Прыжок "Лисицы"
Шрифт:
— Спасибо, что спросил! — Умут улыбнулся и прищурился, взглянув на меня. — Сам как думаешь?
— Нууу… Одно могу сказать точно: тебя не убили!
Мы рассмеялись.
— Да, да, да, — согласился зять.
— А если серьёзно?
— Знаешь, было похоже на то, как греки отреагировали на меня в тот памятный день!
— Так! И?
— И я подумал, что мне нужно все рассказать так, как это сделал ты. Ничего не утаивать. Все начистоту. Даже слово в слово повторил про то, что, если не примут, пойму, уйду и меня больше не увидят.
— А братья?
— Сперва посмеялись, пошутили. Мол,
— Да, Умут! Одно жалко, что не все понимают этого. Все никак не успокоятся. Воюют.
— Увы.
— А когда рассказал про апельсины?
— Конечно, испугались поначалу…
— Можно понять.
— Да.
— Поэтому мало загрузили?
— Да. Решили не рисковать. Проверить.
— Разумно.
— Зато сейчас… — Умут улыбнулся.
— Хочешь сказать: ты станешь апельсиновым королём здесь, а братья — там?!
— На всё воля Аллаха! — не стал загадывать зять. — И Господа! — уже, видимо, по привычке добавил он.
То, что капитан судна, действительно, был хорошим знакомым Умута, стало понятно по длительности их объятий и взаимных расспросов про здоровье, семьи и прочем. Только после этого, наконец, дело дошло до меня, Умут нас представил. Звали капитана Абдула.
«Может, это имя способствует морской карьере?» — подумал я, вспомнив Абделя.
Оказывается, Абдула уже был наслышан обо мне. Умут постарался. Капитан не преминул похвалить меня за стойкость в решении вопроса с зятем, с его вживлением в греческий мир. Я поблагодарил. Отметил, что сделал это, прежде всего, исходя из того, что Умут для меня — настоящий мужчина и прекрасный человек. И я счастлив, что у моей сестры такой муж, а у моего племянника — такой отец. И хотя оба турка уже были переполнены гордостью, в конце не удержался и добавил, что буду брать пример с Умута. С тем, чтобы стать таким же мужем и отцом для своей жены и детей! В общем, завернул красиво! Абдула был покорён.
— Что нужно, говори! — хлопнул меня по плечу.
Я изложил свою просьбу. Капитан отреагировал примерно так же, как и Папа и его команда. С облегчением и с некоторым удивлением. Даже взглянул сначала на Умута. Мол, и это всё что нужно?! А я-то думал!
— Фыф! — капитан выразил своей первой реакцией никчемность и лёгкость задачи.
— Это возможно? — я решил подыграть. Поэтому изобразил волнение и нетерпение.
— Конечно! Остановлю, где нужно! Если хочешь, еще и пару англичан за борт выброшу! — тут он расхохотался, довольный своей шуткой.
Мы с Умутом тут же его поддержали.
— Спасибо! — поблагодарил я Абдулу.
— О чём ты говоришь? Такой пустяк! Для тебя! Для шурина Умут-аги!
В общем, при расставании также пришлось долго обниматься.
Обратно ехали молча. Я, скинув неимоверный груз, вдруг, как это часто бывает, испытывал дикую усталость вкупе с полнейшим безразличием. Умут это понимал. Не дергал меня. Только, когда входили в таверну, шепнул:
— Не волнуйся. Все сложится, как нужно. Ты правильно поступаешь. Там, — он указал в небеса, — это
видят и помогут тебе!…Проскурин и Миша уже сидели за накрытым столом. Явно томились. Но держались, не притрагиваясь к еде. Ждали нас.
— Ну, наконец-то! — обрадовался Проскурин, увидев нас. — Я тут уже весь слюнями изошёл!
Сели за стол.
— Эх! — пожаловался Проскурин. — Не получился сюрприз! Раскололась молодёжь!
Микри, которая подходила к столу с огромным блюдом с бараниной, и Миша покраснели.
«Надо же! — подумал я. — Впервые вижу Адашу, чтобы она столько краснела!»
— Перестань! — успокоил я офицера. — Ещё как получился! До сих пор в себя прийти не могу! К тому же, я ничего не выспрашивал. Так что, Миша, Микри, жду вашего рассказа!
— А чего это ты у них спрашиваешь? — хитро прищурился Проскурин.
Молодые опять покраснели. Я задумался.
— Твоих рук, что ли дело?! — догадался.
Проскурин вместо ответа важно откашлялся.
— Ну, ты и…! — я рассмеялся. — Тогда ты рассказывай!
— Да, тут… — Проскурин внезапно смутился. — И рассказывать-то…
— Давай, давай! — подначивал его.
— Так просто всё! Адаша, как ко мне с записками бегать начала, присмотрелся. Потом подумал: а не буду ли я дураком, если такую девушку из семьи упущу? Вот, перед Рождеством их и познакомили. Так сами не ожидали, что они такие прыткие окажутся. Быстро спелись!
— Погоди, погоди! Как из семьи?! — я опешил. — В смысле?!
— Так, Михаил — племянник моей жены! — Проскурин улыбнулся.
— Шутишь?
— Коста! — Проскурин не шутил.
— Как племянник? Он же — Микис? Грек! Ты тут причём?
— Так у меня жена — наполовину гречанка! — Проскурин сообщил это так, будто дело обычное. Даже плечами пожал.
Я остолбенел.
— Да, да, — Проскурин вздохнул. — Ведь мы с тобой столько знакомы, а по душам… Всё про дела. Будь они неладны. Видишь, ты и не знал. И не твоя вина. Я не говорил.
— Но я и не спрашивал. А мог бы.
— Все равно. Не твоя вина.
— Давай, хотя бы на будущее договоримся, что не всегда будем только о делах.
— Ну, теперь-то… Мы, считай, почти родственники с тобой.
Я задумался.
— А, ведь, верно! Адаша — племянница моей кумы. Миша — племянник твоей жены! Считай — и твой! Здорово! Я знаю, за что мы выпьем в первую очередь! Не за вас, Микри и Микис, уж извините. За вас будут все остальные тосты. Мы выпьем за нашу семью! Такую красивую! И в чём-то — удивительную! Потому что у нас в семье и русские, и греки, и турки! Наша семья по-хорошему должна служить примером всем остальным. Правильно сказал мой зять: в войне нет счастья. Счастье — в таких семьях как наша!
Все бурно отреагировали. Выпили. Я вдруг понял, как голоден! Набросился на баранину.
— Уууууу! Микри! Уж на что Мария кудесница в готовке! Но твоя баранина! Скажи, Умут?
— Много раз говорил, шурин!
— Послушай! — я даже чуть не подскочил от пришедшей в голову идеи. — А, может, вы молодые, в Крым переедете? Сестра там уже зашивается. Таверна большая. Народу каждый день — тьма. Вы же вдвоём с Марией вообще весь Крым на уши поставите с вашей готовкой! Умут?
— Не поверишь, шурин. И это уже несколько раз предлагал Адонии.