Прыжок с кульбитом и валидолом

Яркий пласт воспоминаний вывалился резко, как будто это было вчера - портвейн 'три семерки', горячие губы Алены, гладкие коленки и влажный жар меж загорелых ног... Вот на этой скамейке, рядом с которой стоит раскладушка, я ее целовал, а она притворно прекословила, вяло отгоняя жадные руки.

Деревянный туалет 'типа сортир' возле угольного сарая, и душ рядом с ним, навес над кухонной плитой - все эти мощные строения я сколотил прошлым летом собственными руками. Отец только доски подносил и кривые гвозди выравнивал. Руки у меня с детства правильно росли, со столярным и слесарным инструментом дружили.

Вот та веранда - тоже моих рук дело и моя личная территория, но жить я предпочитаю в саду. А Вера живет на соседней улице, наши дворы соединяются задами, где разбиты огороды. Она учится в параллельном классе. Вернее, училась, как и я, кстати. Вчера в школе был выпускной вечер, потом мы шатались по набережной, где девчонка ушаталась в хлам.

– Надо Верку домой вести, - с тревогой сообщил голос другой части меня.
– Светает.

– Погодь, браток, давай сначала разберемся, - я решил расставить все точки над 'и'.
– Какой сегодня день?

– Воскресенье.

– Да это понятно, - с досадой на себя за неточно поставленный вопрос крякнул я.
– Точная дата?

– Так это, - задумалась другая часть меня.
– Совсем точная?

Наступила пустая тишина, только где-то вдали орали дикие коты.

А парень явно тормозит, видимо, аутист. Или долго с девчонкой в вине купался. Я терпеливо ждал. Наконец он родил:

– Двадцатое июня тысяча девятьсот семьдесят первого года.

– Ни хрена себе, - я слегка обалдел от давности даты.
– Вот это занесло меня в даль невиданную... А может, все проще? Например, вчера с вами я на набережной накушался?

– Все может быть, - философски отозвался голос.
– Там все перепились, в конце концов.

– Ладно, но если мы вместе гуляли...
– злясь на себя, запнулся в раздумии.
– Может, ты помнишь, кто я?

– А сам, значит, забыл?
– съехидничал голос моими интонациями.

– Сомневаюсь, - пришлось честно признаться.
– Ни в чем уже не уверен.

Легкое опьянение каким-то образом проникло от парня ко мне в сознание. Я даже ощущал, как в животе качается выпитое накануне вино. Выпито не мной, но чувствуется...

– А как скажу, когда тебя не вижу?
– возмутился голос.
– Не вижу ничего, ты же в голове сидишь!

– Стоп, давай рассуждать логически, - с сожалением заглянул в опустевшую банку, где только что было полно кислого молока.
– Я сижу у тебя в голове, тело тоже твое. В животе булькает твое шампанское. А где моя голова? У каждого человека должна быть своя голова! Это аксиома.

– Чего?
– другая часть меня ощутимо зависла.

– Есть вещи, с которыми лучше не спорить, парень, - вздохнул я.
– Иначе мир рухнет.

В подтверждение этой гипотезы мы прошлись до холодильника, где в два глотка выхлестали бутылку кефира. Странно, но в чужой голове сразу просветлело. Каким-то образом я ощутил, что и у другой части меня голос повеселел.

– Слушай, а может, ты Верку возьмешь?
– с надеждой поинтересовался он.
– Ей все равно, она в полном керосине. Смотри, какая симпатичная!

– Попка хорошая, - засомневался я.
– А сисек нет.

– Вырастут!
– заторопился голос.

– Какие ее годы? Ты только не бухай, как она, или хотя бы закусывай иногда. Да и зачем тебе сиськи, у тебя ж голос мужской!

– Я подумаю.

Такие обещания давать несложно. Веские и солидные, они сотрясают воздух и ни к чему не обязывают. А что, съезжать с темы мне не привыкать. В прошлой жизни умел красиво и дипломатично уйти в сторону... Между тем предложенная конструкция несколько напрягала: девица с попкой, но без сисек, и с моим голосом. Что же это получится? Но вопрос Антону задал другой.

– Кстати, а ты кто?

– Антон Бережной, ученик десятого 'В' класса, - вежливо представилась другая часть меня.

Ничего неожиданного голос не сообщил, только я почему-то вздрогнул.

– Живу здесь, это моя жизнь, - буркнул он и добавил с обидой: - А ты влез в голову без спроса!

– Тебе семнадцать лет?
– уточнил на всякий случай, хотя было ясно и так.

– Осенью восемнадцать будет, - голос другой части меня выдал ожидаемый ответ.
– А ты кто?

– Мог бы и догадаться уже, - с горькой иронией проворчал я.
– Тоже Антон Бережной. Для тебя Антон Михайлович, поскольку мне шестьдесят четыре года. Живу на Чехова, в собственной квартире. Вот там я только что умер.

– Так ты умер?!

– Выходит, так. А как иначе я бы сюда попал?
– излагал факты так, как видел их.
– Током убило, а потом меня закинуло в твою голову.

– И что мы будем с этим делать?
– озадачилась другая часть меня.

– Будем решать проблемы по мере их поступления, - отрезал я.
– А для начала отнесем девчонку домой.

Местные пешеходы протоптали заметные тропинки по нашим огородам. Многим знающим людям бежать напрямую было сподручней и ближе, чем по улице делать крюк в обход квартала. Мои родители ходокам не возражали, традиция сложилась задолго до нас, в доисторические времена.

Антон с Веркой по тропинке двигались с трудом. Вернее, двигался я, а они просто путались под ногами, особенно девчонка. Пьянчужку толком растолкать не удалось, она буровила чего-то невнятное, хихикала, икала шампанским, только без пузырьков, и еле шевелилась. Вера не выглядела коровой, скорее она была мелкой и худой, но какой-то вес в ней все же был. Постоянно засыпая на ходу, девчонка всем этим мелким телом наваливалась на меня. Приходилось шикать на нее и встряхивать. В конце концов, тропинка вывела нас во двор, где посреди просторной площадки возвышалась тетя Нина. В длинной ночной рубашке она светилась белым привидением.

– Так, - зловещим шепотом прошипела тетя Нина, затаптывая сигарету.
– Явились, голубки?

Вроде простой вопрос, в принципе риторический. Однако Вера встрепенулась, икнула утробно, и в момент протрезвела. Затем она принялась ошарашено озираться.

– Мама?
– рассмотрев привидение, промямлила она в смятении.
– А чего ты тут?

– Шалаву в дом, - коротко бросила тетя Нина. А когда мы с Антоном бодро выполнили команду, добавила: - И чтоб духу твоего здесь больше не было! Кобель мартовский.