Прыжок

— Столько времени у меня нет, — сказала она. — Но мне кажется, пиджак на голое тело неплохо смотрится. У меня такая маленькая грудь, что ничего страшного. Хоть какое-то преимущество.

— Конечно, — согласилась Марен и вырвала листок с мерками из блокнота. — Тогда до пятницы.

Она проводила женщину взглядом. Та вышла на солнце, закурила сигарету, с наслаждением выпустила дым и скрылась за углом. Марен вздохнула. Шагомер на поясе юбки показывал одну тысячу двадцать четыре шага, не так уж много для полудня. Она прошлась по ателье, поправила вешалки, включила отпариватель. Тысяча девяносто семь. Марен снова громко и тяжело вздохнула, зашла в примерочную и задернула шторку. Она расстегнула молнию на юбке и натянула ее до подмышек. Посмотрела на бледную кожу, которая раньше ей так нравилась. Теперь она просвечивала серым сквозь черные колготки, над эластичным поясом нависала складка. Две, если не втягивать живот и не придерживать тяжелую грудь. Она изо всех сил вобрала живот и прогнулась в пояснице. Талия стала чуточку уже. Немного, но все-таки. Так рассматривать себя ей было в новинку. Раньше у нее и в мыслях не было посмотреть на себя сзади при покупке джинсов. Она гордилась своими веснушками и большой грудью. Марен спустила юбку, поправила шагомер. Две тысячи три шага, когда она вышла из примерочной. Сегодня ей уже не набрать десяти тысяч, рекомендованных Ханнесом на каждый день. В служебном помещении с кухней она открыла пачку «Харибо», набила полный рот и почувствовала, как сладость растекается по нёбу. Не проглатывая, она перестала жевать, склонилась над раковиной, выплюнула липкую массу, оторвала кусок бумажного полотенца, собрала в него комок и выбросила в мусорку. Упаковку мармеладных мишек отправила сразу следом.

— Все в порядке?

Марен испуганно обернулась и ударилась локтем о микроволновку. В дверях стоял Ярис. Он немного поправился и зарос с их последней встречи.

— Сюрприз, — ухмыльнулся он.

Марен почувствовала жар на щеках.

— Что ты здесь делаешь? — удивилась она и вытерла липкие пальцы о юбку. — Я думала, ты приедешь только через неделю.

— Но вот я здесь и хочу пригласить тебя на обед, — сказал Ярис. Он поставил на пол футляр с инструментом. — Дай я тебя обниму.

От Яриса, как и всегда, приятно пахло сандалом и кожаной курткой, которую он носил, немного табаком — каким-то хорошим французским, Марен все время забывала название.

— Прекрасно выглядишь. — Он взял в ладони ее лицо. — Хочу сосчитать твои веснушки. Все до единой. Но ты постоянно убегаешь.

Марен выбралась из его объятий, незаметно сняла с юбки шагомер и спрятала за микроволновкой.

— Могу что-нибудь приготовить, — предложила она. — Ризотто, например. У меня дома есть все ингредиенты.

Ярис был музыкантом, играл в стиле барокко на цинке — странном изогнутом деревянном инструменте, который звучал как гобой, только глубже и теплее. С ним он ездил по миру — Рим, Нью-Йорк, Париж, Одесса — и периодически оказывался здесь, давал концерты и читал лекции в Высшей школе старинной музыки. Пять лет назад он впервые появился на пороге ее ателье, прижимая к себе фрак с порванной подкладкой. Заплатить ему было нечем, но позже на Рыночной площади он угостил ее сладкой ватой. Марен никогда не воспринимала всерьез его заигрывания, во-первых, из-за Ханнеса, во-вторых, потому что Ярис, по ее мнению, был для нее слишком хорош — слишком красив, слишком далек и слишком непостоянен. Она наслаждалась его комплиментами, но скорее как просмотром фильма, осознавая, что предается иллюзиям.

Ярис взял футляр с инструментом.

— Как же я могу устоять перед твоим ризотто? — улыбнулся он.

Марен собрала вещи, взяла сумку, выключила отпариватель и свет. Ярис прислонился к входной двери и ловко скрутил себе самокрутку. Затем еще одну и сунул ее за ухо. Уже за это он нравился ей. Она не знала никого, кроме Яриса, кто бы в свои почти сорок лет хранил запасную сигарету за ухом.

На улице их встретила жара, они сразу же сняли куртки. Ярису хотелось пройтись, поскольку он весь день просидел в полумраке актового зала. Марен с досадой подумала о шагомере, который остался лежать за микроволновкой, и решила считать в уме, но сдалась уже на втором перекрестке.

— Что это там происходит? — удивился Ярис, когда они свернули на улицу, где жила Марен. — У твоего дома опен-эйр, а я не в курсе?

— Какой кошмар, — пролепетала Марен. И в самом деле, у ее дома столпились люди, не меньше ста человек, двое полицейских оцепляли вход в парк сигнальной лентой, выли сирены, мимо пронеслись две полицейские машины. Марен ускорила шаг. — Уж не с Ханнесом ли беда?

— Ах брось, — отмахнулся Ярис, продолжая шагать в том же темпе. — Наверняка кошка застряла на дереве. Ты же знаешь людей, вызывают полицию по любому поводу.

— Чушь. Вон, смотри, там кто-то на крыше. Поверить не могу, на моей крыше! Не может быть!

Приехало телевидение, мигалки освещали фасады, камеры телефонов снимали происходящее. И на каждом видео будут видны бело-голубые полосатые занавески ее спальни и маленький кактус на подоконнике, который расцвел впервые в этом году.

— Это кошмар, — простонала она. — Все перекрыто. Что же теперь делать?

— Уехать со мной в Париж, например, — ухмыльнулся Ярис. — Домой ты все равно не попадешь. У меня на два дня забронирован двухместный номер с видом на канал, дальше во Флоренцию. Подумай. Вдруг это знак.

Марен была уже достаточно близко к дому, чтобы разглядеть худощавую женщину, метавшуюся по черепице, как напуганный зверь. Она ходила взад и вперед, рвала на себе волосы, садилась на корточки и затыкала уши, раскачивалась, снова подскакивала, удерживая руками равновесие, хватала кусок черепицы и швыряла вниз. «Будь я такой стройной, — подумала Марен, — ни за что не покончила бы с собой».

— Она должна слезть оттуда, — сказала Марен. — Сейчас же. Я не хочу жить под крышей, с которой кто-то сбросился. Это, должно быть, какая-то глупая шутка, они же смогут поймать ее. — Она протискивалась к стоящим у ограждений полицейским.

Ярис не отставал, он вынул телефон и включил камеру.

— Чокнутая, — только сказал он. — Абсолютно чокнутая.

— Простите, — обратилась Марен к женщине-полицейскому, подергав ее за рукав. — Простите, я здесь живу и хотела бы попасть в свою квартиру.

Женщина-полицейский обернулась, ее лицо раскраснелось от жары, челка под фуражкой прилипла ко лбу.

— Имя, фамилия.

— Фриче, — назвалась Марен. — Марен Фриче, четвертый этаж, вон там, смотрите, бело-голубые шторы — это моя спальня.

Женщина пожала плечами:

— Сейчас мы никого не можем пустить в дом. Вы же видите, что творится наверху. Обратитесь в полицейский участок Центрального района, если в квартире остались вещи, которые вам срочно нужны, — лекарства, например. Там вам помогут.

Сотрудница полиции повернулась спиной, разговор был окончен. У Марен сжались кулаки. Какая дерзость! И вообще, с чего эта хамка решила, что ей нужны лекарства? Только теперь она увидела в мансардном окне голову мужчины, вероятно полицейского. Кажется, он разговаривал с женщиной, но она, не обращая на него никакого внимания, достала из ведерка с инструментами предмет с красной рукояткой — секатор, как выяснилось, когда предмет грохнулся на асфальт.

Марен помотала головой.

— Быть того не может, — сказала она Ярису. — Это же окно нашей ванной; наверное, полицейский стоит на прямо на крышке унитаза, на крышке моего, черт возьми, унитаза! Я не понимаю! Резиновые пули, страховочная сетка, и дело с концом! Неужели они не справятся с такой коротышкой? — Она произнесла это нарочито громко, но женщина-полицейский никак не отреагировала.

Ярис хихикнул. Марен резко обернулась, ей хотелось ударить его. Но она полезла в сумку за телефоном и набрала Ханнеса.