Прыжок в неизвестное

– Как долго я обязан, в сущности, ждать этих господ?
– спросил он.

– Оставьте меня в покое!
– грубо сказал доктор Фурман и продолжал читать газету.

– Что вы сказали?
– резко спросил Демба.

Теперь, когда он вдруг и чрезвычайно неожиданным способом увидел себя вовлеченным в дело чести, он не был намерен давать над собою тяготеть хотя бы малейшему оскорблению. Он подошел к доктору Фурману, пристально взглянул на него и потребовал удовлетворения:

– Я вынужден просить вас немедленно объясниться.

– Ступайте домой и проспитесь!
– заревел на него доктор Фурман.

– Вы пьяны! Хотел бы я видеть дурака, выбравшего вас секундантом.

Демба, уничтоженный, отступил к своему месту. Оглушенный, утомленный и с тяжелой головою, он ушел в мрачные мысли.

Пьян! Этот человек решил, что он пьян. Сказал ему это прямо в лицо. Демба горько рассмеялся. "Только скользнул по мне взглядом и говорит, что я пьян. Даже не отвел глаз от газеты, а говорит очень просто, что я пьян. Это еще следует доказать, милостивый государь. Если мое мнение что-нибудь значит в этом вопросе, если мне позволено высказаться, то, честное слово, я никогда еще не был так трезв, как теперь. Я знаю все, что происходит, вижу все совершенно ясно, ничто не ускользает от меня. Я вам это сейчас докажу. Муха села к вам на тарелку, милостивый государь. Видите, от меня ничего не скроете. Я все наблюдаю четко. Что у Вайнера из кармана пальто торчит газета, сложенная вдвое, - это я все вижу. Что у вас, господин Хорват, нижняя пуговица на жилете расстегнута, хотя это неудобно по отношению к дамам,-это я вижу тоже. Вам надлежало бы подкрепить доказательствами свое утверждение. Надо мне объяснить это всем присутствующим. Пьян! Придется мне высказать откровенно свое мнение. Что вам в голову взбрело, милостивый государь? Пьян! Нужно же мне в таком случае..."

Демба встал и направился к соседнему столу. Он целил прямо в правый угол стола, старательно делал шаг за шагом и без инцидентов добрел до цели.

– Простите, что мешаю читать, - начал он и нагнулся к доктору Фурману.
– В газете, впрочем, нет ничего интересного. Общее собрание охотничьего союза. Парад войскам. Редкий юбилей. Самоубийство на Бабенбергерштрассе... Я знаю все. Мне в нее и заглядывать не нужно. А все-таки в газете не все напечатано.

Демба весело про себя рассмеялся. Мысль, что не всегда все напечатано в газете, очень его забавляла.

– Что вам нужно еще от меня?
– спросил доктор Фурман.

– Я хотел вам только сказать...
– начал объяснять Демба. Он откашлялся и начал по-другому: - Мне важно установить...

Боль в желудке опять появилась. Он чувствовал гудение в ушах, давление в висках, и газовые рожки устрашающе колыхались у него над головою. Он нашел, что стоит недостаточно прочно, и крепко прислонился спиною к какому-то стулу. Вот так. Теперь ему было лучше.

– Я хотел бы установить...
– начал Демба в третий раз.

Но тут стул не выдержал и опрокинулся. Сумочка актрисы упала на пол, и множество безделушек - монеты, записная книжка, катушка с нитками, зеркальце, папиросы, черепаховая гребенка, два карандашика и медвежонок в виде брелка - рассыпались по полу.

Дембе удалось удержаться на ногах. Ему послужила опорою массивная доска стола. Пьян! Вздор! Он видит все; наблюдает все. Вот лежит записная книжка. Монета в пять крон закатилась за вешалку.

– Увалень!
– крикнул Вайнер.
– Вы тут еще все вдребезги разнесете.

– Ступайте домой, проспитесь, говорил же я вам!
– заревел доктор Фурман.

– Зеркальце разбилось!
– плакалась актриса.

Вайнер и Хорват вскочили и принялись подбирать вещицы с пола. Демба не принял участия в этой человеколюбивой работе. Но следил за нею внимательно и участливо и не переставал давать полезные указания.

– Монета в пять крон покатилась за вешалку, - сказал он.
– А вот лежит карандаш. Правее! Правее, господин Вайнер!

Он пьян? Вздор! Он видел все, ничего не ускользало от него.

Хорват выпрямился и смотрел озадаченно на Дембу.

– Но ведь это верх наглости!
– крикнул он, рассвирепев.
– Швыряет все на землю и спокойно смотрит, как мы трудимся.

Он подошел вплотную к Дембе.

– Благоволите поднять вещи, которые вы сбросили. Но поторопитесь!

Демба потянулся к медвежонку, но передумал и выпрямился опять.

– Подымете вы их или не подымете?
– крикнул Хорват.

Демба покачал головою.

– Нет, - сказал он.
– Не надо.

Он счел большой некорректностью подобное требование.

Тут вмешался в дело доктор Фурман.

– Да ведь это... это превосходит все пределы! Эмиль, чего ты ждешь? Тресни его по черепу стаканом!

Демба покраснел и укоризненно взглянул на доктора Фурмана.

Вайнер забавлялся и посмеивался.

– Эй вы! Слушайте, что я вам скажу, - произнес Хорват.
– Не выводите нас из терпения. Я буду считать до трех. Если вы при слове "три" не поднимете всех вещей, то... Вы увидите, что с вами будет.

– Перестаньте же, Эмиль. Я уж их сама подниму,-испуганно сказала барышня, которой принадлежали вещицы.

– Раз!
– сказал Хорват.

Демба нахмурился, повернулся и неуверенными шагами направился к своему столу.

– Два!
– считал Хорват.

– Что вам нужно от меня?
– крикнул Демба.
– Оставьте меня, пожалуйста, в покое.

– Три!
– крикнул Хорват. Терпение у него лопнуло. Он схватил свой стакан с вином и плеснул его содержимым Дембе в лицо.
– Так! Получайте!

Барышни вскрикнули.

Демба подскочил. Он был смертельно бледен, вино струилось у него по лицу и слепило глаза. Вид у него был жалкий, смешной и страшный в то же время.

Холодный душ его сразу отрезвил. Он видел все совершенно ясно. Жгучий стыд поднимался в нем. Что сделал он, что наболтал! Как мог он весь вечер валять дурака перед этими людьми, служить им посмешищем! Они глумились над ним, раздражали его, обращались с ним как с собакой, и он это терпел, чтобы увидеть Соню, и теперь стоял, осмеянный всеми.

Но теперь довольно. Вся злоба, вся ярость, все разочарование, которое он подавлял в себе весь день, - теперь они прорвались наружу. Теперь он схватит за горло этих трех негодяев.

Они смеялись! Они смеялись над ним! Все они смеялись. Теперь они почувствуют его кулаки. Прежде всего - Вайнер с его рожей без подбородка. А потом другой, с мордой бульдога. А потом Хорват...

Он ринулся на них, не мог говорить от гнева и стыда и раскаяния, и одна только мысль была у него - задушить их всех своими руками.