Психология фото- видеосъемки: практика, конфликтология, социология
Шрифт:
Я описываю случаи, когда видеокамера вызывала у людей чрезмерное, утрированное чувство их затронутых прав. Хотя я даже не собирался этих людей снимать. Что уж говорить о чиновниках, охранниках или полицейских, которые действительно попадали в мой объектив! Фраза "я себя снимать не разрешаю" – в России классическая. При несогласованной фото – или видеосъемке человек чаще всего ощущает, что у него отнимают нечто очень важное, принадлежащее исключительно ему.
Есть и другой важный аспект: кругом бушует поток новостей, клипов, комментариев, сторис, лайков, но человеку порой хочется создать вокруг себя замкнутое пространство, огораживающее его личное "я" от этой информационной лавины. Чаще всего человек уверен, что имеет право оставаться в стороне от медийной сферы, не быть предметом всеобщего внимания. Так
Приведу еще один случай. Однажды в Вильнюсе мы снимали модельершу из Беларуси. По сценарию документальной серии, она шила костюм, надевала его, а в конце серии приходил фотограф и делал снимки – то есть устраивал фотосессию, как принято в мире моды. Фотограф пришел и стал делать фото, но сниматься в нашем фильме он решительно не захотел. Пришлось долго его уговаривать. Эта ситуация – довольно яркая, но ее психологическая суть часто присутствует и в других случаях. При незапланированной съемке к чувству нарушенных прав у человека нередко примешивается ощущение зависимости. Человеку кажется, что его самовольно делают участником чужого сценария, лишая возможности выбора. Он не хочет играть навязанную и непонятную роль в журналистском "спектакле"; он – самостоятельная творческая единица. Разумеется, из зависимого положения человек стремится вырваться, восстановив статус-кво.
Из многолетней практики могу сделать и другой вывод. Одна из скрытых причин агрессии при фото- видеосъемке – чувство обезличенности. Человеку кажется, что мы воспринимаем его как бездушный предмет, модель для съемки, не интересуясь его уникальной личностью. Мы снимаем, относясь к нему, как ко всем остальным. Мы направляем на него объектив как на частичку огромной толпы, как на винтик в общественном механизме. И протест против съемки – это, помимо прочего, требование человека признать в нем уникальную личность.
В итоге, когда некий журналист бесцеремонно отбирает право распоряжаться изображением и публичностью, ставит в зависимость и обезличивает, это вызывает у человека чувство нарушенного личного уважения. Ведь если с ним так обходятся, значит, считают, что с ним так поступать можно? Потому внезапную съемку человек иногда воспринимает, в том числе, как угрозу своей самооценке. И негативная реакция направлена на то, чтобы доказать журналисту, что тот оценил его неверно. Надо понимать, что все названные явления и причины действуют одновременно, как единый и сложный эмоциональный комплекс. Причины негативной реакции человек обычно не осознает, поддаваясь возникающим эмоциям. Но от этого причины не исчезают.
К теме про уважение добавлю очередной случай. Как-то раз контролеры поймали в московском трамвае безбилетника. На просьбу оплатить проезд "заяц" принялся скандалить и материться. Я стал снимать мобильником, но это вызвало укоры пассажиров. Причем обвинили не "зайца", а меня, говоря о моей непорядочности. И это вполне типично: несогласованная съемка человека нередко понимается окружающими как нарушение моральных норм, проявление подлости, цинизма, неуважения. Ведь каждый внутренне примеряет эту ситуацию на себя.
Артем Стецко пишет о криминалистике, отмечая, что у потерпевшего при видеосъемке значительно вырастает "степень нравственных страданий": потерпевший обеспокоен тем, что материалы разгласят. И потому решение следователя о съемке должно "отвечать не только целям уголовного преследования, но и интересам участников уголовного судопроизводства". [44, с. 8]. По-моему, именно такого, гуманного подхода порой не хватает и следователям, и журналистам с блогерами.
В психологии существует понятие депривации, когда человека лишают чего-то жизненно необходимого [17]. Например, повязка на глазах – это "депривация зрительных ощущений". Осмелюсь предположить, что при экстремальной фото- видеосъемке мы тоже можем говорить о депривации: человеку кажется, что у него резко и грубо отняли возможность распоряжаться своим изображением, публичностью, независимостью, самостоятельностью. Другими словами, он чувствует,
что его лишают части личной свободы.Депривация личной свободы приводит к фрустрации [5], то есть ощущению неудовлетворенных потребностей в уважении, признании, безопасности (о них еще поговорим). Порог терпимости к такой ситуации у каждого человека собственный, так что понять, в какой момент конкретный человек может выразить нам протест, непросто. Но в любом случае негативная реакция в ответ на съемку – это стремление преодолеть фрустрацию и вернуться к первоначальному душевному равновесию, удовлетворив потребности в признании и уважении.
Из сказанного следует логический вывод: чтобы при съемке не было конфликта, в ответ на негативную реакцию мы должны показать человеку, что уважаем его права и ценим его как личность (позже все разложим по полочкам). Это своего рода "утешение", моральная компенсация, которую человек получает за причиненные стресс и "обиду". И даже если перед нами заядлый негодяй, мы все равно должны придерживаться этого правила. Дело не только в гуманности, но и в том, что нужно беречь аппаратуру и нервы.
Социальный статус есть у каждого из нас. Это положение, которое человек занимает в обществе – кто-то выше, кто-то ниже. Зависит этот статус от степени принадлежности к власти, от уровня доходов, занимаемой должности, образования и пр. [35].
Однажды я снимал репортаж в исправительной колонии в Тамбовской области. Подъехав к колонии, направил объектив на человека, который дежурил в будке у шлагбаума. Я ждал привычного "наезда", который нередко совершают люди при погонах, реагируя на внезапную съемку. Но парень в будке растерянно молчал. Оказалось, что это не охранник, а обычный заключенный (когда я об этом узнал, то съемку прекратил). Но был и другой случай. Как-то раз эколог по имени Сурен пошел на встречу мэра Сочи (теперь уже бывшего) с местными жителями. Когда мэр увидел, что его снимают, он подошел и коротким движением выхватил у Сурена фотоаппарат. Почему в этих двух случаях такие разные реакции? Из-за разных социальных статусов. Заключенный в России – это человек, лишенный особых привилегий. Мэр, наоборот, относится к политической элите.
Но социальный статус важен нам не сам по себе. Он – часть "я-концепции". Понятие это сложное, но если вкратце, то "я концепция" – это то, что человек думает о себе и кем себя считает. Какими он видит свои личные качества и таланты, как он их оценивает, а также как его оценивает окружение, включая нас с вами [17]. Представим "я-концепцию" какого-нибудь мэра. Он осознает, что он начальник, а потому уверен, что его команды должны выполняться.
Когда я работал на городской телекомпании в Краснодаре, мы с оператором отправились снимать, как мэр (сейчас уже бывший) встречается с работниками культуры. Набрав нужных кадров, мы вскоре уехали. Но после встречи мэр не поленился позвонить директору нашего ТВ с претензиями: почему мы ушли, когда он продолжал говорить? Распоряжаться журналистами – отечественная традиция, и российский чиновник, в глубине души, нередко чувствует себя ее продолжателем. Поэтому он убежден, что должен командовать человеком, снимающим видео. И это убеждение – тоже часть его "я концепции".
А теперь вообразим: кто-нибудь посторонний внезапно направил на мэра объектив. Мэр это воспринимает как попытку оспорить его власть, принизить его социальный статус, а значит – как покушение на его "я-концепцию". Более того, несогласованная съемка ему подспудно кажется нарушением социальной иерархии, общественного устройства. Если "я-концепцию" мэра представить в виде шара, то при несогласованной съемке на этом шаре появляется вмятина. И мэр стремится эту вмятину устранить.
Словом, сформулируем еще одно правило: в России необходимо признавать и подчеркивать социальный статус того, кого мы снимаем. И неважно, это губернатор или дворник. Поскольку съемка воспринимается как попытка социальный статус понизить, нужно показать человеку, что ничего подобного мы в действительности не хотим. При этом оценка статуса должна быть адекватной, то есть нельзя дворнику говорить, будто он как губернатор: нас заподозрят в лести или насмешке, что вызовет еще большее отторжение. Но подчеркнуть, что мы понимаем и уважаем труд человека, никогда не повредит.