Псмит в Сити

— Ничего, — сказал Псмит, — я просто хотел взглянуть на вас.

— Остряк, — сказал Бристоу, возвращаясь к своей работе.

Псмит взглянул на мистера Уоллера, словно говоря: «Видите, что я вынужден терпеть. И все же, я не сдаюсь».

— А… э… Смит, — сказал мистер Уоллер, — когда вы разговаривали с Джексоном вот сейчас…

— Не продолжайте, — сказал Псмит. — Более это не повторится. Я не должен нарушать работу вашего отдела в поисках слова сочувствия. С какой стати? Я буду терпеть товарища Бристоу, как положено мужчине. В конце-то концов в зоопарке можно увидеть что-нибудь и похуже.

— Нет-нет, — торопливо сказал мистер Уоллер. — Я имел в виду не это. Разумеется, продолжайте время от времени посещать нас, если это не сказывается на вашей работе. Но я только что слышал, как вы назвали Бристоу товарищем Бристоу?

— К сожалению, так, — сказал Псмит. — Мне следует избавиться от этой привычки, не то он возомнит о себе.

— И когда вы говорили с Джексоном, вы назвали себя социалистом.

— Социализм — страсть всей моей жизни, — сказал Псмит.

Лицо мистера Уоллера засияло. От оживления он даже начал запинаться.

— Я в восторге, — сказал он. — Право, в восторге. Я тоже…

— Соратник в Великом Деле? — сказал Псмит.

— Э-э… Вот именно.

Псмит торжественно протянул руку. Мистер Уоллер с энтузиазмом потряс ее.

— Мне никогда не хотелось говорить об этом в конторе, — сказал мистер Уоллер, — но я тоже всей душой предан Движению.

— Ваше за Революцию? — осведомился Псмит.

— Именно так, именно так. Вот именно. Я вот подумал… дело в том, что я имею обыкновение выступать по воскресеньям на открытом воздухе, и…

— Гайд-Парк?

— Нет. Нет. Клапамский Выгон. Ближе… э… к месту моего жительства. Теперь, поскольку вы интересуетесь Движением, я подумал, может быть, вы захотите прийти в следующее воскресенье послушать, как я буду говорить? Ну, конечно, если вы не наметили чего-нибудь поинтереснее.

— С чрезвычайным удовольствием, — сказал Псмит.

— Отлично. Прихватите с собой Джексона, а после вы оба, если пожелаете, могли бы поужинать со мной.

— От души благодарю.

— Может быть, вы сами выступите?

— Нет, — сказал Псмит. — Нет. Думаю, что нет. Мой социализм по сути практический. Говорю я редко. Но послушать вас будет истинным наслаждением. Каков… э… оттенок ваших речей?

— Ну-у, — сказал мистер Уоллер, нервно подергивая бороду, — конечно, я… Ну, я, пожалуй, несколько ожесточен…

— Да-да.

— Немножко саркастичен и ироничен.

— А как же иначе? — согласился Псмит. — Я буду предвкушать воскресенье всеми вибрирующими фибрами. И товарищ Джексон будет рядом со мной.

— Отлично, — сказал мистер Уоллер. — Я пойду и сообщу ему об этом.

15. Волнующие времена на Выгоне

— В первую очередь, — сказал Псмит, — необходимо убедиться, что такое местечко как Клапамский Выгон действительно существует. Бесспорно, слышать о нем приходилось, но было ли его существование когда-либо доказано? Думается, что нет. Удостоверившись, мы потом должны попытаться узнать, как туда добираются. Наугад я предположил бы, что это потребует морского путешествия. С другой стороны, товарищ Уоллер, туземец тех краев, словно бы без особых затруднений каждое утро заявляется в контору. Посему, — вы следите за ходом моей мысли, Джексон? — Выгон должен находиться в Англии. В таком случае мы возьмем таксиметр и рука об руку отправимся в неведомое, полагаясь на удачу.

— Наверное, туда ходит трамвай, — сказал Майк.

Псмит подавил легкое содрогание.

— Боюсь, товарищ Джексон, — сказал он, — что древнее ноблес оближ Псмитов не позволит мне воспользоваться им. Нет. После необременительного завтрака мы неторопливо прогуляемся по Трафальгарской площади и окликнем такси.

— Чертовски дорого.

— Но во имя какой цели! Можно ли любую трату назвать чрезмерной, если она даст нам возможность услышать по ту ее сторону товарища Уоллера во всей его саркастичности и ироничности?

— Непонятная какая-то заварушка, — сказал Майк. — Только бы, черт дери, он нас в нее не втянул. Не то будем выглядеть жуткими болванами.

— Возможно, я скажу несколько слов, — небрежно обронил Псмит. — Если появится настроение. Кто я такой, чтобы лишать людей непритязательного удовольствия?

Майк явно встревожился.

— Послушай, — сказал он, — знаешь, если ты собираешься свалять дурака, Бога ради, меня не втягивай. Мне и без того неприятностей хватает.

Псмит небрежно отмахнулся от подобного возражения.

— Ты, — сказал он, — будешь частицей большой и, уповаю, заинтересованной аудитории. И только. Однако, вполне возможно, что настроение не появится. Я не из тех, кто любит говорить говорения ради. Если мне будет не о чем оповестить многоголовую, я пребуду в молчании.

— Ну так, черт дери, надеюсь, что не будет, — сказал Майк.

Он терпеть не мог, когда оказывался на виду у толпы — если не считать крикета, но это же совсем другое! — и его томило темное чувство, что для Псмита дело обстоит как раз наоборот.

— Посмотрим, — рассеянно сказал Псмит. — Разумеется, я, когда в ударе, способен достичь высот ораторского искусства. Я простой, прямолинейный человек, но питаю убеждение, что при подходящем случае сумею поставить паруса не без эффекта. Но… мы поглядим. Мы поглядим.

И Майку пришлось смириться с этой жуткой неопределенностью.

Полный дурных предчувствий, он сопровождал Псмита от квартиры до Трафальгарской площади в поисках такси, которое отвезло бы их на Клапамский Выгон.

Они должны были встретиться с мистером Уоллером на краю Выгона, ближайшем к старинному городу Клапаму. По пути туда Псмит был благодушен. Майк же молча изнывал от опасений. Он хорошо знал Псмита и знал, что, представься ему случай, он не упустит возможности поразвлечься на свой лад. А тогда и он почти наверное окажется втянутым в происходящее. Быть может — при этой мысли волосы у него встали дыбом — от него даже потребуют речь!

Эта жуткая мысль только-только осенила его, как Псмит заговорил: