Пуля для императора
Шрифт:
Мисс Энни Челлендер, как подобает воспитанной девице, деликатно протянула мне свою руку для поцелуя. Но ничего не сказала. Вообще. Ни слова.
А потом вдруг повисла на шее старого казака и разревелась, как девчонка.
Получается, что это он ей нравится, что ли?! Ну ладно… кто я такой, чтобы им мешать. Я всей душой ощутил неожиданный и глупый укол ревности. Возможно, именно потому, что все были заняты, никто не обратил внимания на появившуюся у перекрёстка чёрную карету.
– Граф Михаил Строгов? – обратились ко мне двое верховых в жандармских мундирах.
– Да, – я шагнул вперёд, отодвигая закрывшего меня грудью Матвея.
– С
– И думать не смейте! – рявкнул я, после чего, оборачиваясь к жандармам, добавил: – Я к вашим услугам, господа.
– Вам предписано проехать с нами, – один из всадников вытащил сложенный вчетверо лист бумаги из-за голенища. – Вот приказ!
– Вы позволите, господа? – граф Воронцов требовательно протянул руку.
Прочтя документ, он с тоской посмотрел на меня. Всё ясно…
– Я еду.
Одним жестом умоляя моих друзей не вмешиваться, я передал свою сумку папиному казаку, незаметно сунув в неё и револьвер.
– Павел Павлович, надеюсь, вы не станете противодействовать закону своей страны. Ещё раз прошу поверить, что я ни в чём не виновен. Уверен, это вскоре станет явным. Матвей?
– Чё те?
– Не чёкайте! – я устало покачал головой. – Я очень прошу вас остаться при мисс Челлендер. Если у вас… ну, всё серьёзно, то я не буду…
– Ты сдурел, хлопчик?! – в один голос возмутились и старый казак, и юная англичанка.
Что ж, простите великодушно, возможно, я действительно что-то недопонимаю в этом мире. Учёба в Оксфорде, боксёрские поединки, пьянки в пабах с Сэмом и Иеремией как-то не особо способствовали налаживанию хоть каких-то отношений с противоположным полом.
Все всякого сомнения, это только моя вина. Но, наверное, вот прямо сейчас не время разбираться во всех этих тонкостях, нет? Может, всё-таки чуть-чуть позже…
Я молча прошествовал вперёд и сел в карету, где меня ждали ещё двое жандармов.
Гадать, кто им меня сдал, не приходилось. Только один человек присутствовал во всех перипетиях моей судьбы, только один чиновник знал, что мне надо уехать этим вечером, только он получил на руки оригиналы переписки Фридриха фон Браунфельса с неизвестным корреспондентом, приближенным к царскому дому, и только этот человек изображал из себя друга, хотя его цель вполне могла совпадать с целями того психованного князя.
В очередной раз я был слеп и глуп! Винить некого и не за что. Ни Матвей, ни граф Воронцов, ни даже мисс Энни Челлендер не были столько времени с этим человеком и не были ни на минуту столь же откровенны с ним, как я. Никто не рассказал ему столько, сколько я, никто не совершил столько глупостей и ошибок…
Но невозможно же в стотысячный раз говорить о том, что из меня никто не готовил воина Цепных Псов! Я, мать вашу, всего лишь английский филолог!!!
Поэтому всё справедливо, и если я не хочу безвестно сгинуть в страшных казематах Петропавловской крепости, то все надежды на то, что дочь английского посла всё-таки сумеет встретиться с царём Александром и хоть как-то убедить его поверить мне.
С другой стороны, если рассказы моего отца о тайном ордене Цепных Псов верны, то государь вряд ли обрадуется демонстрации серебряного браслета с застёжкой в форме головы собаки. Я прекрасно помнил о том, что опричники и их потомки – вне закона.
Мы ехали долго. Как я понимаю, ни в какое отделение полиции или тайной канцелярии никто заворачивать не собирался. Окна кареты были занавешены
плотным чёрным шёлком. Тем не менее было ясно, что везут меня в одно определённое место.Когда карета остановилась, я даже испытал какое-то удовлетворение, в том плане, что мы прибыли именно туда, куда, как мне казалось, и ехали – в Петропавловскую крепость!
Не уверен, что ещё хоть кто-то радовался бы возвращению в старые тюремные подвалы, но лично для меня во всём происходящем был знак некой стабильности. В конце концов, я уже сидел здесь и вышел на свободу.
Что мешает мне повторить этот подвиг? Почему бы мне вновь не покинуть эти стены победителем? Как вы уже догадались, я скорее убеждал самого себя…
Карета остановилась у знакомых мне ворот. Серые каменные неприступные стены, гулкая брусчатка, поспешный глоток свежего воздуха, и страшные ворота вновь распахнулись передо мной. Всё повторяется, не правда ли?
Мои молчаливые конвоиры сопроводили меня внутрь, сдали с рук на руки местным офицерам, обменявшись с ними многозначительными взглядами. Я был без грубостей и фамильярностей препровождён ещё дальше по коридорам куда-то вниз, в подвальные помещения. Честно говоря, особых волнений не было.
В конце концов, я не чувствовал за собой никакой вины. Совесть моя чиста, сажать меня не за что, а в России банальная драка с последствиями никогда не была поводом для заключения в столь знаменитую тюрьму.
Мне показали, куда свернуть, строгий офицер открыл дверь тяжёлым ключом и мотнул головой:
– Заходи.
– Меня в чём-то обвиняют?
– Не моё дело, – буркнул он, кивнув конвоирам.
Меня подтолкнули в спину прикладом ружья.
Не так чтобы очень больно, но достаточно сильно, чтобы дошло. Я понял, что дискутировать в данном случае не в моих интересах. За мной захлопнулась железная дверь и ключ дважды провернулся в замке. Что ж, это узилище было куда хуже, чем в прошлый раз.
Окон нет, стола и стула тоже, только низкий топчан с охапкой соломы и малюсенькая свечка в углу.
– Ладно. В конце концов, я здесь ненадолго…
С этими умиротворяющими мыслями мне пришлось улечься на холодное и жёсткое ложе, прикрыть глаза и попытаться уснуть. Честно говоря, получилось не очень. Сон не шёл.
Да и, собственно, кто бы поверил в сказку об узнике Петропавловской крепости, спокойно уснувшем в первые же часы своего заключения? Вы – возможно. Я – нет.
Вместо этого я лёг на спину, подложив руки за голову, и полностью отдался логическому осмыслению ситуации, сложившейся за последние два дня. Я снова и снова прокручивал и пролистывал в уме свой разговор с двумя людьми, каждого из которых тогда не знал ни по имени, ни по фамилии.
Чиновник тайной канцелярии, тактичный, тихий, неприметной внешности, и молодой князь, явно испытывающий ко мне заметную антипатию и, как я сейчас понимаю, сделавший всё, чтобы спровоцировать меня на драку. Но хуже всего, что я повёлся!
Моё хвалёное британское самообладание изменило мне в какие-то пять-десять минут. Представляете? Господи, как глупо и как стыдно…
– Я идиот. – Мне пришлось вслух признать эту очевидную истину.
Кому-то из этих двоих (а может, и обоим одновременно) очень нужно было вывести меня из себя, чтобы в результате запрятать вот сюда, под эту крышу, на неопределённый срок. Им всего лишь был нужен повод. Они его получили. И теперь уже мой выход из стен Петропавловки не казался мне таким уж простым и скорым делом…