Птичий глаз

— Я не уйду, — она взяла руку Сокола в свою. — Каждый день я оставалась с тобой не потому что должна, а потому что я хочу этого. Моя жизнь повязана с твоей до самого конца. Даже если ты освобождаешь меня, я останусь с тобой, — Ласточка свела брови над переносицей. — Каждый день, каждую минуту, Скворец ты или Сокол, я люблю тебя. И пусть любить тебя очень больно, я не могу отказать себе в этой боли, ведь лишь благодаря этому я жива.

Вцепившись друг в друга в первый и в последний раз, Сокол сжал пальцы Ласточка, мечтая так и остаться в здании. Окаменеть и не проживать следующий день, лишь бы чувствовать это тепло от костра и от ее губ, что так робко касаются кожи. Лететь к небу на немыслимой скорости, пытаясь сильнее ранить друг друга, чтобы теперь пасть камнем на землю, разбиваясь насмерть, зато рядом. Жить в одной комнате около двадцати лет и только сейчас чувствовать единение сердца, что окончательно превратились в одно единственное. Сменить несколько имен, начиная каждый раз с чистого листа. Только вот в каждом новом предложении речь все об этом. Все те же чернила, все те же слова и чувства, заставляющие сердце биться чуть дольше дозволенного. Связав друг друга по рукам и ногам, они тянули в разные стороны, шли в одном направлении и только сейчас вырвали себе все конечности вместе с веревками, все равно оставаясь лежать рядом. Без сил, без угла, лишь с костром и жаждой восполнить упущенные годы за одну последнюю ночь. Еще так далеко до заката, но что пара часов против прожженных лет. Он знал, что она будет свободной. Она чувствовала, что это прощание.

Глава 32. Исповедь мальчика с рогаткой

«…Ещё вполне сопливым мальчиком

я понял с тихим сожаленьем,

что мне не справиться с задачником,

делением и умноженьем,

что, пусть их хвалят, мне не нравится

родимый город многожильный,

что мама вовсе не красавица

и что отец — не самый сильный…»

Еще вполне сопливым мальчиком. Борис Рыжий.

Все детство мать твердила мне: не высовываться. Не кричи, не бегай, не привлекай внимание, ведь только так возможно прожить достойную жизнь. Достойная жизнь в ее понимании — это проработать на заводе всю жизнь, потом, приходя домой, слушать шипящее радио, потому что на телевизор денег не хватит. Есть вареную картошку на протяжении нескольких месяцев и может, иногда баловать себя свиными легкими, ведь лучшего аналога мяса попросту не купить. По вечерам сиди дома и пиши сочинение о том, как провел лето. А лето я провел точно также, сидя дома. На улице опасно, там бандиты. Они тебя побьют, ты ведь слабенький совсем. Было огромной радостью встретиться днем во дворе с друзьями. Но Пашка, не смей уходить далеко, будь всегда в поле зрения. Будь добрым, скромным и обязательно улыбайся, ведь от улыбки станет всем светлей. И пусть ты сам сидишь в темном углу. Из-за ее слепого страха я и сам начал бояться. Боялся за всех. Задержалась она на работе, значит, убили за гаражами. Плачет вечером, значит, снова не выдали зарплату.

Ночью, когда желудок сводит от голода, я прижимался к ней горячей щекой. Все равно знал, что ей хуже, ведь последний стакан молока она мне отдала. Чтобы утешить ее хоть немного, я обещал, что разбогатею, и она больше никогда не будет работать на двух работах. Смеялась надо мной, но делала вид, что верила. Часто смеялась. Говорил, что лучше всех в классе или что выменял готовое домашнее задание на десять копеек. А она все смеялась и просила не выдумывать. Даже когда я ей под нос принес эти жалкие копейки, она решила, что я украл. За руку потащила, чтобы вернул. Нечестные деньги добра не принесут. Стыд и срам быть разбойником. Позор всему роду быть хулиганом. Быть бандитом — позор! А жить в нищете, насыщаясь водичкой из-под вареной картошки — благодать.

Твердила мне изо дня в день, что я хороший мальчик. Такой послушный и порядочный, такой тихий и спокойный, что нарадоваться не может. Знала бы она, как было тошно. Начал собирать недокуренные бычки и продавать их старшеклассникам по две копейки. Если повезет, можно было отрыть целые сигареты. Их толкал по пять копеек. Как-то стащил у мамы пачку «Прима» и продал ее за пятнадцать копеек, что было на целую копейку дороже обычного. Но это так, надбавка за доступность. Матери про деньги не говорил, иначе опять расстроиться. Стал просто покупать незаметно продукты. Берет она, скажем, яйца поштучно. Купит пять штук, чтобы на неделю хватило. А я еще штуки две в пакет кладу, якобы ошиблись в магазине. Таких ошибок стало больше. Поначалу она расстраивалась, что кого-то обманула, а потом начала верить, что удача теперь на нашей стороне.

Учиться я не пошел, надо было продолжать работать. Деньги не щепки, на полу не подымешь. Тогда уже мало по малу связи появились, да друзья начали посерьезнее делами заниматься. Бычки уже не пособираешь, когда усы выросли, да и потребности выше. Тогда то мне мать и сообщила, что отец мой объявился. Видно не хотела портить нашу «идиллию» тем, что батька мой бандит. Но видимо совесть совсем ее грызть начала. Хотела убедиться, что я хороший мальчик и дам ему от ворот поворот. Честно признаться, я этого и хотел. Хотел плюнуть в его рожу, ибо нечего было нас одних оставлять, крошки с пола подбирать, пока сам сало уминал. Приехал он ко мне, пока матери дома не было. С шоколадом да с колбасой.

— Добрый вечер, Павел, — он крепко пожал мою руку.

— Добрый.

На кухне сидели молча. Мне нечего было ему сказать. Он ничего не говорил. Справедливости ради, мы с ним были похожи: волосы цвета соломы, острый нос, словно клюв, и ямочки на щеках. Только вот он выглядел статным орлом, что уже состоялся в жизни и готов был бросить мне подачку. А я был похож на желторотого цыпленка, что хорохорился в большую птицу. Мама всегда говорила, что я должен быть покладистым и скромным. Именно поэтому я сидел дальше.

— Кем быть хочешь, Павел? — Он сложил руки в замок. — На кого поступать собираешься?

— Никем, — я пожал плечами и подпер щеку рукой. — Денег нет у нас на образование. А экзамены я вряд ли сдам.

— На днях я должок один стрясу, так что деньги будут, не ссы, — Гуров махнул рукой. — Ты главное выбирай. Остальное не твоя забота.

— Не моя забота?! — я даже подскочил от такой наглости. — А жрать ты что прикажешь? На одну зарплату не протянуть, мы с матерью пашем, как проклятые.

Гуров усмехнулся, прикрыл рот рукой и долго изучающе меня осматривал, будто экспонат на выставке. Я и сам не заметил, как тогда подскочил с места, стукнул рукой по столу так, что кружка с чаем свалилась на пол. Думал, он сейчас развернется и уйдет от моей грубости. Ну и пусть бы уходил.

— А знаешь, я могу предложить тебе работенку. — Он стучал пальцами по крышке стола. — Есть у меня в бригаде один селезень. Мальчишка мальчишкой, что с него взять. Думал его своим заместителем сделать, а теперь передо мной моя плоть и кровь сидит, так почему я должен кого-то со стороны брать.

— С вами работать?

— Да, — Гуров довольно улыбнулся. — Только матери ничего не говори, а то прикроет нашу лавочку быстро.

Он поднялся с места, оставив гостинцы на столе. Прежде чем уйти, Гуров задержался в дверях.

— На днях звякну тебе, как с одним дельцем порешаю.

Не передать словами, как я тогда радовался. Набрасывал идеи, которые смогу воплотить под покровительством отца. Да даже просто бегая за ним собачкой, я смог бы подняться с колен и воссоздать все то, о чем мечтал для нас с матерью. Как только за ним захлопнулась дверь, я тут же выскреб копилку с мелочью, чтобы решить, на что мне хватит сейчас, а сколько я могу предложить Гурову. Явившись к нему с голой жопой, мне никогда не создать впечатление способного человека. Что думают люди, когда видят парня в белой рубашке с зализанной челкой и начищенных ботинках? Хороший мальчик. Ожиданиям свойственно безжалостно разбиваться о суровую реальность. Так и мои ожидания разбились, когда Гуров оказался в тюрьме. Как только эта новость коснулась меня, то мир рухнул перед глазами. Еще вчера я строил планы по возведению новых дорог к лучшей жизни, а сейчас снова лежу в канаве. Оставлять это на самотек было глупо, и мне просто стало жизненно необходимо увидеться с отцом. Хотелось, чтобы он увидел мою причастность, что мне не безразлично, и я хочу быть с ним близок. И пусть его не было в моей жизни, но сейчас он появился, и я хочу слушать его, учиться у него, стать как он.

— Что произошло? — через потертое стекло с деревянными рамами на меня смотрел отец.

— Да тот перец молодой одного пацана убил. — Гуров поморщился. — В общем, сделка немного не по плану пошла. Моих людей хорошенько покромсали и денег никаких с этого не поимели.

— А почему тогда сел только ты?

— Порядки такие. Остальные мои ребятки капитал мне организуют. Следователь на сделку пошел.

— И что это за сделка, когда ты сидишь, а остальные на свободе? — я усмехнулся.