Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Но стена была как стена. Он опустился на кровать, сжал голову руками. Уж не сходит ли он с ума? Он ужаснулся этой мысли и все глядел на стены.

К вечеру, когда стемнело, пришли Гиконьо и Варуи.

— С головой у меня неладно, — пожаловался им Муго. — Я не выдержу, не выдержу — столько взглядов, глаз, столько лиц…

— Прими аспирин, — сказал Варуи. Его угнетал полумрак и уныние, царившие в хижине. Он попытался шутить: — Как это написано на автобусе? "От мигреней и ангин помогает аспирин!" — Он тихонько засмеялся, но его никто не поддержал, и он виновато оборвал смех, вспомнив, что сам же расстроил Муго этими россказнями о Старухе.

— Пожалуйста, подумай еще раз, — настойчиво попросил Гиконьо перед уходом. Он был удивлен, заметив страх на лице Муго. Варуи вспомнил, что еще не рассказал Гиконьо о Старухе.

— Все это ей мнится, — недоверчиво буркнул Гиконьо, думая теперь уже о Мумби. Внезапно его обуяло страстное желание избить ее, избить безжалостно, поставить на место. И матери он не позволит больше вмешиваться.

Он повернул к хижине Вамбуи: нужно сообщить ей об отказе Муго возглавить праздничную церемонию. Потом они вместе пошли по другим хижинам, передавая эту весть людям. Она вскоре распространилась по всей деревне. В неслыханной скромности человека, столько выстрадавшего, столько перенесшего, сказалось все величие его души. Легенда о Муго обрастала новыми героическими подробностями.

"Ну к кому обратиться в тяжелую минуту?" — размышлял Гиконьо, спеша излить свой гнев на Мумби. Он был зол на весь мир: на депутата (эти типы пекутся только о своем кармане!), на Муго (больно много о себе мнит), на Мумби (а я-то думал: в женитьбе счастье!). И по мере приближения к дому злоба росла. Теперь его никто не удержит. Он будет колотить ее до тех пор, пока она не взмолится о пощаде.

Он рывком распахнул дверь и встретился взглядом с Вангари.

— Она ушла к родителям. Во что ты превратил свой дом, свою семью? Измывался над женщиной ни за что ни про что. Посмотрим, какой тебе с этого будет прок! Отравляй и дальше себе жизнь, вместо того чтобы радоваться ей. Ты как ребенок — даже не пытался узнать, что же все-таки произошло. И что за золото твоя Мумби!

Гиконьо знал, что, когда Вангари говорила таким холодным и ровным тоном, это означало, что она кровно обижена. Но сейчас его гнев был так велик, что он не мог ни о чем думать — только одна мысль сверлила мозг.

— И хорошо! И чтобы не смела возвращаться! — заорал он, свирепо сверкнув глазами, словно это мать была повинна в том, что ему так не повезло в жизни. Вангари встала и погрозила ему пальцем.

— Ты, ты! Если бы ты был младенцем, ползающим на четвереньках и сующим в рот глину и песок, я бы дала тебе такую взбучку, что ты б ее надолго запомнил. Но ты уже взрослый мужчина. Загляни себе в сердце и пойми сам, что тебе надо.

И она хлопнула дверью, оставив Гиконьо одного в его новом, пустом доме.

XIII

Многие из нас, юных табайцев, впервые увидели его на базаре в Новом Рунгее под проливным дождем. Помните среду, накануне провозглашения Независимости? Дул ветер, и косой дождь хлестал по земле. Торговки, побросав товары, прятались в лавках, тесно сгрудившись на узких верандах. С мешков, которыми они накрыли головы, на цементный пол натекли целые лужи. Люди говорили, что этот ливень — благословение нашей так трудно добытой свободе. Му-рунгу на небе вечно бодрствует, и с незапамятных времен его благостные слезы орошают нашу землю. Мы, дети, в дождь всегда распевали: Нгаи дал кикуйю прекрасную страну с зелеными пастбищами, наша земля нас кормит и поит, и за эти блага кикуйю должны всегда прославлять Нгаи, ибо он так щедр к ним.

Дождь хлестал, когда Кениата вернулся из Англии; и когда из Гатунду его переводили в Маралал, тоже шел дождь.

И вот мы увидели человека, бредущего под проливным дождем. За плечами у него висела старая дырявая корзина с овощами. Он был высокий, широкоплечий и шел слегка сутулясь, как все люди недюжинной силы. То, что он единственный не испугался дождя, немедленно привлекло к нему внимание людей, жмущихся к домам, запрудивших веранды лавок. Некоторые даже протиснулись вперед, забыв про дождь, чтобы поглазеть на него.

— Что этот болван делает под таким дождем?

— По-моему, это глухонемой.

— Наверное, хочет покрасоваться.

— А может, его дом далеко и он боится, что ночь застигнет его в пути.

— Пусть так, все равно мог бы переждать, пока ливень утихнет. Какой прок прийти домой с воспалением легких?

— А может, он и не замечает ничего, может, у него тяжесть на сердце?

Человек прошел вдоль ряда рунгейских лавчонок, повернул за угол и скрылся из виду.

— Муго не как все. — Это сказала Вамбуи.

Муго выбрался на базар за покупками. Когда он прокладывал себе путь в толпе между рядами сидящих на земле торговок, провожавших его любопытными взглядами, он уже жалел, что пришел сюда.

И вдруг точно вечер настал раньше времени. Земля и небо стали угрюмо-серыми. Налетел порыв ледяного ветра, закружил обрывки бумаги, лоскутья, солому, перья. Вспыхнула молния, негромко зарокотал гром. И сразу хлынул дождь. Муго охватило странное чувство, будто на его глазах повторяется что-то, что с ним уже было. Он вспомнил о привидениях, которые много лет назад появлялись здесь меж индийских лавчонок, и пустился наутек.

Кто-то из женщин затянул песню, родившуюся в ту пору, когда рыли ров, и ставшую чем-то вроде деревенского гимна. Другие подхватили:

Муго прыгнул в ров И сказал солдату Слово, которое пламенем жжет: "Не смей бить женщину,— Она ребенка ждет!" И когда уводили его солдаты, Люди застыли И все примолкло, А земля От крови и слез промокла.

Имя Муго шепотом передавалось из уст в уста. Его удивительная история облетела базар в мгновение ока. В обычный базарный день, наверно, все было бы иначе. Но в том-то и дело, что день был особенный. Ночью Кения должна была получить Свободу. И Муго, деревенский герой, тоже был особенным человеком.

Вот что сказала Вамбуи: "День свободы без него померкнет. Муго — это воскресший Кихика". И она вышла на середину базарной площади, твердо решив добиться своего. Женщины должны что-то сделать. Только женщинам это под силу. "В конце концов, это же наш сын", — сказала она торговкам, сгрудившимся вокруг нее на площади, когда дождь утих. Боевой дух Вамбуи никогда не умирал. Она верила, что женщины способны повлиять на ход событий даже тогда, когда мужчины отчаиваются или топчутся в нерешительности. Многие в Табаи могли порассказать о знаменитой рабочей забастовке пятидесятого года.

Забастовка должна была охватить всю страну, парализовать ее, поставить белых в трудное положение. Но часть рабочих с большой обувной фабрики невдалеке от Табаи и кое-кто из батраков с ферм белых заартачились: они не станут участвовать в забастовке. Партия собрала общее собрание в Рунгее. В самый разгар споров Вамбуи протиснулась сквозь толпу, во главе группы женщин взобралась на платформу и выхватила микрофон из рук оратора: "Неужто есть мужчины, у которых при виде белого поджилки трясутся? Пусть-ка они выйдут сюда, наденут наши юбки и фартуки, а штаны отдадут женщинам". Толпа разразилась хохотом. И нерешительным осталось только смеяться вместе со всеми. На следующий день ни один не вышел на работу.