Прыжок

— Игги был славным мальчиком, — сказал Феликс. — И моим лучшим другом. — Он поставил стакан обратно на тумбочку. По какой-то причине ему захотелось, чтобы обе руки были свободны во время рассказа. — Вообще-то, его звали Игнациус. Но какому одиннадцатилетнему мальчику захочется зваться Игнациусом? — Он откашлялся, чтобы придать бодрости своему сорвавшемуся на фальцет голосу, и начал рассказ. Он поведал Розвите все. Все об Игги и Ежевичном доме.

Игги — это была идея Феликса. Он увидел это имя на одной из отцовских пластинок, и друг тут же на него согласился. Ни у кого не было такого имени, оно было особенным. Почти каждую свободную минуту они проводили вместе, и чаще всего у Игги. У него дома было все, о чем можно мечтать: комната для скалолазания и кинозал, собственная мастерская в подвале и индейский типи в спальне, комиксы, радиоуправляемые машинки, водяные пистолеты и игрушечная железная дорога, у него был даже прибор ночного видения, с помощью которого они по ночам высматривали ежей в саду и птиц на деревьях. Однажды они видели кабана на водопое у бассейна. Над кроватью Игги были приклеены звездочки, светящиеся в темноте, и Игги знал наизусть все созвездия: Кассиопею, Дракона, Пояс Ориона и Большую Медведицу — и каждое показал Феликсу. Феликс любил ночевать у Игги в большом доме на опушке леса. У его родителей было не так много денег, они жили в поселке в квартире с видом на супермаркет. Но Феликсу часто разрешали оставаться на ночь у Игги, когда мать, кассирша в кинотеатре, работала допоздна, а у отца была ночная смена в типографии. К тому же матери Игги не нравилось, когда сын ночевал не дома; у нее был спрей для экстренной помощи, и она хотела быть рядом, если у Игги случится приступ. Отсюда и комната для скалолазания, и мастерская. Родители не разрешали Игги играть на улице из-за гиперреактивности бронхов. У Игги была астма, но никто никогда не произносил этого слова. Феликс знал его только по этикетке на ингаляторе, который Игги подносил ко рту, когда начинался свист при дыхании. Игги выпускали только во время дождя, и еще когда шел снег. Ему запрещалось бегать, кататься на велосипеде и плавать. Он был освобожден от уроков физкультуры. Хуже всего было во время тумана или когда пыльца по весне окрашивала все в желтый. В такие дни мать Игги подчас запирала дверь и прятала ключ. Однако Игги было наплевать на запреты. Они много времени проводили на улице, особенно ночью. С помощью веревок из комнаты для скалолазания они спускались с балкона комнаты Игги в сад, бродили по лесу, иногда покупали мороженое или лимонад на заправке. У Игги был телефон «Волкман», на котором они слушали «Пинк Флойд» и «Лед Зеппелин», подпевали всем песням, хотя не понимали слов. Когда приближались огни фар, они гадали, какой марки машина. Игги наловчился в этом и редко ошибался. Он мечтал стать дальнобойщиком после школы, грезил о том, как будет водить грузовик, слушать музыку и кататься по разным странам. На его прикроватной тумбочке стоял динозавр с качающейся головой, подаренный Феликсом на десятилетие, — трицератопс, которого он хотел поместить на приборную панель своего первого грузовика. Тогда Феликсу было трудно это понять, но Игги завидовал его здоровым бронхам и воскресным походам с родителями в Шварцвальд, этому пустому стаптыванию ботинок, которое Феликс ненавидел всем сердцем. Игги часто одолевала скука. Вероятно, по этой причине ему и пришла в голову идея Ежевичного дома. Такое название дом получил, потому что многие годы пустовал и снаружи зарос ежевикой. Он стоял на отшибе почти в самом лесу, недалеко от заправки. В школе ходили слухи, что он населен привидениями, кто-то считал, что там спрятаны проклятые сокровища, однако никто так и не осмелился войти туда. Даже родители не знали, кто жил в этом доме или кому он принадлежал. Его окна были закрыты изнутри толстыми ставнями, дверь заперта на три разных замка. Этот дом очень занимал Игги, он частенько фантазировал о том, что же скрывают его комнаты, какую тайну они будут хранить от остальных ребят, если им удастся проникнуть внутрь. «А если мы найдем сокровища, — говорил он, — о нас напишут в газетах и покажут по телевизору!» Однажды во вторник Игги внезапно возник у спортивной площадки, где Феликс каждую неделю играл в футбол. Он прятался за орешником и свистнул Феликсу, когда тот ехал на велосипеде на тренировку. Игги не хотел, чтобы его здесь видели. В кармане штанов у него был футляр с инструментами, которые напоминали Феликсу о походе к стоматологу. «Отмычки, — заговорщически прошептал Игги. — Я заказал их в тематическом магазине. С ними мы наконец попадем в Ежевичный дом. Все замки там сувальдные, я проверял!» Тогда еще Феликс не знал, что такое сувальдные замки, и ни разу не видел отмычек, но нисколько не удивился тому, что Игги в этом разбирался. Игги был ходячей энциклопедией. И если он что задумал, то обязательно найдет способ осуществить свой замысел. Матери он сказал, что будет смотреть трилогию «Звездных войн» в кинозале, включил звук погромче и взял поднос с едой и напитками, чтобы она вдруг не надумала что-нибудь ему принести. С третьего этажа он спустился по водосточной трубе. Игги светился от счастья, так что Феликс просто не смог отказать ему в этом приключении. И они вместе поехали к заброшенному дому — Игги на багажнике, ведь собственного велосипеда у него не было. В нетерпеливом предвкушении он всю поездку барабанил ладонями по спине Феликса.

По дороге к дому их сопровождал запах сырой земли и луговых цветов, медленно сохнущих в тени. Мальчики набрали целые горсти земляники и слопали все еще до того, как очутились у двери. Игги прихватил с собой отцовские садовые ножницы и решительно прорезал ими путь через заросли ежевики. «Может быть, мы найдем сундук с деньгами, — прошептал он, когда они стояли перед дверью. — А может быть, скелет!» Он испробовал несколько отмычек, и в конце концов ему удалось открыть два замка из трех, а вскоре и последний поддался. У Феликса чуть сердце не выпрыгнуло из груди, когда они вместе толкнули дверь. Игги достал фонарик из рюкзака и посветил в коридор. Несколько пауков укрылись от света в трещинах кирпичной стены. Мальчики вошли в просторную комнату, которая, видимо, когда-то была гостиной. Игги открывал ставни, хотя многие давались нелегко, и прорезал секатором заросли на окнах, чтобы впустить в дом немного дневного света. Тот, кто здесь жил, явно собирался вернуться и поэтому накрыл мебель пленкой. Они осторожно стягивали один покров за другим: с резного секретера, в замке которого торчал ключ, с остановившихся напольных часов с позеленевшим медным маятником, с полочек, на которых пылились фарфоровые котики, со стеклянного серванта с бокалами и кофейным сервизом в цветочный рисунок, с обеденного стола, со стульев с красной обивкой и с сервировочной тележки, на которой до сих пор стояла бутылка рома. Игги зубами вытащил трухлявую пробку, поднес горлышко к губам и основательно хлебнул, скривился, кашлянул, выплюнул половину и протянул бутылку Феликсу. «Крепкая штука, — прохрипел он. — Но вкусная, попробуй». Феликс тоже сделал большой глоток — ром был ужасен на вкус, алкоголь обжег пищевод, но мальчик не подал виду. Игги тем временем стащил пленку с дивана, стоящего в центре комнаты. Поднялась пыль, Игги закашлял и натянул на нос футболку.

«Похоже, тут жили богачи, — сказал Феликс, ощупывая полость внутри напольных часов. — У моей бабушки такие же часы, только в два раза меньше, и мне не разрешают их трогать. Бабушка говорит, что это семейная реликвия и стоит целое состояние».

Игги кивнул и начал выдвигать ящики секретера.

«А вдруг мы найдем золотые монеты или бриллианты! — восторженно сказал он. — Здесь определенно что-то спрятано!»

Феликс поковырялся в камине, но не нашел ничего, кроме кучи пепла, потом принялся обыскивать кухню. Но все шкафы и ящики оказались пустыми, если не считать двух серебряных ножей, бочонка соли — Феликс залез в него обеими руками — и деревянной мельницы для перца, вращающаяся головка которой давно заржавела. Феликс открутил ее, но внутри обнаружил лишь несколько сморщенных перчинок. Оконные стекла помутнели от непогоды, сквозь трещину в стекле пробилась ветка плюща и доросла до раковины, по синему узорчатому кафельному полу ползали мокрицы. Узкая лестница вела на второй этаж, светлые прямоугольники на стенах указывали на то, что раньше здесь висели картины, возможно, семейные фотографии. Четыре комнаты на втором этаже пустовали: ни кроватей, ни мебели — ничего. Когда Игги радостно позвал Феликса в гостиную, тот переворачивал отошедшую от пола плитку в ванной и ничего, кроме жуков, не находил. Немного расстроенный, что Игги нашел сокровища первым, он спустился вниз.

«Кто прыгнет выше, тому достанется сундук с сокровищами! — объявил Игги, прыгая на диване. — Тут обалденные пружины. Лучше любого батута!»

Феликс залез на сиденье и стал соревноваться с Игги, с каждым разом отталкиваясь все сильнее и переворачиваясь в воздухе. «А ты так можешь? — подначивал он друга. — Эй, Игги, можешь так?» Игги покрутился раз, другой и потерял высоту. Он стал задыхаться, кашлял, каждый вдох звучал как тренерский свисток. Игги подпрыгнул еще пару раз, затем остановился, сел на край дивана, борясь за каждый вдох. Феликс знал, что это значит, хотя ему почти не доводилось видеть друга таким. У Игги случился приступ, ему срочно нужен был ингалятор.

«Игги, где твой спрей? — запаниковал Феликс. — Нам нужен спрей!»

Игги схватился за его плечо: «Я не могу дышать, пыль, проклятая пыль».

Феликс подхватил Игги на спину и понес его по темному коридору наружу. Игги хрипел, на лбу выступил пот, щеки покраснели. «Где твой спрей, Игги?» — еще раз спросил Феликс.

«Рюкзак», — с трудом выдавил Игги. Он не хотел отпускать друга, когда тот, спотыкаясь, побежал обратно в дом. Феликс нашел рюкзак рядом с сервировочной тележкой и вытряхнул все содержимое на деревянный пол: еще один фонарик, пачка мармеладных мишек, салфетки, комикс про Человека-паука, два водяных пистолета, отвертка. Две зажигалки, жевательные резинки, пенал, перочинный нож, кошелек и никакого спрея. В наружном кармане его тоже не оказалось. У Феликса тряслись руки. «Что же делать, — бормотал он, — что же мне делать?» Он побежал обратно к Игги, тот лежал, странно скрючившись на каменном крыльце; обыскал его карманы — ничего. «Я не могу его найти, Игги, спрея нигде нет!»

«Дома, — хрипел Игги. — В кинозале». Он выпучил глаза и раскрыл рот, цепляясь за Феликса. Феликс хотел сесть на велосипед, помчаться к Игги домой или на заправку, дать знать кому-то из взрослых, привезти Игги ингалятор. «Игги, пусти, я привезу тебе спрей, мне нужно съездить за ним!»

Игги перестал хрипеть, свист становился все тише, хватка ослабевала. Феликс подумал, что другу стало лучше, что приступ, вероятно, закончился. Он встал на ноги, а Игги упал ничком на каменную плиту и больше не двигался. Совсем. Феликс положил руку ему на спину. «Эй, Игги… Игги!» Но Игги не дышал. Феликс двумя пальцами проверил пульс, как в детективных фильмах, которые они смотрели вместе. Пульс не прощупывался. Он надавил сильнее. Должен же быть пульс! Должно чувствоваться биение сердца! Не может же быть такого, что сердце Игги остановилось. Они же только играли, всего лишь играли. Он тряс его, переворачивал, но Игги никак не реагировал; он лежал без движения на крыльце Ежевичного дома. Феликса бросило в жар, он попятился назад, сел на велосипед и помчался по лесной тропе к проселочной дороге, к телефонной будке за заправкой, бросил в щель одну монету, вторую, набрал один один ноль, прижал трубку к уху, раздался гудок, ответила женщина. Феликс старался говорить тонким голоском, маскируясь под маленькую девочку: «Кто-то проник в Ежевичный дом, который в лесу, за заправкой. Я слышала выстрелы». Женщина спросила его имя, но он быстро повесил трубку и зарыдал. Сопли текли по подбородку и капали на пуловер. Он хотел их вытереть, но не нашел чем. Он не знал, что делать дальше. Оставаться в телефонной будке нельзя — стены прозрачные, и каждый мог его видеть. Игги. Перед глазами мертвый Игги. Каменный пол, широко распахнутые глаза, рюкзак с бесполезным хламом. Продрогший, мокрый от пота, в соплях, Феликс сел на велосипед и поехал обратно в лес, едва разбирая дорогу сквозь слезы. Он спрятался за куст пионов подальше от дома.

Вскоре прибыли двое полицейских — женщина и мужчина. Они остановили машину прямо у крыльца, выбежали к Игги, стали его трясти, как это делал Феликс до них, проверили пульс и растерянно огляделись. Женщина что-то сказала по рации, в ужасе закрыла рот рукой, села в машину и захлопнула дверцу, словно не хотела иметь ничего общего со всем этим. Мужчина вошел в дом, поднялся на второй этаж — Феликс видел его тень. Вернулся он с рюкзаком Игги, отнес к машине. Женщина вышла и положила рюкзак на крышу машины, порылась внутри, достала кошелек и отдала его коллеге, затем вытащила пенал. Из пенала она вынула карандаши и что-то покрупнее, зеленое. Сердце Феликса ушло в пятки. Это был ингалятор. Женщина снова доложила что-то по рации. Через какое-то время приехала скорая. Феликс не знал, как долго он просидел в кустах не двигаясь. Когда Игги положили в серый мешок и застегнули над его лицом молнию, Феликс до конца осознал, что его друг умер. Что он его больше никогда не увидит. У него затекли ноги, его искусали комары, однако он не шевелился и продолжал сидеть на корточках среди цветов, пока не вышло время тренировки по футболу.

Дома он сел ужинать как ни в чем не бывало. Рассказывал родителям, как прошла тренировка, что команда противника играла нечестно, выдумывал подробности, чтобы звучало как можно убедительнее. Его мать была в приподнятом настроении, говорила о клубнике и о том, что началось лето, что расцвели пионы и что можно снова оставлять на ночь окно открытым. Феликс давился, глотая спагетти, но не подавал виду и продолжал есть, поскольку с тренировок всегда приходил голодным. Чтобы не выдать себя, съел еще кусок клубничного торта со взбитыми сливками. Чуть позже в ванной его рвало, он старался не шуметь: стены были тонкие. Не так-то легко блевать беззвучно. Однако родители ничего не заметили. По телевизору шла викторина, и они сделали погромче. «Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее, — сказала мама, укладывая его спать. — Завтра будет солнечный день». Феликс лежал без сна, смотрел в потолок и видел мертвого Игги.

Было уже темно, когда зазвонил телефон; тихий голос матери, потом отца; телевизор выключили; к двери приближались шаги. Родители вместе вошли в его комнату, чего раньше никогда не случалось. Мама села на край кровати, отец стоял у изножья, опираясь на деревянную спинку. «Птенчик, нам нужно тебе кое-что сказать, — начала мама. — Сейчас будет нелегко, ты должен крепиться». Феликс приподнялся на локтях. Он смотрел, как шевелятся губы матери, слышал, как она говорит, что Игги нашли в лесу, что он, по всей видимости, влез в Ежевичный дом, где было много пыли, и его бронхи не выдержали. Что теперь он на небесах. Феликс застыл. Он смотрел на планеты на покрывале — Плутон, Марс, Уран, пятно от лимонада рядом с Юпитером, оставленное Игги, когда он заходил в начале недели к Феликсу посмотреть фильм. Мама придвинулась к нему, обняла, прижала его голову к груди. У него никак не получилось заплакать, слезы не шли. Мама отпустила его. «Ты что-нибудь знаешь об этом?» — спросила она. Феликс помотал головой. Расспрашивать дальше она не стала. Отец не проронил ни слова о смерти Игги, ни в ту ночь, ни после. Полиция не расследовала это дело, никто не сомневался, что Игги был в лесу один. Через неделю они пошли на похороны, поставили на могилу динозаврика с качающейся головой, потом на поминках ели картошку фри и куриные крылышки — Игги их обожал. Мать Игги долго не выпускала Феликса из объятий и говорила, что он может забрать себе все, что захочет, любые игрушки.

— Но я ничего не хотел, — сказал Феликс. — С тех пор я ни разу к ним не заходил. И до сегодняшнего дня никому не рассказывал о том, что был в Ежевичном доме. — Феликс оперся локтями на колени и схватился за голову. Розвита все еще гладила его по спине.

— Ш-ш-ш, — успокаивала она его. — Тише, тише.

Слезы из его глаз падали на паркет и в щели между дощечками. Он вытер лицо ладонями и выпрямился. Теперь он снова мог дышать.

— Моник знает об этом? — спросила Розвита.

Феликс помотал головой:

— Я ведь и сам как-то забыл. Игги, Ежевичный дом, всё. Но с тех пор, как Моник стала тащить в дом детские вещи и постоянно расспрашивать меня о детстве… — Он не смог договорить.

Розвита достала из кармана передника электронную сигарету и глубоко затянулась. Она старалась не выпускать пар в сторону Феликса.

— Хорошо, когда такие вещи всплывают наружу, — сказала она. — Все равно что достать осколки. В противном случае они вызовут воспаление и убьют тебя. Но доставать их всегда чертовски больно. И чем они больше, тем больнее.