Пулеметчики

– Как же вы в одном классе учились?

Потому что в селе у нас было такое, что по два года в одном классе были. Сначала была неукомплектованная школа. Был голод, были индивидуальные селения. Кто как мог выживал. Это ж тогда, после революции, после 21-го, 22-го года, тоже голод был. Когда полностью забрали землю у помещиков-капиталистов. Ну а когда уже был НЭП и индустриализация была – каждый имел право иметь землю. Раздали землю крестьянам в зависимости от количества человек в семье. Давали полгектара, гектар давали. Кто мог – имел лошадь, вола. И таким путем жили до колхозов.

– Хорошо при НЭПе жилось?

Ну, при НЭПе каждый имел хозяйство: вот у нас дома были лошади, корова была, овцы были, свиньи были. Отец, правда, был здоровый: он в Гражданскую воевал. А когда колхозы начались – все сдали полностью. Вот такой период был…

– Про вас книгу можно писать.

Та я ж и говорю, если б мне возможно было какого-нибудь корреспондента…

– Ну так вот чем я вам не корреспондент? На диктофон все записываю.

Так ты записываешь на диктофон, если б ты мог еще взять и написать.

– Напишем обязательно: страна должна знать своих героев.

Интервью и лит. обработка: Д. Куринной

Равинский Семен Хаимович

Я родился в 1924 году в селе Семеновка Николаевской области. После окончания школы-восьмилетки жил в Одессе и учился в ремесленном училище № 6, осваивал специальность токаря. Вскоре после начала войны, уже в двадцатых числах июля 1941 года, училище было эвакуировано в глубокий тыл. Ждали, что отправят из Одессы на пароходе «Ленин», да прямо из морского порта нашу колонну повернули назад, а вместо нас посадили 1 200 призывников. Как мы переживали, что не придется на корабле по Черному морю плыть! А пароход «Ленин» через два дня потонул, и с ним ушли в морскую пучину около четырех тысяч пассажиров… Сначала шли пешком до Николаева, потом на поездах – из Запорожья в Йошкар-Олу. Весь путь занял почти два месяца. Прибыли туда и через пару дней начали работать на военном заводе № 297, так называемом заводе минометного вооружения. Смены по 12–14 часов, спали в цехах. Кормили нас сносно, да и никто на свою долю не жаловался, все понимали, что творится на фронтах и как необходима наша помощь. Ждали призыв в армию, и вдруг в марте 1942 года нам объявили, что до сентября 1946 года мы находимся на «брони» и не подлежим призыву! Это был жуткий удар для многих. Сидеть в тылу, хоть и помогая фронту своей работой!.. У некоторых из нас к тому времени уже братья или отцы на фронте погибли…

По законам военного времени уйти с завода было нельзя, однодневный прогул считался преступлением, и за него получали срок без разбирательства причин прогула. Один раз я шел по железнодорожным путям, а там стоял эшелон с солдатами, уходящий на фронт. Кто-то крикнул: «Пацан, поехали с нами Гитлера бить». А я стою, горю от стыда и только виновато улыбаюсь…

– Так как же вы все-таки вырвались на фронт?

В начале сентября 1942 года меня вызвали в военкомат. Вышел капитан с покалеченной на фронте рукой, как оказалось, мой земляк из Одессы. Дал мне 15 повесток с адресами призывников и велел разнести повестки по домам. Наших заводских ребят нередко привлекали для разноса повесток. Я пробежался по домам, но две повестки вручить не смог. Вернулся в военкомат и говорю капитану: «Двоих не нашел». Он мне в ответ: «Пойдешь снова, у них завтра отправка в армию». Вдруг меня осенило, вот мой шанс!

Я начал умолять его, мол, отправь меня вместо одного из них, стыдно мне в тылу сидеть. Он сначала наорал на меня, дескать, как это я смею толкать его на должностное преступление, но потом сник и вдруг тихо сказал: «Убьют тебя на войне»… Но кто же в 18 лет о смерти думает… «Ладно, – говорит капитан, – выпишу повестку на тебя, только молчи об этом и никому ни слова. Завтра в восемь утра будь на вокзале с вещами. Ваша группа едет в Арзамас, в пулеметно-минометное училище. Мой тебе совет, просись в минометчики». Я тогда не особо понимал, какая разница – пулеметчик или минометчик, представлял себя на войне с гранатой в руках, подрывающим немецкий танк и так далее. Ночью собрал вещмешок и ушел из рабочей казармы. Только близкому другу Присману рассказал о своей удаче. Утром, уже в теплушке, проезжал мимо завода, а ребята мои стоят, руками мне машут… По моему «методу» на фронт сбежали еще три моих товарища – Яблонский, Присман и Сиромаха. Слышал, что Яблонский выжил, в конце войны он был уже майором, а судьбу двух других своих товарищей я не знаю.

– Чем вам запомнилась учеба в училище? Куда вы попали после окончания учебы?

Арзамасское училище считалось большим даже по меркам военного времени. Двадцать курсантских рот, по 100 человек в каждой. Я попал в 17-ю роту, которая готовила офицеров-минометчиков. Наш командир, лейтенант Кирсанов, уже хлебнувший фронтового лиха, учил нас на совесть. В октябре 1942 года каждое утро весь личный состав училища выстраивался на плацу, и по списку называли фамилии курсантов. Отобранных отправляли на фронт, под Сталинград, в сержантском звании. Так, к январю 1943 года примерно 70 % курсантов ушло на фронт. Присман, мой товарищ, был в 20-й пулеметной роте и тоже попал на фронт, так и не закончив училища. В марте 1943 года я получил звание «младший лейтенант» и был отправлен на Воронежский фронт в 30-ю стрелковую дивизию, в которой прошел всю войну. Неделю до отправки ждали, что выдадут новое английское (!) обмундирование, да так его и не получили.

На фронт приехал в обмотках, в кургузой курсантской шинели, гимнастерка и штаны все в заплатах и масляных пятнах. Одним словом, офицера я напоминал лишь отдаленно.

Определили меня в 35-й стрелковый полк, в 3-й батальон. Назначили командиром пулеметно-минометного взвода стрелковой роты. Позже подобные взводы в армии упразднили. Дивизия стояла на переформировке. Ротой командовал старший лейтенант Аркадий Яковлевич Шапиро, ставший мне близким другом. Поначалу в роте было 15 солдат, а позже пришло пополнение. Таджики. Русским языком почти никто из них не владел, но ребята были неплохие. Пошли упорные слухи, что нашу дивизию отправят в Иран и поэтому нас пополняют «елдашами».

Но на деле вышло иначе. Нас перебросили на южный фас Курской дуги. Стояли во второй линии обороны. Когда началась Курская битва, нашу дивизию подняли по тревоге и перебросили пешим маршем километров на 100 севернее, но, если честно, в серьезных боях мы фактически не участвовали. Там же получил пулевое ранение в руку. Пошел в санроту, проходил мимо позиции наших полковых 120-мм минометов. Ближайший ко мне миномет взорвался из-за ошибки расчета, и вдобавок я получил осколок в шею. Лечился в своей роте, санинструктор перевяжет, вот и вся медицина. Дивизию вернули в «родной» 23-й стрелковый корпус генерал-майора Чувакова, пополнили по ходу боевых действий. Пошли по территории Полтавской области, и здесь беда настигла нашу «несчастную» дивизию. Есть такой термин – «встречный бой».

Полки на марше попали в немецкую танковую засаду. Мы шли в полной тишине, в походных батальонных колоннах. Уже темнело. Вдруг со всех сторон стрельба. Вижу, как десятки трассирующих пулеметных струй устремились на нас. Снаряды рвутся, мы залегли. Вдруг крик: «Танки!» С трех сторон нас давить начали. Полковые батареи даже не успели развернуться. Немцы заранее пристреляли весь участок предстоящего боя. Расчеты ПТР пытались открыть огонь, да их быстро в клочья снарядами разорвало. Минут через десять, когда мы уже потеряли боеспособность, появились немецкие самолеты. Таджики наши разбежались, кто в плен, кто в тыл. И тут началось! Казалось, все небо от горизонта до горизонта забито самолетами. После адской бомбардировки мы, оставшиеся в живых, дрогнули и побежали… К тому времени я командовал простым стрелковым взводом, в котором осталось четыре человека.

После этой трагедии нас отвели на трое суток в тыл. Командира дивизии полковника Савченко сняли с должности.

А потом переправа через реку Псел, дошли до Днепра. Пополнили мобилизованными крестьянами из Сумской и Полтавской областей и стали готовиться к броску через Днепр.

– Тяжело в 19 лет командовать взводом, где большинство солдат старше вас по возрасту и обладают большим жизненным опытом по сравнению с вами?

На передовой человек взрослеет и звереет быстро. Но изображать из себя «высокоблагородие в золотых погонах» в окопах? – такое желание в голову мне не приходило. Я знал, что моя задача на фронте – пойти по приказу вперед и если надо – умереть. А возраст… Я однажды свой день рождения на фронте «пропустил», когда воюешь, не всегда знаешь – а какое сегодня число? Всегда вместе с простыми бойцами, под одной шинелью спишь, из одного котелка ешь, вместе смерть встречаешь, одних и тех же вшей кормишь. Все разговоры о еде, семьях, романах довоенных, госпиталях тыловых да о разных чудесах на войне и в природе. К политике особого интереса никто не проявлял.

Жили одним днем, понимая, что завтрашнего может не быть. Я не стеснялся с простым солдатом, если надо, посоветоваться, как, например, лучше позицию выбрать для взвода. Многих сберег, а многих нет… Война…

– Была ли проведена специальная подготовка перед форсированием Днепра? Знали ли вы о приказе представлять отличившихся при переправе к званию Героя Советского Союза?

Никакой особой подготовки не было. Наша рота должна была первой переправиться в полку. Поэтому мы получили от саперов лодки и для нас заготовили несколько плотов. Остальные готовили «поплавки» из соломы и сами вязали плоты. Никого не спрашивали – умеет он плавать или нет. Но я, парень деревенский, вырос на берегу Южного Буга, плавал хорошо и широкого Днепра особо не опасался. А многие переживали… Может, на полковом уровне отрабатывали какое-то взаимодействие с артиллеристами… Никаких партийных собраний с нами никто не проводил, и указа о представлении к высшему званию за Днепр никто нам не зачитывал. Добавили к нам в роту человек пять опытных сержантов, бывших курсантов военного училища, направленного на фронт в полном составе, в разгар Курской битвы. Ведь в нашей роте процентов семьдесят личного состава были – «герои сумской дивизии» – недавно призванные и плохо обученные военному делу жители левобережной Украины.