Пугачев Победитель

Предложения сыпались, как из рога изобилия, и принимались, не встречая возражения. Канцлер молча записывал постановления. Когда эта работа была закончена, Хлопуша понес лист в спальню «анпиратора» и через минуту вернулся: Пугачев, который так и не удосужился выучиться подписываться, приложил свою именную печать.

Забирая этот исторический документ, Мышкин спросил:

А что «сам» сказал, прикладывая печать?

Хлопуша насмешливо прогундосил:

Теперя на все... наплевать!

Когда зал заседаний опустел, канцлер подозвал к столу угрюмо шатавшегося из угла в угол Хлопушу и глухим голосом спросил:

Ну, а новости-то ты знаешь ли?

Слышал! Гришку Орлова сенаторы в какие-то дехтатуры выбрали в Питере. Ну, это ни к чему!

Знаешь, да не все! Во-первых, вовсе не сенаторы его выбрали, а он сам себя выбрал! Прижал сенаторов и... Словом, теперь в Питере с болтовней покончено. Я Орлова знаю. Да не в нем одном сила! А суть-то в том,

что за ним пошла вся уцелевшая императорская гвардия. Присягу приняла гвардия.

А пущай их! Много-ль набежит?

Не знаю! Во всяком случае, столько, что ежели Орлов поведет своих солдат на Москву, нам будет плохо.

Хлопуша что-то невнятно проворчал.

Это еще не все,— продолжал ровным голосом канцлер.— Из Уфы что тебе пишут?

Из Уфы? Из Уфы вчера от Мельникова доклад (щл: Михельсонов, мол, из Перми ушел на Вятку! Туды ему и дорога! Струсил, немец!

Не очень струсил! — сухо улыбнулся Мышкин.— Ну, из Перми-то он, правда, вышел. Только не на Пятку...

А куда же? — затревожился Хлопуша.— Нюжли...

Покуда вы тут галдели, мне из канцелярии Принесли цидулку: гонцы пришли из Уфы. Наш «золотой обоз» — ау!

1 — Что? Что такое? — вскочил Хлопуша, сидевший, р.пвалясь, в анпираторском кресле.

Весь обоз попал в руки михельсоновскому полковнику Обернибесову. В Уфе боятся: очень похоже, •I го Михельсон и Уфу заберет. Наши уже оттуда улепетывают. Связи с Сибирью прерваны. Пятый день почта наша не приходит, а слух идет, что Голицин из < )ронбурга выскочил...

Да что же это такое? — заметался испуганно Хлопуша.— Нам без открытой дороги на Сибирь— иаюк!

Подожди! Это не все! Самое главное я на закуску припас!

Мышкин подошел к Хлопуше, в первый раз в жизни положил ему белую холеную руку на плечо и четко

мы говорил:

А Екатерина-то и взаправду воскресла! Слышишь? Воскресла! И находится среди верных людей. V нее есть уже целая армия. Да КЕКЯЛ армия! Не из т.иной сволоты и не из башкирят да киргизов. Импе-

456

457

раторская армия! Слышишь? И ведут эту армию но «ахвицеры» из голытьбы, из рвани кабацкой и не генералы из колодников острожных да каторжников сибирских, а генералы настоящие. Понял?

Голос Мышкина был так серьезен, что несмотря на почти полную невозможность принять на веру сообщаемое, Хлопуша ни на минуту, ни на миг не усомнился. Он не понял, а скорее почуял, что это правда, страшная правда.

Та-ак! — растерянно прошептал он, гундося.— Ну, как же теперя? Мы-то как? Что, говорю, нам теперя делать?

Складывая бумаги в свою кожаную сумку, Мыш- кин после некоторого молчания ответил насмешливо:

Музыкантам пора складывать свои дудки, заби рать шапки и... навостривать лыжи.

Нюжли... уходить?

Уходить? Не-ет! Не уходить, а убегать, сиятельный граф!

Ай надумал бежать куда? Поймают!

Мышкин показал Хлопуше массивный перстень

с отливавшим в красное плоским камнем.

Видишь? Ну вот... Когда понадобится, я сковырну этот камень да и загляну внутрь-

Ну? — полюбопытствовал Хлопуша, пугливо посматривая на таинственный перстень.

А лежит под камешком лепешечка. А имя ей смерть!

Яд, значит? — догадался Хлопуша.— Та-ак! Ну, а мне себя убивать неохота! Что такое? С какой стати?

Правильно! — насмешливо одобрил Мышкин.— В самом деле, с какой стати тебе травиться или вешаться, когда и так о твоей смерти Ванька-кат позаботится в свое время!

Он взял сумку подмышку и спокойным, размеренным шагом направился к своим апартаментам.

Стой, стой, князь! — задержал его встревоженный Хлопуша.—Ты пока что не разглашай всего!

Чего это? — спросил Мышкин.

Ну, и насчет обоза, и насчет Сибири, и насчет того™ того самого». Ну, что, значит, царица-то вынырнула где-то.

Мышкин пожал плечами.

Я разглашать не стану,—сказал он.— Не мое дело болтать. Я вот и тут ничего никому не сказал, кроме тебя. Думал «самому« только доложить, да._

Он, пес, все одно ничего сейчас не поймет!— длобно прогундосил Хлопуша.— Едва отсюда выскочил, сейчас же два стакана водки заглотнул да к Таньке. Кобель проклятый!

Выражайся почтительнее о твоем законном императоре и помазаннике!

Хлопуша вскипел:

Анпиратор? Сукин сын он, сволочь, а не анпиратор! Помазанник? Только его, пса шелудивого, и мазали, что благословенным кулаком по окаянному рылу за пьянство да воровство! С роду был в Емельках да на старости лет в Петры выскочил! Много теперь таких- го гуляет! Их всех, как собак, и не перевешаешь! По нонешним временам я и сам мог бы в Петры Федорычи выскочить, кабы у меня нос был правильный! Еще каким бы анпиратором оказался! Ого!

Поздно! Бал кончен,— как бы про себя вымол- пил Мышкин.— А шила в мешке не утаишь. Из Уфы шоди бегут во все стороны, разносят весть. Я и то дивлюсь, как Москва еще не трезвонит. Да и то, другое.» про императрицу не я один знаю. Завтра или послезавтра все заговорят...

Н-ну, быть завирухе! — раздраженно пробормотал Хлопуша. Он принялся чесать пятерней затылок с таким ожесточением, что, казалось, собирался содрать с него всю кожу.

Однако в одном отношении Мышкин-Мышецкий ошибся Ни на следующий день, ни в течение ближайших Москва не трезвонила о событиях на востоке и о по- пнлении словно и впрямь из гроба вставшей императрицы Екатерины. Ползли только какие-то темные слухи насчет армии Румянцева, будто бы уже подошедшей к Киеву, но на эти слухи никто не обращал большого внимания. Москве было не до того: ее ошеломил целый град вестей, куда ближе касавшихся ее населения, по крайней мере теперь. Утром по городу был расклеен новый царский указ, в нарочито сбивчивых выражениях извещавший народ о грозящих опасностях, о небывалом наборе по два человека со ста, о необходимости «жертвовать всем достоянием», что было понято в буквальном смысле, и о том, что «заложим жен и детей»,— это тоже было понято в прямом смысле, хотя и не было указано, кому и на каких именно условиях сдавать закладываемых жен и детей. Разнесся слух о том, что в Троице-Сергиевой лавре уже отбираются даже ризы с чтимых икон И змеею пошла молва, что все принимавшие участие в рождественском восстании солдаты и горожане посылаются на защиту Смоленска, и делается это вовсе не по необходимости, а чтобы очистить столицу от русских и сдать ее «злым татаровьям да сыроядцам башкирам, да персюкам», которым, будто бы, «анпиратор» тайно продал Белокаменную. Москва загудела. Первыми зашевелились многочисленные старообрядцы, почувствовавшие себя кровно оскорбленными обидой, которую «анпиратор» учинил чтимому староверами старцу, архиерею Никифору, избив его и сломав ему два ребра.