Психоаналитическая традиция и современность

• Мать должна поощрять у ребенка символическое материубийство, которое не является религиозной жертвенностью.

• При символическом материубийстве материнская страсть является не колдовством, а остроумием, смысл понимания которого раскрыт З. Фрейдом в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному».

• Материнская страсть представляет собой расщепление между господством и сублимацией.

• Религия не признает женственности, но признает расщепление материнства.

• В религии, как и в светской жизни, материнство не сексуализировано.

• Сексуализация материнства необходима, поскольку она является средством передачи культуры.

Я попытался представить в сжатой форме некоторые (разумеется, далеко не все) положения, которые были сформулированы Ю. Кристевой и которые получили в ее лекции развернутое обоснование. В ответах на вопросы ею были высказано также ряд мыслей, среди которых стоит отметить следующие:

• у мистиков Я поглощает Оно, в то время как в психоанализе Я просвещает Оно;

• мать передает ребенку желание знать, а не истинное знание;

• сексуализация не сводится к коитусу, в ней объединяются влечение и смысл;

• мать передает ребенку сублимацию, а не вытеснение, поскольку в последнем случае ребенок лишается способности к творчеству и становится автоматом;

• когда в семье есть тень инцеста, то это поддерживает супружеские сексуальные отношения.

Полагаю, что все эти теоретические положения и высказывания могут стать объектом самого пристального рассмотрения со стороны российских психоаналитиков.

В рамках данного материала выскажу лишь несколько соображений, связанных с моим восприятием доклада Ю. Кристевой и ее ответом на мою ремарку.

Итак, во-первых, я вполне разделяю точку зрения Ю. Кристевой, согласно которой материнская страсть может являться прототипом последующих отношений женщины со значимыми для нее объектами. Разделяю ее с одной поправкой и некоторым уточнением. Поправкой в том смысле, что материнская страсть может действительно служить прототипом установления последующих именно любовных, но не обязательно сексуальных отношений.

Кроме того, речь может идти, на мой взгляд, об установлении отношений женщины со значимыми для нее не объектами, а субъектами. Причем, в основе подобных отношений лежит именно сексуализация материнства, за восстановление которой справедливо ратует Ю. Кристева.

Во-вторых, сексуализация материнства действительно ведет не только к сексуально окрашенным отношениям между матерью и ребенком, но и к десексуализации женственности по отношению к отцу ребенка и мужчинам вообще. Муж, отец ребенка и мужчина как таковой могут восприниматься женщиной с такой материнской страстью, в результате которой она будет иметь дело с большим ребенком, нуждающимся в ее представлении в постоянном проявлении заботы о нем и контроля над ним. После рождения ребенка сексуализация женственности или ослабевает, или полностью исчерпывает себя, в результате чего прежние, подчас весьма бурные сексуальные отношения супружеской пары утрачивают интенсивность.

Сексуализация материнства и десексуализация женственности нередко оказываются камнем преткновения на пути сохранения совместной семейной жизни. С рождением ребенка обремененный материнской заботой, проявляемой со стороны ранее сексуально привлекательной и отзывчивой женщины, отец этого ребенка лишается или недополучает прежнего сексуального удовлетворения, что нередко приводит к увлечению им другой, сексуально раскованной и щедрой партнершей.

В этом смысле сексуализация материнства, сопровождающаяся десексуализацией женственности, чревата негативными последствиями не только для мужчины, но и для самой женщины, имеющей на руках, как минимум, двоих детей – грудного младенца и большого ребенка в лице мужа.

В-третьих, ведущая к десексуализации женственности сексуализация материнства – реальный факт жизни ряда супружеских пар. Однако этот реальный факт не распространяется на все супружеские пары. Дело в том, что сексуализация материнства, особенно в крайних своих проявлениях, характерна далеко не для всех женщин. Кроме того, сексуализация материнства не всегда ведет к десексуализации женственности. Напротив, известно немало случаев, когда именно рождение ребенка пробуждает чувственность у молодых женщин. С рождением ребенка могут иметь место не только сексуализация материнства, но и сексуализация женственности. Более того, только после рождения ребенка некоторые женщины становятся гиперсексуальными и испытывают потребность в более частых, более интенсивных и более продолжительных сексуальных отношениях.

Мне представляется, что речь может идти, по меньшей мере, о четырех типах женщин.

Первый тип женщины характеризуется чрезмерной материнской страстью, сопровождающейся сексуализацией материнства и десексуализацией женственности. У второго типа материнская страсть не только не ведет к десексуализации женственности, но, напротив, способствует ее пробуждению и развитию, под воздействием чего сексуализация материнства отходит на задний план. Для третьего типа характерно то, что спустя какое-то время после рождения ребенка сексуализация материнства и сексуализация женственности становятся равноправными и подпитывающими друг друга. У четвертого типа может наблюдаться такое проявление материнской страсти, при котором возможна атрофия и сексуализации материнства и сексуализации женственности.

Какой из этих типов женщин превалирует в той или иной культуре, какой из них больше соответствует современности – это те вопросы, ответы на которые мы можем получить только на основе проведения сравнительных, широкомасштабных исследований. Другое дело, что в терапевтической деятельности психоаналитикам приходится, видимо, иметь дело с вполне определенными типами женщин, охваченных материнской страстью в ее крайних проявлениях, варьирующих от сексуализации материнства и десексуализации женственности до десексуализации материнства и гиперсексуализации женственности.

В-четвертых, я бы поставил под сомнение тезис Ю. Кристевой, согласно которому для сохранения нормальных супружеских сексуальных отношений необходимо наличие «тени инцеста». Формирующиеся в детском возрасте эдипальные отношения могут давать знать о себе в процессе проявления взрослой сексуальности. При неблагополучном прохождении инфантильной фазы психосексуального развития, отмеченной печатью эдипова комплекса, в ряде случаев «тень инцеста» дает знать о себе таким образом, что мужчина может оказаться психически импотентным, а женщина – фригидной.

«Тень инцеста» в принципе сдерживает, затормаживает проявление сексуальности как у мужчины, так и у женщины. С рождением ребенка любимая женщина становится матерью и мужчина, который ранее не находился под воздействием «тени инцеста», начинает по-другому относится к матери своего ребенка, что может оказывать сдерживающее влияние на проявление его сексуальности. Женщина, родившая ребенка и ощутившая материнскую страсть, также может столкнуться с реактивизацией «тени инцеста», что способно привести к усилению десексуализации женственности.