Психикон

– Да нет же, справа за кустами!

Выстрелы стали реже, голосов тоже поубавилось.

Внезапно стало тихо. Неверяще я вслушивался в тишину, но перестрелка и вправду закончилась. Только дождь меланхолично стучал по брезентовой крыше.

Фургон качнулся, когда в него запрыгнул Каролос. Он тяжело дышал. Металлические щелчки дали мне понять, что маршал перезаряжает свои парные револьверы. По полу покатились гильзы.

– Не иначе твои дружки решили тебя освободить? – сказал он сквозь зубы. – Но не думай, что твоя взяла.

Он рывком поднял меня и встал за спиной. В подбородок мне уперся еще горячий ствол револьвера. Кожа зашипела, я дернулся, но Каролос меня удержал .

– Успею тебя пристрелить, – сказал маршал. – Или сдохнешь еще раньше.

Он подтолкнул меня вперед, явно намереваясь использовать как живой щит, но я уперся.

– А ну пошел! – рявкнул он в ухо.

Я пошевелил пальцами левой руки, той, которую изготовил Змей. Она была шершавая и покрыта мелкими наклонными шипами, словно язык кошки. Пришло время опробовать ее в деле. Каролос держал меня за наручники, и я смог дотянуться до его руки.

Маршал вскрикнул от боли и попытался вырваться, но не тут-то было. Шипастой ладонью я сжал его запястье крепко-накрепко. В этот момент целью всей моей жизни стало только одно: удержать хватку, не дать ему вырваться во что бы то ни стало.

Я почувствовал, как через ладонь в меня струится жизненная сила. Зажили синяки и ссадины, разбитые губы и сломанный нос. Каролос, наоборот, терял здоровье и слабел. Он был намного сильнее меня, пожалуй, один из лучших воинов Луарции, однако сейчас это не имело значения. Его жизнь перетекала в меня бурным потоком.

Он отпрянул насколько мог и ударил меня рукоятью револьвера в висок. Голова дернулась, я услышал хруст собственного черепа, но в ту же секунду поток жизни исцелил рану, а Каролос по-прежнему продолжал умирать. Он тщетно пытался вырвать руку и наконец стал стрелять.

Одна за другой пули врезались в мою грудь и живот. Здоровье снижалось рывками, но тут же восполнялось за счет здоровья маршала. В этот момент я был бессмертен! Я отчаянно махал головой, опасаясь, что попадание в голову не переживу.

Шестая, последняя, пуля все-таки угодила мне в лицо. Меня швырнуло на пол, и вместе со мной повалился Каролос.

Я пришел в себя и сбросил с себя тело – неестественно легкое и негнущееся.

– Ничего личного, – сказал я, отдышавшись, – просто я не хочу сегодня умирать.

Я не спешил подниматься на ноги. Выжидал и слушал дождь. Мне повезло справиться с противником только благодаря близкой дистанции, а сейчас кто угодно может расстрелять меня хоть из рогатки. Лучше притвориться беспомощным калекой, каким я, собственно, по-прежнему оставался.

Послышались осторожные шаги. Кто-то медленно приближался к фургону, выдаваемый едва слышным чавканьем дорожной грязи.

Кто-то резко откинул полог. Я представил лихого стрелка из вестернов, который стоял на согнутых ногах, выставив перед собой револьвер, готовый выстрелить на опережение.

– Долго будешь прикидываться бревном? – ласково спросила Розет.

Эти слова были самым прекрасным, что касалось моих ушей за последние дни. Обостренный слух вознес голос Розет на пьедестал красоты и нежности. Честное слово, я едва не прослезился, словно после вечности в аду услышал любимую песню.

– Чего ты так долго? – буркнул я.

– И это говорит джентльмен, который пришел меня спасать, когда я была уже в гробу! – рассмеялась она. – Как дела, герой?

Я бессильно застонал.

– Этим вопросом ты меня добиваешь.

Она прошла вглубь фургона, наполняя пространство стуком каблучков, и склонилась надо мной. Донесся аромат духов.

Внезапно я ощутил беспокойство. Я сейчас абсолютно беззащитен. Будь у нее какие-то затаенные обиды, которые она вынашивала до сих пор, она может разделаться со мной самым изощренным способом. Ведь не просто так она вспомнила, как долго я не спасал ее. Я остро ощутил, что я далеко не хороший человек. Мой всплывший на поверхность страх расправы тому доказательство. У каждого второго есть за что меня ненавидеть.

Розет нежно провела пальцами по моему лицу, и все волнения растворились.

Щелкнули браслеты на моих руках, и кандалы глухо упали на пол. Я блаженно застонал, потирая запястья.

– Оставила без присмотра на пару дней, и вот, полюбуйтесь! – Она вздохнула. – Когда я сказала, что тебе идет шрам, я не имела в виду, что надо потерять и второй глаз.

– Некрасиво, что ли?

Она поцеловала меня в губы и сказала:

– Выглядишь очень мужественно. И двум рукам мы точно найдем применение... Но лицо все равно надо поправить.

– Каким образом?

– Твоими глазами буду я.

Я невесело рассмеялся. Чем хуже ситуация, тем сильнее хочется юморить.

– Станешь моим поводырем? Может, лучше заведем собаку? Они умные. Вряд ли умнее тебя, но все-таки…

– Молчи.

Она приложила к моим губам ладошку, а затем прильнула ко мне и крепко обняла. Неимоверно крепко.

Внезапно я как будто увидел все со стороны. Мое тело в рубахе и подштанниках лежит посреди фургона на досках, припорошенных грязной соломой. Глазницы закрывает бурая повязка, заскорузлая от засохшей крови и сукровицы. Меня обнимает женщина неземной красоты. Походное, но изящное платье обтягивает соблазнительные формы – даже францисканский монах согласился бы, что скрывать их – грех! Пышные волосы, завившиеся от дождя, струятся по ее спине безумным лабиринтом и ниспадают на меня, словно она обнимает не только руками и ногами, но и каждым волоском.

Происходило что-то странное.

Тело Розет стало прозрачным, будто туман. Она стала погружаться в меня, как вода впитывается в губку. Я все еще чувствовал объятия и ее живое присутствие, но она исчезала.

Я шевельнулся, и видение пропало.

Я лежал на дне фургона, дождь монотонно крапал по крыше. Я поднял руки, но нащупал лишь пустоту.

– Где ты? – спросил я, хотя чувствовал, что здесь никого нет.

Неужели мне все привиделось? Обезвоживание? Я обезумел от этой адской поездки и на самом деле валяюсь в бреду, пока меня по-прежнему везут на виселицу? Нет, это, пожалуй, чересчур – нападение на маршалов однозначно было.

Что-то давило на глаза. Я стянул с головы повязку и в изумлении застыл, распахнув глаза. Глаза, которые у меня появились и отлично видели. Первой мыслью было их потрогать, но я не решился их закрыть, чтобы это сделать. Даже моргал я нехотя, боясь, что это очередной морок. Но нет, глаза были настоящие. В груди затрепетало ликование, а вместе с тем пришло теплое спокойствие: такое чувство бывает, когда просыпаешься от чрезвычайно гадкого сна и с облегчением понимаешь, что приснившиеся лишения происходили не взаправду.