Пуля для адвоката

— Мы находились у бассейна, и я сказал, что мне надо в туалет, а сам хотел найти аптечку. Меня мучила боль. В туалете аптечки не оказалось, и я поднялся наверх. Там лежала коробочка для драгоценностей, я заглянул в нее и увидел ожерелье. Ну… и взял его.

Он сокрушенно покачал головой, и я догадался, о чем он думает. Ему было стыдно — стыдно за все, что натворил. Я сам побывал в его шкуре и знал, что на трезвую голову смотреть в свое прошлое порой так же жутко, как и в будущее.

— Все нормально, Патрик. Спасибо за честность. Что тебе сказали в ломбарде?

— Оценщик заявил, что даст мне только четыре сотни, поскольку цепь золотая, а бриллианты фальшивые. Я обозвал его идиотом, но что я мог поделать? Забрал деньги и поехал в «Тиджей». Мне нужны были таблетки, поэтому я взял то, что дали. История так выбила меня из колеи, что мне было все равно.

— Как зовут девушку? В досье нет сведений.

— Мандолина — как музыкальный инструмент. Родители называют ее Мэнди.

— Ты встречался с ней после ареста?

— Нет, какое там. Мы расстались.

Я заметил в его глазах уныние и боль.

— Дурак, — пробормотал Хенсон. — Я вел себя очень глупо.

Помолчав немного, я достал из кармана полароидный снимок. Протянув его через сиденье, я постучал им по плечу Патрика.

— Посмотри.

Он взял фото и положил его перед собой на руль, чтобы разглядеть получше.

— О Боже, что с вами случилось? — спросил он.

— Я споткнулся о порог дома и расквасил себе лицо. Сломал нос и зуб, чуть не раскроил череп. В «неотложке» мне сделали снимок на память.

— На память? О чем?

— За минуту до падения я вышел из машины, на которой вез свою одиннадцатилетнюю дочь. В то время я ежедневно принимал по триста двадцать миллиграмм оксиконтина. Собственно, с этого начиналось мое утро, вернее, день, потому что вставал я к обеду.

Я помолчал, чтобы он как следует усвоил информацию.

— Ты говоришь, что сделал глупость, Патрик? А как назвать то, что я вез свою дочку, по уши нагрузившись героином? — Я покачал головой. — С прошлым ничего нельзя поделать, Патрик. Его надо просто помнить.

Хенсон внимательно смотрел на меня в зеркало.

— Я собираюсь помочь тебе в суде, — продолжил я. — Но остальное зависит от тебя. Тебе будет очень нелегко. Впрочем, ты уже понял.

Он кивнул.

— Так или иначе, я вижу в твоем деле луч надежды. Нечто такое, чего не видел Джерри Винсент.

— И что же?

— Ожерелье жертвы было куплено ее мужем. Его зовут Роджер Воглер, он поддерживает избирательные кампании многих важных людей в нашем округе.

— Ну да, он крутой политикан. Мандолина мне рассказывала. Устраивает благотворительные акции и все такое.

— Если бриллианты в ожерелье — подделка, то Воглер не захочет доводить дело до суда. Особенно если его жена не в курсе.

— Но как он это сделает?

— Воглер — спонсор. На его деньги избраны по меньшей мере четыре члена окружного совета. Окружной совет контролирует бюджет окружной прокуратуры. А прокуратура занимается твоим делом. Как видишь, все взаимосвязано. Если Воглер решит вмешаться, то можно не сомневаться, что у него все получится.

Хенсон кивнул. Он тоже увидел луч надежды.

— Ходатайство, которое я сейчас составляю, позволит нам пригласить независимого эксперта и провести оценку вещественных доказательств — точнее, ожерелья. Слово «оценка» иногда способно творить чудеса. Все, что нам останется, это сидеть и ждать последствий.

— Мы поедем в суд и подадим ходатайство?

— Нет, я напишу его на компьютере и отправлю по электронной почте.

— Круто!

— Преимущества Интернета.

— Спасибо, мистер Холлер.

— Не за что, Патрик. А теперь верни мне фото.

Он протянул мне снимок через плечо, и я взглянул на фото. Нос у меня торчал куда-то набок, губа неестественно раздулась. На лбу чернела кровавая ссадина. Но хуже всего были глаза — пустые, мутные, тупо вытаращенные в камеру. Ниже этого я никогда не падал.

Я аккуратно убрал фотографию в карман.

Следующие пятнадцать минут мы провели в молчании; я написал ходатайство, подключился к Интернету и отправил его в суд. Это был сильный удар по обвинению, и я чувствовал заслуженное удовлетворение. «Лимузинный адвокат» вышел на тропу войны. Одинокий Рейнджер снова в седле.

Когда мы въехали в туннель, выходивший на Тихоокеанскую магистраль, я поднял голову от компьютера и опустил стекло. Мне всегда нравился тот момент, когда вылетаешь из туннеля на свет и полной грудью вдыхаешь свежесть моря.

Магистраль вела на север в Малибу. Ослепительная синева за окном «офиса» мешала мне сосредоточиться. В конце концов я сдался и выключил компьютер.

Проезжая мимо Топанга-каньон, я увидел на волнах серфингистов. Патрик тоже посматривал в их сторону.

— В досье сказано, что ты лечился в центре «Кроссроудс» на Антигуа, — заметил я.

— Да. Его основал Эрик Клэптон.

— Хорошее место?

— Пожалуй, хотя они все примерно одинаковы.

— Как там насчет волн?

— Ничего особенного. В любом случае доски у меня не было. А вы где лечились?

— Лорел-каньон.

— Местечко для звезд?

— И недалеко от дома.

— Ну, я поступил как раз наоборот. Уехал подальше от дома, от друзей. Сработало.

— Собираешься вернуться в серфинг?

Он снова бросил взгляд в окно. По берегу бродили десятки мокрых серфингистов и готовили свои доски к новому заплыву.

— Вряд ли. По крайней мере не в профессионалы. Плечо болит.

Я хотел спросить, при чем тут плечо, но Патрик объяснил сам:

— На доске надо грести, но самое важное — вставать. Из-за плеча я потерял ловкость. К тому же я следую правилу «маленьких шагов». Вас этому учили?

— Да. Но серфинг — это как раз маленький шаг, или, скорее, маленькая волна, разве нет?

Хенсон кивнул, и я заметил, что он смотрит на меня.

— Хочешь о чем-нибудь спросить, Патрик?