие. Выдуманы, хотя напоминают реальные.
Старший брат Марии Дмитрий не одобряет её выбор. Не в деревне она, где её уважают. Не за агрономом, вдовцом с двумя детьми. Их, Барановых, в город стандартным кренделем не заманить. Мария предала традицию, муж – не деревенский. Это правда. Его деды – в каменоломнях, бабки шили цветными нитками.
На картинку брат хмыкает:
– Баловство.
– А кто в деревне выжигает? – Корнев с берега принёс деревянный поручень от санок (зимой катание с вылетом на реку), орнамент витиеватый.
– Однорукий.
Барановка – в зелени: плетни, скамейки, дома. Кроме одного, оранжевого. На лавке он, Демьян Петрович. Весёленькими глазками глядит на мир. Руки нет до локтя. А в доме – панно: птицы, ящерицы, гирлянды цветов. Бордовые, лиловые, синие и красные. Зелени никакой.
Корнев выжигал когда-то на уроке труда. Демьян берёт ровную баклушку, укрепляет. Пахнет горелым деревом. Готов рисунок… И Корнев: ветку, листья…
Мария его хватилась. Идти к другим братьям Барановым. Ах, вот он где! При Демьяне – молчком, а на улице:
– Ни коровы, ни поросёнка, в огороде болиголов, а баба копирует его рисунки вышивкой…
– Вот откуда у них драпировки!
И в другие дни он – у Демьяна.
Не все, как Барановы, думают только о выращивании травы и мяса. Некоторым – роспись наличников, которые один на мотоцикле довёз. Демьян опять – цветы, а Корнев – ягоды калины тускло-бордовые. Коллега хвалит. Клиент накидывает (ягоды нравятся). Демьян норовит отдать эти деньги подручному, но тот не берёт: не платит он за радость.
На обратном пути в областном центре, будто с верёвки сорвался, уходит не туда, куда Мария и дети. У него цель – выжигательный аппарат.
В купе открывает коробку…
– Ты чё, – малолеток!? Этот дурацкий аппарат денег стоит!
– Для Марины, для Лады…
– Им – кукол дорогих не хватает!
Верховодит она. Если развод – ползарплаты алименты. Уберегла от верной смерти, от тюрьмы, ведь и он виноват в той драке. Тишине – в ухо залепил. На суде говорил тот, – плохо слышит. У Вятского чуть не вытек глаз.