Пшеничное зерно. Распятый дьявол

— Узурпаторам это так же просто, как рюмку опрокинуть.

— Или же сыграть партию в гольф.

— Или, скажем, сходить в сауну в дорогом отеле.

— Или на танцы в роскошный ночной клуб.

— Или побахвалиться в своих притонах. — Вариинга вздохнула. — Кения, любовь моя, сохрани тебя господь!.. Что это со мной? Мое сердце плачет. Никогда обо всем этом не задумывалась…

— Может, это действие виски, — отозвался Гатуирия. — Пойдем поищем местечко, где подают жареную козлятину.

— Это на Золотых-то Холмах? — усомнилась Вариинга.

— Да нет. На Золотых Холмах не то что мяса, воздуха скоро не останется — обитатели здешних мест будут торговать им в запечатанных тыквах.

— Покупайте свежий воздух, только что из Европы! — выкрикнула Вариинга, подражая уличным разносчикам.

Они с Гатуирией обменялись красноречивыми взглядами и оба прыснули — у Вариинги вдруг сделалось легко на сердце.

— Пойдем в Нжеруку, — предложила она.

— А там есть закусочная? — спросил Гатуирия. — Нжерука… где я слышал это название?

Вариинга улыбнулась и принялась рассказывать Гатуирии об Илмороге.

— Илморог состоит из нескольких поселков. На окраинах живут крестьяне, чьи крошечные наделы пока еще не пошли с торгов и не достались богачам и сильным мира сего. Ближе к центру мануфактурные, продуктовые и скобяные лавки. Там же расположены банки. Есть в Илмороге и промышленный район с пивоварней "Тхенгета".

Жилых районов два. Первый — это Золотые Холмы. Раньше название было другое — Кейптаун, а теперь все называют это место Золотые Холмы или просто Холмы; на Холмах чистый и свежий воздух, и живут здесь те, кто что-нибудь значит в Илмороге. Кругом сплошь дома богатых и влиятельных людей. Скорее не дома, а резиденции, великолепные дворцы. Стены отделаны камнем, который добывают в Нжиру. Крыши выложены красной черепицей, в окнах — темно-голубое стекло, как вода в озере или небо в безоблачный день. На окнах чугунные решетки, их узоры напоминают диковинные цветы. Двери дубовые, резные. Полированные паркетные полы такие гладкие и блестящие, что в них смотреться можно. Обитатели Золотых Холмов только и думают, как друг друга переплюнуть. Если один построит дом из десяти комнат с десятью печными трубами, сосед возведет двадцатикомнатную махину с двадцатью трубами. Если у одного ковры из Индии, другой заказывает их в Иране, и так далее…

А второй жилой район носит название Новый Иерусалим — Нжерука. Тут живут труженики и безработные, кенийские отверженные. Их жилища похожи не на дома, а на скворечни, о которых говорил Кихаху ва Гатхика. Стены и кровля — из обрезков железа, кусков парусины и пластиковых мешков. Это илморогские трущобы. Здесь варят самогон и другие запрещенные напитки: чангаа, чибуку, маатхенгиту, добавляя в них для крепости хину и аспирин. Иногда Нжерука представляется мне адом.

— Отчего? Неужто она такая неприглядная?

— Так спрашиваешь, словно ты не кениец, а иностранец. Или никогда не видел трущоб в Найроби: тучи мух и клопов, выгребные ямы до краев полны нечистотами, в сточных канавах плещутся детишки… Трущобы есть трущобы. В Нжеруке нет канализации, на обочинах дорог разлагаются останки собак и кошек, мусор никто не вывозит. Воняет невыносимо. В довершение всего ядовитые газы — из промышленного района. Ветер несет их на Нжеруку. Словом, настоящая преисподняя — яма, кишащая блохами, вшами и клопами! — с болью в голосе закончила Вариинга.

— Блохи, вши, клопы… Эти паразиты напоминают мне публику в пещере, — с расстановкой произнес Гатуирия, будто размышляя вслух.

Тут они заметили несущееся им навстречу крохотное матату. Вариинга подняла руку, машина остановилась, и они уселись. Через минуту они уже были в закусочной при мясной лавке — "Новый Илморог"; ее одноглазого хозяина звали Тумбо. Гатуирия заказал три фунта жареной козлятины — на ребрышках. "И чтобы без потрохов", — предупредил он. Тумбо впился в него своим единственным глазом и ответил, что он, Тумбо, еще в жизни никогда не продал куска мяса без того, чтобы не подкинуть на весы немного требухи. Гатуирии не следует забывать, что он находится в Нжеруке, а не на Золотых Холмах, среди рабочего люда, а не выскочек-толстосумов. Тогда Гатуирия попросил обойтись хотя бы только печенью, на что Тумбо милостиво согласился.

Гатуирия и Вариинга прошли в пристройку позади лавки, где было что-то вроде бара. Посетители, восседая на пустых ящиках из-под бутылок, потягивали пиво. Народу здесь было хоть отбавляй, и официант провел Гатуирию и Вариингу в отдельную комнатенку. Они тоже сели на ящики. Официант принес им две бутылки пива "Таске", и, пока жарилось мясо, они пили его из горлышка.

— Речи в пещере меня совершенно ошарашили, — сказала Вариинга.

— Признаюсь, я никак не мог поверить, что все это происходит наяву, в действительности, в нашей Кении. — Гатуирия потряс головой. — Современное воровство… Выходит, здание прогресса зиждется на человеческих трупах!

— Нашел ли ты дьявола, которого искал? — посмеиваясь, спросила Варииига. — Сам же говорил вчера, что едешь в Илморог в поисках подходящих тем. Или же твоего дьявола так и не оказалось на сцене — ведь в приглашениях Мвирери ва Мукираи о нем не было ни слова.

— Возможно, я ушел раньше, чем следовало, — сказал Гатуирия. — Или слишком доверился первоначальному приглашению. А вера не нуждается в свидетельстве глаз, она и без того пускает корни. Главное — идея, на ее основе вполне можно развить музыкальную тему.

— Стало быть, тебе так и не попался на глаза черт, даже среди иностранных гостей? — спросила Вариинга.

— Существует ли дьявол на самом деле или это просто некий образ мира, значения не имеет.

— А как же узел, стянувший сердце? Или ты как тот танцор, который жаловался, что земля неровная?

— Не совсем так… однако… — начал Гатуирия и осекся, вопросы Вариинги расстроили его. — Видишь ли, музыка… точнее, музыкальное сочинительство… — И снова умолк, будто бы не зная, что сказать. — Я вот как думаю: художественное творчество черпает вдохновение в любви к своей стране… Мы призваны создавать гимн ее красоте, единству, отваге, зрелости и щедрости народа. Я всегда мечтал воспеть подвиги наших героев. Бетховен сочинил Героическую симфонию в честь Наполеона; Сергей Прокофьев написал кантату, посвященную Александру Невскому, великому русскому полководцу. Я хочу, чтобы моя музыка выражала душу, чаяния и устремления нашего народа… Но что за речи слышали мы в пещере! Как утренние заморозки, они способны на корню загубить ростки патриотизма.

— Нет! — тотчас возразила Вариинга. — Такие речи — это благодатный дождь, от которого зарытая в землю любовь к родине должна расцвести. Нет любви без ненависти. Как узнать, что любишь, если неведомо, что ненавидишь! Даже младенец, не умеющий говорить, криком выражает свою приязнь и неприязнь. Неспроста же мы с тобой, выйдя из пещеры, затянули песню, прославляющую родину! В Кении немало героев, способных вдохновить композитора на патриотическое сочинение. Разве Кимати не сын простой кенийской женщины? Самый тугой узел развяжет любовь, но сначала научись ненавидеть. Ребенок не сорвет ядовитой ягоды, пока родители присматривают за ним. Но если всю жизнь водить его за ручку, ничего он в жизни не увидит и не поймет. Не узнает разницы между грязью и чистотой, любовью и ненавистью… Белое указывает нам, где черное. И те, кто заполнил пещеру, служат фоном для истинных героев.

— Нет-нет, ты путаешь разные вещи! — взволнованно воскликнул Гатуирия, словно Вариинга задела чувствительную струнку в его сердце.

— Скажи, что ты ненавидишь, и я смогу узнать, что ты любишь. Или ты пока ни в чем не разобрался?

— Ах, женщина, ты заставляешь меня вспомнить то, что я хотел бы навсегда забыть, возвращаешь меня в отчий дом…

— А откуда ты родом?

— Из Накуру. Мой отец — крупный предприниматель. Ему принадлежат несколько магазинов в Накуру, фермы в Рифт-Вэлли и бесчисленное множество различных импортно-экспортных компаний: обувь, ткани, цветы, саженцы. Словом, назови любое дело, и окажется, что мой отец им занимается. Многие свои товары он перевозит самолетами. И я — его единственный сын. Он отправил меня в Америку изучать управление производством… науку о доходах… как вести дела… словом, хотел дать мне такое образование, каким вчера хвастался Мвирери ва Мукираи. Но я не собирался идти по стопам отца.