Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Следующие несколько дней Муго ходил в поле просто по привычке. Он брел по тропинке, каждую секунду ожидая, что на плечо ему опустится властная рука, Когда он встречал полицейского или солдата, на лбу выступал пот, ноги подкашивались. Он ни на миг не забывал о преследующей его тени Кихики, ждущей ответа. "Что же мне делать? — спрашивал он себя. — Если я откажусь, Кихика меня убьет. Он убил преподобного Джексона и учителя Муниу. Если же свяжусь с ними, угожу в тюрьму. У белого человека длинные руки. Меня повесят. Я не хочу умирать! Я не готов к смерти, я еще не жил…"

Всю свою жизнь Муго избегал конфликтов. В детстве он держался подальше от мальчишек, боясь быть втянутым в драку. Он рассуждал так: коли ты не взываешь к дьяволу, дьявол пренебрежет тобой; если ты избегаешь людей, то и люди должны оставить тебя в покое. Вот почему теперь, мучаясь бессонными ночами, он только озадаченно вздыхал. Я ведь ничего не украл. Нет. И не делал соседу пакостей. Нет! Может, я убил кого? Нет. Почему же Кихика, которому я не причинил ничего дурного, желает мне зла?

"Завидует!" — решил он, не найдя другого ответа. Воскресла его давнишняя ненависть к Кихике, он буквально задыхался от нее. Кихика, у которого есть и мать, и отец, и брат, и сестра, может позволить себе играть со смертью. Будет кому его оплакивать, будет кому назвать детей в его честь, чтобы имя Кихики никогда не исчезло с людских уст. У Кихики есть все, у Муго ничего нет!

Мысль эта не оставляла его ни днем ни ночью, наполняла тихой яростью, сушила гневом, который заслонял все остальное. И все же он никак не мог принять решение. Так настала пятница, роковой день. По привычке он взял мотыгу и пангу и побрел на свое поле. Чтобы избежать встреч с односельчанами, свернул на заброшенную тропку, ведущую к Рунгею.

Было еще очень рано, на полях — ни души. Там, где всего неделю назад стояли хижины, теперь чернели пепелища. Но Муго не видел ничего. Мягкий утренний свет обжигал воспаленные бессонницей глаза. После ночных бодрствований, горячечных, бесконечных, неотвязных мыслей он достиг той степени изнуренности, когда человек становится раздражительным, готовым взорваться по малейшему поводу, забыв обо всем на свете. Он брел, задевая мокрый от росы кустарник, и веселые струйки воды стекали по его ногам. Нижняя губа отвисла, как всегда, когда он был чем-либо расстроен. Он трясся всем телом, точно старик. Дрожь и смятение усиливались с каждым шагом. Дойдя до индийских лавчонок, он почувствовал себя таким обессиленным, что не мог двигаться дальше, бросил мотыгу на кучу мусора позади какой-то лавки и сам опустился рядом передохнуть. Пригреет солнце, и черные дети придут сюда копаться в кучах гниющих отбросов в надежде найти что-нибудь съедобное, а если повезет, то и мелкую монетку. Дети лавочников и взрослые присаживались на этих кучах по нужде. Натыкаясь на испражнения, черные малыши зло ругались и, завидя своих индийских сверстников, кидали в них камни. Был случай: африканских мальчишек поймали в тот момент, когда они повалили здесь индийскую девочку. Они были несовершеннолетние, поэтому судья отправил их в исправительную школу Вамуму. Но сейчас Муго было не до этой истории. Он качался, обхватив голову руками, и причитал: "Что, что ему от меня нужно?"

Налетевший ветерок подбросил в воздух пыль и мелкий мусор. Муго закрыл лицо ладонями, чтобы уберечь глаза. Пыль, клочки бумаги, описывая спирали, взмывали все выше и выше. Люди говорили, что такой ветер насылают фурии. Обычно он продолжался несколько секунд и исчезал так же неожиданно, как поднимался. Но сейчас он все крепчал, и уже целые тучи мусора носились в воздухе. Наконец ветер утих. Муго наблюдал, как медленно оседает пыль. Это зрелище почему-то подействовало на него благотворно. Исчезла дрожь, прошла подавленность. Он подобрал мотыгу и бодро двинулся дальше. Он был почти спокоен.

Но недолго.

Он прошел всего несколько шагов, и сердце екнуло: со стены из рифленого железа на него смотрело лицо Кихики. Он глядел не отрываясь на это черное лицо, четко выделявшееся на белом фоне, а оно становилось крупнее и крупнее, и уже все вокруг было заполнено только им. Волнение и пьянящий ужас, которые он уже испытал однажды в детстве, в ту ночь, когда собирался задушить тетку, захлестнули Муго. За голову Кихики назначено вознаграждение!.. За голову… Кихики.

В радостном изумлении Муго зашагал к канцелярии районного комиссара. Бог приказал Аврааму принести в жертву своего единственного сына Исаака, сжечь его на горе в стране Мориа. Авраам построил алтарь, и сложил дрова, и связал сына своего Исаака, и простер длань, и занес над ним нож. Исаак покорно ждал, когда нож обезглавит его. Он знал, что занесенный меч должен опуститься, он уже чувствовал на своей шее его холодное лезвие. Но тут Исаак услыхал глас божий. Он зарыдал. "Спасен, спасен!" — ликующе повторял Муго. Он плыл над землей в этом видении. В его затуманенной голове, как смерч, проносились мысли и оседали, укладываясь в конкретную логику внезапно озарившего его решения. Довод был столь ясен, столь радостен, он объяснял все, что раньше не поддавалось разумению. Я избран свыше. Я не должен погибнуть. Я должен быть здоровым и крепким — в чаянии дела всей моей жизни… Это мой долг перед самим собой, перед грядущим. Господь не допустил, чтобы Моисей пропал в тростниковых зарослях, ибо у него было великое предназначение.

К этим возвышенным думам примешивались мысли о вознаграждении, о деньгах и связанных с ними многообразных возможностях. Он прикупит земли. Построит большой дом. Подыщет жену и наплодит детей. Новизна и доступность всего этого кружила голову. Никогда раньше Муго и помышлять не смел о женщине. Теперь он перебирал одну за другой всех деревенских девушек. Он похвастает своим триумфом перед тенью тетки, добьется положения в обществе, приблизится к людям, властным над другими людьми. Ибо чего стоит богатство без власти? Что такое власть? Судья властен. Он волен отнять у человека жизнь, и никто не усомнится в его правоте. Да, положение в обществе — это право невозбранно причинять боль другим, чтобы тебе покорялись безропотно. Как директору школы, судье и губернатору.

Когда, запыхавшись, он прибежал к районному комиссару, было еще слишком рано. Дом для канцелярии выстроили недавно в месте, одинаково удаленном от всех окружающих деревень. Двое полицейских в глухих черных свитерах охраняли вход. С нетерпеливой досадой взирал Муго на это препятствие, выросшее на его пути.

— Мне надо повидать районного комиссара, — еще не очнувшись от своих грез, буркнул он, норовя прошмыгнуть мимо часовых.

— По какому делу? — Один из полицейских ухватил его за плечо и отшвырнул назад.

— Я пришел поговорить с ним с глазу на глаз, — изумившись, ответил Муго.

— С мотыгой и пангой? Ха-ха-ха!

— Скажи нам, зачем он тебе понадобился?

— Не могу. Вам — не могу.

Полицейские глумливо заржали, выхватили у него из рук мотыгу и пангу и отбросили в сторону.

— Не может… Нет, ты слышал? Чего тебе, деревенщина?

— Я должен… это… это очень важно. — В душу заползал страх. Полицейские тщательно обыскали его, грубо толкая из стороны в сторону.

— Надо бы его раздеть.

— Ишь, долговязый… Если все у него такое…

— Достается от тебя женщинам, а?

— Женщинам? Ты шутишь, что ли! От такого любая шлюха сбежит.

— Некоторые с коровами любятся. Ха-ха!

— Ха-ха! Или со старухами.

— Ха-ха-ха!

На крыльце показался районный комиссар Джон Томпсон и прикрикнул на часовых. Они доложили ему о Муго и получили приказ впустить его. Муго едва дышал, когда влетел в кабинет Томпсона. Он испытывал признательность белому, избавившему его от стыда и унижения, но теперь, очутившись в кабинете, растерял все мысли и не знал, с чего начать. Впервые он так близко видел белого. Он перевел взор на противоположную стену, решив по возможности не глядеть белому в лицо.

— Чего ты хочешь? — Холодный, ровный голос вывел Муго из оцепенения.

— Кихика… Я пришел сюда насчет него.

Томпсон выпрямился на стуле. Потом встал, оперся руками о край стола, пристально разглядывая Муго. Оба они были примерно одного роста. Муго решительно избегал встречаться с белым взглядом. Белый снова сел.

— Ну и что?

— Я знаю, — повторил он тихо, — я знаю, где найти Кихику сегодня вечером.

И снова ненависть к Кихике переполнила сердце. Он дрожал от торжествующей ярости, выкладывая все, что терзало его вот уже неделю. Все его существо обуяла чистая, упоительная радость. Он был вне добра и зла: он наслаждался властью и силой того, что знал. Разве не держал он в своих руках судьбу другого человека? Его сердце было как наполненная до краев чаша. Слезы облегчения оросили глаза. Целую неделю он сражался со злыми духами, один на один. Это признание было его первым общением с живым человеком после долгих семи дней одиночества. Он проникся глубокой благодарностью к белому, внимательному слушателю, который снял тяжесть с его сердца, избавил от кошмара. Он даже осмелел до того, что взглянул на белого, нежданно-негаданно обретенного друга. Улыбка расплылась по лицу и замерла, превратившись в оскал, когда глаза его встретились с непроницаемым, холодным и жестким взглядом белого.

Районный комиссар обогнул стол, приблизился к Муго. Взял его за подбородок, закинул голову назад. И неожиданно плюнул в черную физиономию. Муго отшатнулся, поднял левую руку, чтобы отереть лицо. Но белый опередил его и закатил Муго увесистую пощечину.

— Многие уже пытались дурачить нас ложными показаниями. Ты слышишь? Они тоже зарились на вознаграждение. Мы не выпустим тебя отсюда, пока не проверим твоих слов, и если окажется, что ты солгал, вздернем тут же. Ты понял?

С этим кошмаром ничто не могло сравниться. Стол, белое лицо, потолок, белые стены завертелись волчком. Потом вдруг все замерло на месте. Он пытался успокоиться. Но земля вздыбилась под ним, и он стал падать. Он воздел руки кверху, в глазах было темно. Он знал, что падает на острые камни. Это неотвратимо, слезы ему не помогут. Со сдавленным криком он рухнул на выпирающие острыми краями камни, к ногам белого. Потрясение было столь велико, что все в нем онемело — он не ощущал боли, его не пугала кровь.