Прыжок "Лисицы"
Шрифт:
Утром заметили вершины гор. Разгорелся спор, куда мы вышли — к Анапе или Геленджику? Но особого смысла в нем не было. Поднялся сильный восточный ветер. Волнение, вызванное мощным течением, стало играть с кочермой. Кодер заявил, что возвращается в Синоп.
Я решительно возражал, жалея, что Белл не вернул мне кинжал. Он, словно почувствовав мою злость, прибежал на корму. Присоединился к моим уговорам. Как-никак, но профессиональный шиппер разбирался в навигации куда лучше меня. Совместными усилиями мы убедили капитана взять курс на юг. Стало очевидно, что, если ветер не переменится, о Пшаде Беллу нечего и мечтать. По
19 апреля, среда.
Ветер снова стих, но сильное волнение стало сносить нас к северу. У нас не было ни возможности направиться к берегу, ни уйти от русских морских патрулей. Попасть в плен я не боялся. Но потеря времени! Когда счет идет на дни, если не на часы!
— Давайте возьмемся за весла! — вскричал юный музыкант Хассан, притворявшийся пастушком.
Проблема заключалась в том, что сильная облачность закрывала нам горные хребты, а туман над водой — сам берег. Приблизившись к нему, мы рисковали налететь на скалы или столкнуться нос к носу с вражеским кораблем. Выставили наблюдателя на мачту. Он периодически нас пугал своими криками о том, что видит что-то вдали. Мне хотелось его пристрелить!
20 апреля, четверг.
Восточное Причерноморье не зря прозвали ложем Борея. Ночью поднялся мощнейший северный ветер. Мы устремились на юг, выглядывая сигнальные костры черкесов. Но берег скрывался в ночной темноте.
Рассвет не принес облегчения. Мы отчаянно нуждались в каких-то ориентирах. Белл и Кодер склонились над своими картами, спорили и занимались каким-то вычислениями.
Зачем все? Что они выяснят? Я не понимал. Мы полностью во власти течения и ветра. Он снова переменился, задул от берега, и нам пришлось уходить в открытое море. Как же не было похоже это плавание на мои экспедиции на «Блиде» и «Виксене»! Теперь я на собственной шкуре испытал все тяготы турецкой контрабанды на черкесский берег! Тяжела и терниста жизнь турецкого контрабандиста! Бизнес — не приведи Господи!
21 апреля, пятница.
Восхитительное полнолуние, без единой тучки на темном небе, и легкий бриз позволили нам ночью значительно приблизиться к побережью, смещаясь на юго-восток. Все измучились от ожидания и напряжения. Спали на палубе вповалку. Рулевой, чтобы не заснуть, напевал какую-то песенку. Я дремал на диванчике рядом…'.
— Вижу парус! — прервал мои грезы крик наблюдателя. Он с рассвета дежурил на мачте. — Еще паруса!
— Это русские! — закричали матросы. — Мы пропали!
С севера на нас надвигались два корабля. Впереди шел трехмачтовый кораблик с шестью пушками. За ним поспешал бриг с вооружением помощнее. Мы разглядели эти подробности в подзорные трубы. Русские имели явное преимущество в парусной оснастке.
— Это куттер![2] Неплохой ходок! Нужно выбросить за борт все лишнее! — завопил Белл. — Карронаду! От нее никакого прока. Бочку с водой! Припасы!
Капитан Кодер выбросил лишь зеленый флаг Белла и приказал спустить на воду шлюпку. Матросы ставили все паруса, какие возможно. Черкесы и турки-торговцы бросились вниз, на гребную палубу, и, разобрав восемь весел, уселись по двое за каждое. Вскоре снизу стало задаваться знакомое: «Ки-ри-ра! А-ки-ри-ра!» Так черкесы подбадривали себя и задавали ритм гребле.
— Несите мои револьверы, Белл! И кинжал. Возможно, нам предстоит вступить в бой. И гоните Луку подменить уставшего гребца!
—
Он недомогает по вашей милости!— Могу его подбодрить! Для симметрии рожу располосую с правой стороны!
Белл кинул на меня злобный взгляд, но подчинился. Вскоре моя «прелесть» в виде двух револьверов оказалась у меня в руках.
Не успел я зарядить творения мастера Коллиера, русские корабли открыли огонь. Несколько выстрелов лишь вспенили воду, но один — самый удачный — разнес в щепки шлюпку.
— Нужно спускать паруса и сдаваться! — закричали турки-матросы.
Я пригрозил им револьверами.
— Никто не сдается! Ступайте вниз подменить гребцов! — крикнул непререкаемо. Даже Белл подчинился моему приказу.
На палубу поднялась парочка уставших черкесов. Они без долгих разговоров расхватали свои ружья и принялись их заряжать.
— Поберегите патроны! Если дело дойдет до абордажа, они пригодятся! — попытался я их остановить.
Но черкесы, не слушая меня, открыли огонь по куттеру, подходившему на дистанцию мушкетного выстрела.
— Кажется, я снял одного! — похвалился один горец.
— И чего ты добился? Только разозлил их! — я не скрывал своего раздражения. Ситуация выходила из-под контроля.
Он бесстрастно пожал плечами и снова начал заряжать свой древний карамультук.
Ядра все чаще пролетали над нами. В корму пару раз ощутимо прилетело. Одно ядро проделало дыру в парусе. Спасало то, что у куттера пушки были несерьезных калибров, а артиллеристы — явные новички. И он откровенно мешал бригу, перекрыв ему сектор обстрела. Видимо, сам нацелился на приз.
«Вот смеху бы было, — грустно подумал я, — если бы сейчас нас атаковал бы конфискованный „Виксен“. Белл бы этого не перенес!»
Капитан куттера совершал явные ошибки одну за другой. Вместо того, чтобы обогнать нас и отрезать от берега, он то шел на сближение, мешая своим пушкарям, то сбивался с курса, меняя галс. Тем не менее, на палубе «Ени» нарастала паника. Матросы плакали. Вставали на колени, умоляя капитана остановиться. Лишь горцы со мной во главе вынуждали их управляться с парусами. Но даже наши угрозы не спасали дело: один лисель оказался безнадежно запутан в снастях.
Казалось, ничто не могло нас спасти. Пробегая мимо открытого люка, я заметил отчаяние на лицах гребцов. Но, как ни странно, берег был все ближе и ближе. И уже было видно, как с гор к морю сбегаются толпы народу. Через короткое мгновение несколько полностью забитых вооруженными людьми длинных лодок рванули нам навстречу. Спасение было близко.
Капитан куттера решился на крайний шаг. Он хотел притереться к нам бортом и забросить абордажную команду на нашу палубу.
— Все черкесы — наверх! — заорал я что есть мочи и стал стрелять из револьвера поверх голов русских матросов, стягивающихся к месту атаки.
Они отпрянули. Кое-кто бросился на палубу. Я мог в деталях разглядеть белые, как мел, лица и растерянные взгляды. Когда я разрядил первый револьвер и поднял второй, матросы стали прятаться за фальшборт.
Русский офицер кричал на них и грозил мне кулаком. Момент был безнадежно упущен. Черкесские лодки приближались. Куттер не решился вступить с ними в бой и изменил курс.
Вскоре одна из длинных лодок горцев прижалась к нашему борту. С кочермы кинули канат. На нашу палубу легко взобрался молодой черкес с кривой саблей в руках.