Прыжок "Лисицы"

Я подошёл к Тамаре со спины, обнял её.

— Значит, русский, французский! — начал её чуть раскачивать.

— Да, — улыбнулась Тамара.

— Мазурки, полонезы?

— Угу.

— Роскошные платья, кружевные чепчики, булавки?

— Обязательно!

«А мне, соответственно, — подумал я, — полагаются батистовые портянки и крем-марго!»

— Зная тебя, готов биться об заклад, что и года не пройдёт…

Тамара фыркнула.

— Полгода?

Тамара согласилась.

— Господь мне тебя послал. Какая же ты удивительная девушка! Откуда в тебе такой огонь горит?!

— Сам же сказал. От Господа! — Тамара улыбнулась. — Что? Не можешь поверить своему счастью?

— А возможно?

— Даже не смей! Ты должен каждый день мной восхищаться!

Тамара повернулась ко мне. Поцеловала.

— И, кстати. Тебе тоже нужно выучить французский. И танцы.

Я вздохнул.

— Не слышу!

— Все уже ты слышала. Я же тебе уже говорил: куда я денусь?!

— Хороший муж! — рассмеялась Тамара. — Всё. По коням!

…Мы мчались. Я смотрел на Тамару. Она была сосредоточена и спокойна. Все уже решила и распланировала. И все воплотит в жизнь по высшему уровню. В этом можно было не сомневаться. И тут я подумал, что моя жена станет одной из первых грузинок, которая перевернет многие из патриархальных устоев. На моих глазах будет происходить зарождение грузинской культурной элиты и интеллигенции. Той, которая впоследствии была так знаменита в бытность СССР. И вызывала всеобщий восторг великой страны.

На седьмой день нашей бешеной скачки мы добрались до города моего детства.

Въехали в столицу Закавказья через Гарцискарскую рогатку. Окраинная воинская застава с полосатым шлагбаумом и будкой. И продольный брус с вбитыми крест-накрест палисадинами для недопущения конного прорыва — та самая рогатка.

Старший, бросив на нас мимолетный взгляд, потребовал подорожные. Меня его спокойная реакция удивила. Я-то считал, что наше трио иначе, как пестрым, назвать было нельзя. Непонятный грек в виде горца. Покалеченная «мавра» в виде алжирца. (Тамара настояла на перевязке руки Бахадура после успешной операции в Вани). И юная девушка, грузинка. Какого чина — не разберёшь. Тамара сейчас выглядела, как и полагалось кавказским женщинам. Накидка на месте. Все закрыто, видны только глаза.

— Подорожных нет, — ответил я.

Служивый пожал плечами.

— Тогда я не смогу разрешить вам въехать в город!

[1] Буквальный перевод с грузинского: «Я», «Я есть». В данном контексте, хвастливое «Это я!»

[2] Коста воспользовался блестящей репликой С. Довлатова.

Глава 23 Тифлис не Тбилиси

Я достал свою бумагу-«вездеход». Часовой принялся ее изучать. Наконец, спокойствие ему изменило. Было видно, что он не знает, как с нами поступить. Все-таки моя бумажка-броня что-то да значила. «Почесав репу», старшой принял единственно верное решение, столь характерное для российской действительности. В деле «Лисицы» я вдосталь налюбовался на такую манеру что у армейцев или флотских, что у чиновников. Смысл простой: кабы чего не вышло. Отсюда выход: вот буду я теперь с вами разбираться?! Оно мне надо? Вон, есть начальство, пусть они головы ломают! У них и зарплата побольше! А моё дело маленькое!

Все это было написано на лице служаки. Так что я был почти на сто процентов уверен, какое решение он примет.

— Я дам вам сопровождающего. Он препроводит вас в корпусной Штаб. Пусть там решают, что с вами делать!

Кто бы сомневался!

— Милютин! — позвал старший одного из подчиненных.

Милютин подбежал к нам.

— Проводи до штаба! — приказал, передав ему мои бумаги. — Пропусти!

Это он крикнул уже рядовому у шлагбаума. Тот быстро исполнил приказ. Мы пересекли линию. Теперь, наверное, можно было сказать, что въехали в город.

Но так можно было сказать только на словах. Застава была выдвинута далеко в поле. Не иначе как с запасом на расширение города. И нам пришлось довольно значительное время ехать по извилистой дороге через, практически, пустырь. Справа были обрывистые возвышения. Слева — овраги, упирающиеся в берег Куры.

И тем не менее, сердце моё билось учащённо. В голове я лихорадочно «лопатил» карту Тбилиси моего детства, представляя, что тут будет через сотню лет. Примерно представлял. И пустырь уже не вызывал удивления. Наоборот, умилял. Тем более, что впереди показался великолепный сад. Я не удержался. Просто ткнул рукой в его направлении, взглянув на Милютина. Тот охотно взял на себя роль гида.

— Мадатовский остров…

— Остров? — я не удержался.

Сколько себя помнил, ни о каком острове в Тбилиси речи не было.

— Ну да. Остров. Там Кура. Там протока, — Милютин тыкал рукой в нужном направлении.

Тогда понятно! Протоку явно потом засыпали. Стало даже немного стыдно за то, что не знал такого факта о родном городе. Стоп! Теперь, кажется, понятно, почему один из каменных мостов у нас назывался Сухим! Наверняка, был перекинут через эту протоку.

— Принадлежит генералу Мадатову, — продолжал Милютин. — Он купил его у князя Орбелиани. И засадил виноградом, яблонями и персиками.

Я поймал себя на мысли, что не ошарашен. Не сбит с толку и не хочу рыдать от увиденной картины — от совершенно азиатского города с плоскими крышами и куполами домов-дорбази[1]. Что-что, а историю родины знал неплохо. И был морально готов к столкновению веков. Не как в Стамбуле с его Средневековьем. Не как в Одессе, утонувшей в пыли. Не как в Ялте, которую застал в детских штанишках на лямках. Нет. Тут все было по-другому. Тут я домой вернулся! А декорации… Главные же на месте! Замок, гора, церковь Давида. И Куру уже облепили домики. И шашлыком, на сухой лозе запеченным, пахнет. И вино льется рекой!

Я всегда больше всего любил сентябрь и октябрь в Тбилиси. Но можно было порадоваться, что мы попали в него в мае. Тоже дивное время. Ещё нет удушающей жары летних месяцев. И всё цветёт! Даже Бахадур впечатлился. Улыбался, вертел головой, с шумом вдыхал аромат цветения. Тамара вела себя спокойнее. Хотя мне казалось, что тоже должна радоваться возвращению в столицу. Но в случае с моей грузинкой следовало бы реже употреблять понятие «спокойно». А то и вовсе убрать из лексикона. С нею — «вечный бой»! Что она и доказала всем нам, вдруг резко поворотив коня в сторону. Мы ошалели. Застыли, не понимая, что происходит.

— Эээээ, — единственное, что смог произнести опешивший Милютин, вытягивая руку в сторону Тамары.

Но она уже напугала сначала извозчика, а потом двух дам, сидящих в странном экипаже с продольной скамейкой вместо сидения[2]. Двоим там устроиться без риска выпасть на повороте было сложно. Но женщины — судя по всему, мама и дочь — нашли выход. Старшая усадила младшую себе на колени так, чтобы получился наездник о двух спаренных ногах.

Милютин было рванулся за Томой. Я его придержал.

— Все в порядке. Не волнуйся. И не обращай внимания. Сейчас вернется.

Милютин поверил. Стали наблюдать.

Моя фифа, так напугавшая благородное армянское семейство, уже через пару секунд после начала разговора заставила мамашу расплыться в улыбке. Армянская маман тут же взяла Тамару за руку, затараторила. Тамара кивала головой. Потом, очевидно, поблагодарила. Маман заставила Тамару наклониться к ней, чтобы поцеловаться. Потом бросила взгляд на меня. Кивнула. Я низко склонил голову. Маман улыбнулась, покачала головой. Готов был биться об заклад, что она хотела мне сказать, как мне повезло с Томой! Моя грузинка еще раз поблагодарила семью. Подъехала к нам.