Псы войны
Шрифт:
Конверс зевнул.
— Это оружие безопасников на воздушном транспорте, — сказал Данскин. — Помни об этом, если захочешь угнать самолет.
Смитти тащил канистру наверх по склону, заросшему цветами. Склон был крутой, и он поднимался медленно.
— Пошевеливайся! — крикнул ему Данскин. — Удовольствие надо заработать, недоносок… Хочет ширнуться, — объяснил он Конверсу.
— Он торчит?
Данскин пожал плечами:
— Иногда сам вкалывает себе дозу. Иногда просит меня. Думаю, ему нравится сам процесс.
Они смотрели, как Смитти взбирается по склону,
— Он застенчивый, — натянуто улыбаясь, сказал Данскин.
— Он мне говорил, что надеется попасть на службу в агентство.
— Кто, Смитти? У него мозгов меньше, чем у эрделя. Да он четвертак от десятицентовика не отличит. Как он собирается работать в агентстве?
— Говорит, что Антейл берет его.
— Ну да, Антейл что угодно скажет: что он может стать кем захочет — губернатором, летчиком…
— А что тебе Антейл говорит?
Данскин медленно покачал головой:
— Остынь, приятель.
— Просто любопытно, — сказал Конверс. — Я знаю, почему Смитти работает на него. Но не перестаю удивляться, почему ты согласился.
— Нравится, вот и работаю. Изучаю человеческие типы.
Из-за скалы появился Смитти и сбежал вниз, болтая руками. Вразвалку, сужающимися кругами побродил у воды и растянулся на земле.
— Вот и я, приятель! — радостно крикнул он.
Данскин взглянул на него со снисходительной улыбкой:
— Привет, Смитти.
— Знаешь что, Данскин? Очень жаль, что нельзя развести костерчик.
— Очень жаль, что нельзя поджарить маршмеллоу [83] . Очень жаль, что нельзя спеть хором. — Данскин зашелся в астматическом смехе, его лицо собралось толстыми складками, в которых потонули глаза. — Ты просто ребенок.
Данскин подошел и встал над лежащим Смитти:
— Хочешь, расскажу тебе страшилку на ночь?
Смитти, хихикая, закрыл лицо рукой и отполз подальше от ног Данскина.
83
Маршмеллоу — популярный десерт на пикниках, аналог пастилы; традиционно готовится на костре.
— Нет, не хочу.
— Ну и ладно. Не хочешь так не хочешь. — Он повернулся к Конверсу и жестко посмотрел на него. — Почему бы тебе не рассказать нам о Вьетнаме? Чем ты там занимался, кроме того, что доставал скэг?
— Так, шатался туда-сюда.
— И все?
— Однажды поднялся по Меконгу на патрульном катере. А еще ходил с Первой дивизией в Камбоджу.
Смитти с неопределенной улыбкой посмотрел на него с земли:
— Убил кого-нибудь?
— Я не был солдатом. Не имел оружия.
— А я бы вооружился, — сказал Смитти. — Всем, чем только можно.
— Большинство на передовой стреляло по шевелящейся листве или по проблескам света. Прямых столкновений было не так уж много.
Он повернулся к Данскину и увидел на лице того ненависть, которая удивила и напугала его больше, чем пистолет.
— Ты ведь осуждаешь эту дерьмовую
войну, так? — В глазах Данскина полыхнула глухая неудержимая ярость, и Конверс быстро отвел взгляд. — Ты ведь против насилия и убийства. Ты — выше этого.— Я всегда… — начал было Конверс. — Да, — сказал он, — я против. Но чтобы быть выше — не знаю.
— Ты презираешь это, так?
Конверс посмотрел в безумные глаза Данскина и почувствовал гнев. Это было незнакомое ощущение.
— Я видел, как люди убивают, — ответил он. — Это не самое страшное. Змея тоже убивает. И комары или несколько тысяч муравьев.
— Ты молодец, Конверс, — хмыкнул Данскин. — Привозишь людям вьетнамский героин, потом учишь их жизни. Чтобы не сделали чего не так, не расстраивали тебя. — Он нежно взял Конверса за воротник и мягко сказал: — Хватит мне тут лажу гнать. Ты — мелкий мстительный жулик, по лицу вижу. Но ты еще и трус. Вот и вся недолга.
— Может быть, — сказал Конверс.
— Может быть? Ха! Слушай, приятель, думаешь, я не знаю, что ты за ублюдок? Думаешь, не знаю твоих фантазий — кто-то проехал и обрызгал тебя, и ты мечтаешь, как убьешь его? Изображаешь каратиста, когда один в квартире, смел на язык, стоя перед зеркалом. Тебя вечно унижают, и ты ненавидишь каждую минуту такой поганой жизни и хотел бы поиметь полстраны, но вынужден глотать унижение, потому что у тебя нет мужества и воли. Я не знаю? Ха, Конверс! Держишь меня за дурака?
— Нет, — ответил Конверс.
— Думаешь, я больной?
— Нет.
— Тогда что ты обо мне думаешь?
— Эй, приятель, — сказал Смитти. — Не заводись.
— Я могу забить тебя до смерти, ты вообще в курсе?
Смитти встал с земли и отряхнулся.
— В курсе он, в курсе. Чего ты пытаешься доказать?
— Он считает нас ниже себя, — ответил Данскин. — А всего-то барыжит герычем, и то паршиво.
Он отошел от Конверса, кусая губы, и полез по откосу к дороге.
— Поехали. Сегодня ночью будем на месте.
Смитти с извиняющейся улыбкой сказал Конверсу:
— Не спорь с ним. Пусть поорет, выпустит пар.
Бурые склоны постепенно растворялись в надвигающейся темноте, выступили звезды.
Данскин посмотрел в обе стороны темной дороги и сел за руль.
— Садись рядом, — скомандовал он Конверсу.
Смитти забрался на заднее сиденье и захлопнул дверцу.
— Думаешь, хорошая мысль — ехать ночью? — спросил он Данскина. — Тут можно на дорожный патруль нарваться.
Данскин включил дальний свет и выехал на дорогу.
— У них других забот полно. Наших номеров у них в ориентировке нет, так что нас они не тронут.
— Антейлу следовало бы предупредить их.
— Если остановят и вытащат из машины, — сказал Данскин, — не сопротивляться и не выступать. Антейл потом все утрясет… Тебя это тоже касается, — повернулся он к Конверсу.
Поворот за поворотом дорога шла вниз в сплошной темноте. В горах было много оленей, и несколько раз Данскину приходилось останавливать машину и выключать дальний свет, пережидая, когда те перейдут дорогу. Смитти уснул на заднем сиденье.