Птица солнца
Шрифт:
– Пахнет, – сказала Салли. Запах был слабый, неприятный, но знакомый.
– Я знаю этот запах, – сказал я.
– Да, – согласилась Лесли.
Мы смотрели на кувшин, стараясь определить, чем же это пахнет. И вдруг я вспомнил.
– Пахнет, как в кожевенной мастерской.
– Верно! – согласилась Салли.
– Кожа? – спросил Лорен.
– Посмотрим, – ответил я и осторожно положил кувшин так, что отверстие смотрело на нас. Осторожно пошевелил содержимое. Сразу стало ясно: внутри что-то цилиндрическое, жесткое и хрупкое.
– Длинный круглый цилиндр.
– Похоже на сосиску.
–
– Вероятно, холст.
– Это ткань. Потребует дополнительных объяснений, как элемент культуры банту.
– Ткань прогнившая, распадается на куски.
Я положил сверток на стол и, глядя на него, понял, что все мои мечты сбылись. Я знал, что это. Сокровище дороже золота и бриллиантов, на которые рассчитывал Лорен. Я быстро взглянул на Салли: поняла ли она; она, казалось, недоумевала. Потом перехватила мой взгляд, и я не сумел скрыть свое торжество.
– Бен! – Она догадалась. – Неужели? О Бен, не может быть! Открывай! Ради бога, открывай поскорее!
Я взял пинцет, но мои руки слишком сильно дрожали. Я сжал пальцы в кулак, сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться и замедлить движение крови, стучавший у меня в ушах.
– Позвольте мне, – сказал Рал и хотел взять у меня пинцет.
– Нет! – я отдернул руку и, вероятно, ударил бы его, если бы он стал настаивать. Рал был потрясен: он никогда еще не видел меня в ярости.
Все ждали, пока я успокоюсь. Потом я начал осторожно разворачивать хрупкую желтую ткань. Из-под ткани появился сам цилиндр, и сомнения исчезли. Салли ахнула, но я даже не поднял головы.
– Бен! – прошептала Салли. – Как я рада за тебя!
Я увидел, что она плачет, слезы медленно текли по ее щекам. Это подействовало на меня; уверен, если бы она не заплакала, я бы сохранил спокойствие, но тут глаза у меня защипало и зрение затуманилось.
– Спасибо, Сал, – с трудом сказал я в нос. Капли поползли и по моим щекам, я гневно смахнул их ладонью и поискал носовой платок. Трубно высморкался – и сердце мое тоже пело громко, как труба.
Плотно свернутый цилиндрический кожаный свиток. Внешние края попорчены гниением. Остальное в удивительной сохранности. По всей длине свитка буквы, точно колонны маленьких черных насекомых. Я сразу узнал эти буквы: знакомые знаки пунического алфавита бросались в глаза. Надпись была сделана пунической скорописью. Я не знал этого языка и посмотрел на Салли. Это ее специальность, она работала с Гамильтоном в Оксфорде.
– Сал, можешь прочесть? Что это?
– Карфагенский язык, – с полной уверенностью ответила она. – Пунический.
– Ты уверена? – спросил я.
В ответ она громко прочла голосом, в котором еще звучали слезы:
– «Сегодня караван в Опет из …», – тут она остановилась, – это место повреждено, но дальше: «Сто двадцать семь пальцев чистого золота, из которых десятая часть…»
– Что здесь происходит? – спросил Лорен. – Что все это значит?
Я повернулся к нему.
– Это значит, что мы нашли архив нашего города, совершенно нетронутый и поддающийся расшифровке. Перед нами вся письменная история города, нашей мертвой цивилизации, записанная самими этими людьми на их собственном языке. Их собственными словами.
Лорен смотрел
на меня. Я видел, что значение нашего открытия ему все еще неясно.– Тут, Ло, ответ на все молитвы археолога. Неопровержимейшее доказательство, подробное и совершенно четкое.
Казалось, он все еще не понимает.
– Одной этой строчкой мы неопровержимо доказали существование целого народа, который говорил и писал на древнем пуническом языке Карфагена, торговал золотом, называл свой город Опетом, народа, который…
– И это лишь одна строчка, – вмешалась Салли – Кувшинов тысячи, в каждом свиток с рукописью. Мы узнаем имена и деяния их царей, их верования, образ жизни…
– Их битвы и труды, узнаем, откуда они пришли и когда, – перехватил я у Салли словесный мяч, но она тут же ловко вернула его:
– И куда ушли и почему!
– Боже! – До Лорена наконец-то дошло. – Тут все, что мы искали, Бен.
– Да, – согласился я.
И тут в час моего триумфа, когда карьера моя была в зените, а впереди меня ждали слава и невероятный успех, доктор Салли Бенейтор умудрилась все это уничтожить.
Мы по-прежнему тесным кружком сидели около свитка, все так же горячо говорили, и эти разговоры грозили неизбежно затянуться до утра, ведь бутылка «Глен Грант» уже опустела, мы славно промочили горло, и слова лились свободно и легко.
Салли переводила надпись на свитке. Это был отчет о торговле в городе, перечисление товаров и их стоимости, но все время попадались интригующие ссылки на людей и местности.
– «Двадцать больших амфор вина из Зенга привез Хаббакук Лал, десятая часть Великому Льву».
– Что такое Великий Лев? – спросил Лорен. Проснулся его охотничий инстинкт.
– Великий – имеется в виду превосходная степень, точнее величайший. Великий Лев, вероятно, титул царя или наместника города, – объяснила Салли. – «С травяных морей юга сто девяносто два больших слоновьих клыка всего в двести двадцать один талант весом, из которых десятая часть Великому Льву, а остальное отправлено за море на биреме Ал-Муаб Адбма».
– Талант – это сколько? – спросил Лорен.
– Примерно пятьдесят шесть фунтов веса.
– Боже, свыше десяти тысяч фунтов слоновой кости в одной доставке, – присвистнул Лорен. – Они, должно быть, были великими охотниками.
Мы обсуждали в подробностях каждую деталь надписи, и нетерпение Лорена проявилось снова.
– Давайте расправим еще кусочек, – предложил он.
– Это работа для специалиста, – с сожалением покачал я головой. – Кожа пролежала свернутой почти две тысячи лет. Она сухая и хрупкая и рассыплется, если мы что-нибудь сделаем неправильно.
– Да, – согласилась со мной Салли. – Только на этот один свиток мне потребуется несколько недель.
Ее самонадеянность ошеломила меня. Практические познания Салли в области палеографии и древних языков ограничивались тремя годами работы третьей ассистенткой Гамильтона, и я сомневался, чтобы она сумела сохранить и правильно подготовить к обработке кожу свитков. Она читала пуническую надпись с апломбом, с каким десятилетний ребенок читает Шекспира, и считала несомненным, что именно ей доверят контроль над величайшим в истории археологии собранием древних документов.