Пси-ON. Книга II

И причина тому была лишь одна: Артур Геслер, уникальный псион, за жизнь которого обер-комиссар отвечал даже не головой, а честью и достоинством офицера Российской Империи. К нынешнему моменту подчинённые ему лично офицеры комитета противодействия и предотвращения перехватили одиннадцать шпионов, происхождение которых разнилось от стран враждебной Европы до Австралийских Автономных Колоний и Штатов. Все, абсолютно все возбудились, услышав о первом псионе-универсале. И сведения нет-нет, да утекали на сторону из-за неверно избранной изначально стратегии: держать Геслера на виду, позволяя тому действовать так, как хочется.

Вот только платить за это приходилось кровью и жизнями профессионалов, чего Ворошилов до поры не понимал. Не понимал, но держал лицо, подавляя в себе желание просто взять и вывезти объект туда, где до него невозможно будет дотянуться в силу невозможности его отыскать. Таких баз было великое множество, и уж там из перспективного псиона действительно могли вырастить бойца куда быстрее, чем в академии, предназначенной для систематизированного, массового обучения универсальных «заготовок», распределяемых в конкретные службы по достижении ими четвёртых рангов. Идеальный, в общем-то, вариант оказался не таким идеальным, когда инструктора оценили возможности и потенциал Геслера. Уже тогда стало понятно, что он — ключ к разрешению массы проблем, назревающих и набирающих силу у границ Российской Империи в последние десять лет.

Абсолютное оружие, появление которого на поле боя перевернёт всё с ног на голову.

Оружие, которое будет невозможно взять под контроль.

Потому что оно, чёрт подери, абсолютное.

Необходимость нарастить и укрепить его лояльность стала видна невооружённым взглядом даже для обер-комиссара. Он смирился с тем, что дальнейшая работа в отношении объекта будет направлена, по большей части, на формирование привязанностей, которые не позволят ему однажды просто сменить сторону. И вот теперь, когда все приказы были отданы, а могучий механизм приведён в действие, случилось сразу две… неприятности, если выражаться мягко. Первая — это действия какого-то кретина-телепата из числа студентов, попытавшегося подложить под вчерашнего простолюдина Алексееву. Очередная интрига, к которым Ворошилов испытывал даже не отвращение, а ненависть. А вторая неприятность, — или, вернее, её вестница, — минуту назад вышла в коридор, посчитав свою работу на этом исполненной. Всего лишь сказала, что объект буквально невозможно обмануть или провести. Никакие лицедеи и носители сотен масок не справятся, если им приказать втереться в доверие к кому-то, обладающему телепатическими потенциалом шестого ранга. «Императорским» потенциалом.

А это значит, что выбор друзей, товарищей, наставников, учителей и знакомцев предстоит разве что не пустить на самотёк. Никакого идеального контроля над ситуацией, и как максимум — вытеснение из окружения объекта нежелательных элементов вроде радикалистов, консерваторов и свободолюбцев, да опосредованное введение туда нужных людей, которые и сами не будут знать о своей задаче.

Благо, хотя бы огрызки коммунизма в академию и высший свет никак не проберутся, что уже хлеб.

Выдвинув ящик стола, содержимое которого кочевало вслед за своим владельцем, мужчина с тоской посмотрел на кейс с отменными кубинскими сигарами, курить которые он бросил уже два года как. Вот сейчас только захотелось достать одну, срезать кончик, запалить…

Несчастный предмет мебели громыхнул куда сильнее, чем должно, а Ворошилов, задвинувший ящик на место «до щелчка», вернулся к необходимости связаться с Тайным Советом. Сегодня на связи должен был быть многими уважаемый, чрезмерно серьёзный и скорый на расправу Дмитрий Оболенский, отец ныне здравствующего псиона шестого ранга квалификации, Евгения Оболенского. Наименее приятный для передачи неоднозначных, — и походящих на дурные, — вестей советник, но выбирать обер-комиссару не приходилось.

Напоследок тяжко вздохнув, мужчина вновь всецело взял себя в руки и запустил процедуру установления связи с канцелярией Тайного Совета.

Впереди его ждал непростой разговор.

Глава 11 Остаток вечера и нежелательное внимание

Пробуждение было резким и быстрым, как удар… ну, вы поняли. И глаза я открыл моментально, сразу же провалившись в стократное ускорение. Как оказалось — в этом не было никакого смысла, и угроза уже была устранена. Какая угроза? А самая что ни на есть пугающая и смертоносная: большой жук, попытавшийся сесть мне на нос. Теперь жука не стало, а остатки его если и можно было найти, то только с микроскопом. Непорядок, который я тут же исправил, скорректировав должным образом надстройку на разуме, отвечающую за реакцию на угрозу во сне. И порадовался, естественно, ведь этот искусственный рефлекс работал! А это значит, что и всё остальное, мною созданное, тоже в каком-то смысле жизнеспособно. И хоть бдительность ослаблять я всё равно не собирался, кое-какая страховка на всякий случай теперь имелась. Мало ли, отвлекусь, слишком сосредоточусь или просто упущу что-то из виду? Увеличение скорости работы разума — не панацея, если этот самый разум не распознаёт опасность или не видит её. Рефлекс же работает иначе, стопроцентно реагируя на раздражитель в том случае, если не подавляется сознанием. Ну а сознанию для того, чтобы подавить, нужно как минимум обратить внимание на этот самый раздражитель. План, как я считаю, надёжный.

Лишь бы кого случайно не прибить, а так всё очень даже замечательно.

Проморгавшись и оценив степень общей затемнённости окружения, я установил наступление сумерек. Телефон же услужливо подсказал время: без двенадцати девять. Что ж, я многое проспал, но без этого было никак. Разум претерпел значительные изменения, и мозг, зараза такая, едва не раскололся от перегрузок. Но не раскололся, а сон — он всё равно для здоровья полезен, так что лишним не будет. И тщательная проверка того, во что превратился мой разум лишним не будет тоже, так что я, подобрав клетку с дремлющими крысками и зашагав по направлению к «общежитиям», нырнул в недра собственного разума, в подробностях тот визуализировав.

И узрел внушительных габаритов цитадель в окружении могучих скал, как бы вписанных в огромную сферу. Логично: моё ментальное поле и даже ядро в реальности тоже имеет форму сферы по вполне понятным причинам, и её отражение в телепатическом «зрении» не может быть иным. А то, что мой разум визуализировался как, буквально, скала-сфера с цитаделью в центре — это следствие моих пока ещё потенциальных, в силу недостатка навыка, возможностей. Это если существует корреляция между «внушительностью» визуализированного образа разума с реальной силой.

Мгновение — и вот я уже стою во внутреннем дворе цитадели, которая, скорее всего, лишь внешне напоминала настоящее оборонительное сооружение. Я никогда в жизни не проектировал ничего сверх домика из спичек в детском саду, так что представление о том, что и где должно находиться имел самое отдалённое. Но оно было и не нужно: чай, цитадель войскам не оборонять, и никому в этих стенах не жить. Зато всё, от фундамента до последнего кирпичика находилось под моим контролем и являлось моей частью, отражая изменения, внесённые в структуру своего разума. Те же искусственные псионические рефлексы — всего лишь верхушка айсберга, ведь куда больше внимания я уделил реорганизации и систематизации сознания. Я и так не жаловался на память и скорость принятия решений, но теперь всё должно было работать ещё лучше.

Точно, стремительно и безотказно.

«Идеально!»

В последний раз окинув «взглядом» свои владения, я закончил с проверкой всего, что можно было оценить «на ходу», после чего вернулся в реальный мир, из которого, собственно, и не уходил. Мультизадачность вкупе с ускорением сознания давала множество возможностей, а уж когда, — и если, — получится обзавестись дополнительными потоками сознания… жить станет если не проще, то точно эффективнее. Хоть и дольше в том плане, что все события для меня растянутся ещё дальше друг от друга.

А природа вокруг тем временем пела и цвела, маня причудливыми оттенками, пробивающимися сквозь листву деревьев вместе с последними лучами заходящего солнца. По-особенному смотрелись и куда более обыденные, привычные человеку конструкции вроде скамеек, пока ещё не загоревшихся фонарей на чугунных лапах, урн и указателей, выделяющихся среди растительности строгими искусственными линиями и неестественными цветами. Почему я обратил на это внимание? Отнюдь не только из-за своей любви ко всему красивому и уникальному, способному уменьшить Голод. Просто после развёртывания заготовленных структур в разуме я стал видеть чуть глубже, чем обычно. И слышать. И ощущать. Эффект не был ошеломительным, но заметным — очень даже. Потому сейчас я впитывал абсолютно новые ощущения, наслаждаясь каждым шагом, вдохом и видом. Можно было и полететь, но зачем лишний раз нервировать людей, за мной наблюдающих, всячески маскирующихся и, судя по всему, обеспечивающих мою же безопасность? Им и так приходилось несладко в академии, полной псионов, а уж если подохранный объект будет отчебучивать всякое, — как уже было не раз, — то впору и вовсе подавать заявление на увольнение по собственному.