Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!

Он снова поднял подзорную трубу. Фридрих, видимо, решил пойти ва-банк. Конная батарея стремительно вылетела на поле и развернулась прямо перед Кунерсдорфом. Выученная прислуга моментально сняла орудия с передков, запряжки стремительно унеслись обратно, а шесть орудий полыхнули дымом. Среди домишек деревни взлетели черные столбы. И почти моментально батарея дала второй залп. В Кунерсдорфе вспыхнула пара домов, ветерок раздувал пламя, которое игриво заплясало на крышах. Вот это правильно! Если артиллеристы выкурят русских из деревни, то кавалерия сможет пройти вплотную к ней, ничем не рискуя и одновременно прикрываясь строениями и дымом пожаров от русских пушек.

Однако тут же на вершине Мельничной горы замелькали языки пламени – русские батареи открыли ответный огонь. И стреляли они чертовски метко! Зейдлиц выругался так, что лошадь адъютанта шарахнулась в сторону. Батарею заволокло черным дымом, в котором мелькали красные взблески. Видно было, как, подброшенное русским ядром, взлетело орудие и, неуклюже кувыркаясь, рухнуло обратно. Из дыма выскочили несколько ободранных фигур и опрометью побежали в тыл.

– Трусы! Схватить и расстрелять! – бушевал Зейдлиц.

Но тут дым рассеялся, и стало видно, что прусская батарея просто исчезла. Валялись два разбитых лафета, еще одна пушка, потеряв колесо, скособочилась и уткнулась стволом в землю, кругом лежало несколько растерзанных тел.

Генерал вытер вспотевший лоб и невольно перекрестился. Но не успел он перевести дух, как появился второй посланец короля.

– Его величество требует, чтобы кавалерия шла в атаку!

Зейдлиц фыркнул, как рассерженный кот:

– Рано! Вы видите, что делают эти чертовы русские пушки?! Если я положу кавалерию, сражение будет проиграно.

Державшийся рядом генерал фон Шорлеммер ухмыльнулся в густые усы. Его забавляла эта заочная перепалка Зейдлица с королем, а вдобавок он и сам совершенно не рвался вести кирасиров на пушки.

И как раз в тот момент, когда собравшаяся с духом прусская пехота, которой теперь командовал Ведель, опять пошла на штурм Мельничной горы, снова примчался на запаленной лошади королевский адъютант.

– Король приказывает вам, генерал, атаковать незамедлительно! Или сдать командование генералу Шорлеммеру, который выполнит повеление его величества. И еще король сказал, что не узнает своего Зейдлица. Он велел спросить, не превратился ли тот в старую бабу!

Зейдлиц побагровел:

– Ах так?! Ну, мы пойдем в атаку. Если король приказывает, мы пойдем хоть на русские пушки, хоть к черту на рога! Не знаю, что нас там ждет, но я атакую, и да поможет бог нам и королю.

Он раздраженно отшвырнул в сторону трубку – была у генерала такая привычка: перед атакой выкидывать недокуренную трубку, как бы собираясь потом за ней вернуться, – и выхватил саблю.

– Трубач! Атаку!

Земля дрогнула под копытами тяжелых коней.

* * *

Петенька увидел, как в промежутках между прудами появилась прусская кавалерия, Зейдлиц спешил на рысях пройти узости, чтобы побыстрее развернуть свои эскадроны на поле и атаковать русских, как приказал король. Однако русские не стали ждать, тяжко ударили пушки как с Мельничной горы, так и с Большого Шпица. Сказалась предусмотрительность графа Шувалова, который приказал готовить на Мельничной горе штерн-шанц, с коего вести можно было круговой обстрел. Взметнулись черные столбы дыма и земли, пронизанные красными сполохами пламени. Сейчас русские артиллеристы чувствовали себя гораздо увереннее, чем в начале битвы, прусский черт оказался далеко не так страшен, как его малюют. И если русская пехота еще не могла похвастаться решительным успехом над неприятелем, а кавалерия так и вообще до сих пор в бой не вступала, то артиллерия уже показала себя с наилучшей стороны. И выучка артиллеристов, и сами пушки оказались много лучше прусских. Во всех местах, где велась дуэль артиллерийская, пруссаки вынуждены были уступить. Батареи генерала Финка на Третине давно уже молчали, а печальная судьба конной батареи, рискнувшей появиться перед Кунерсдорфом, устрашила неприятеля, и он уже не решался на такие дерзости.

Пехота генерала Веделя не посмела идти на батареи единорогов, сейчас это делала прусская кавалерия. Петенька увидел, как злобно ощерился князь Голицын и замахал рукой, что-то приказывая. Тотчас несколько батальонов, стоявших ранее фронтом к Малому Шпицу, повернули подкреплять фланг, откуда появилась новая опасность.

А тощенький подполковник продолжал суетиться:

– Казачков бы сейчас пустить, казачков…

Голицын, прибежавший прямо на батарею вместе со своей свитой, еще раз оглядел поле, довольно потер руки и сказал генералу Еропкину:

– Ну, Петр Дмитриевич, теперь баталия наша! В ближайшие полчаса все решится, Фридрих последний козырь выложил, и мы его побьем!

Еропкин недовольно качнул головой:

– Не накаркайте, ваша светлость.

– Нет-нет, – уверенно бросил Голицын. – Разве вы не видите, что происходит?

Действительно, перекрестный огонь десятков русских орудий косил прусскую кавалерию. Проходы между прудами были завалены конскими трупами, и Петеньке даже показалось, что вода понемногу становится красноватой. Но кавалеристы рвались вперед: Зейдлиц не приучил их отступать, к тому же сам прославленный генерал вел кирасиров в атаку. Разве можно было помыслить о неудаче? Поредевшие и окровавленные эскадроны выстроились на поле неровными рядами и бросились на Мельничную гору.

– Проверить кремни! – скомандовал пехотный полковник, улучив миг между пушечными залпами. – Пальба плутонгами!

И тут Петенька вспомнил наказ графа Петра Ивановича. Наступает его время. Князь Голицын не может ошибаться, развязка близится, и теперь его черед действовать. Он бросился на противоположный склон горы, где ближе к оврагу томились ожиданием юные кавалеристы. Петенька настрого приказал им даже близко не появляться на линии огня, чем прежестоко огорчил мальчишек. Однако приказ надлежало исполнять, и они подчинились. И вот теперь корнеты опрометью бросились к секунд-майору, наперебой спрашивая, когда им позволено будет. Особенно усердствовал этот… Белобрысый. Но Петенька отмахнулся от них, мимоходом приказав подождать еще немного, он прямиком бросился к бригадиру Краснощекову и потребовал выделить десяток казаков. Бригадир воспротивился было, однако Петенька оборвал его, сообщив, что это приказ графа Шувалова и казаки потребны для исполнения сугубо секретного задания. Краснощеков только поморщился, но подозвал урядника и приказал ему следовать за Петенькой. И корнетам, и казакам велено было ждать особого сигнала, после чего следовать за секунд-майором, не мешкая.

– Помните, что вам говорили? – строго заметил он корнетам. – Ваша задача имать Брокдорфа. Никаких драк, никаких погонь! Вам должно изловить прусского агента, через коего немало вреда делам государыни причинилось.

Мальчишки еще раз тяжко вздохнули, но не посмели ничего сказать. Петенька старался держаться как можно увереннее и спокойнее, хотя как раз этой уверенности и спокойствия он не испытывал. На холм неслись три линии прусской кавалерии, все еще грозные. И тут словно разверзлась преисподняя, вершину Большого Шпица затянула густая пелена порохового дыма, в которой блистали красные языки пушечных выстрелов. Резко затрещали фузеи. Навстречу кавалерии Зейдлица с воем полетела туча картечи, пронзительно завизжали пули.

Словно гигантская коса прошлась по шеренгам прусской кавалерии, люди и лошади валились на землю, над полем боя поплыл какой-то истошный, не человеческий и не звериный вой, в котором слились воедино отчаяние и боль. Петенька, с трудом удерживая в поводу пляшущего коня, хищно оскалился и торопливо огляделся, желая увидеть на лицах солдат такую же радость и торжество. Но нет, покрытые пылью лица мушкатеров не выражали ничего, кроме усталости. Они торопливо подносили ко рту новый патрон, скусывали, перезаряжали фузею и стреляли. Перезаряжали и снова стреляли, перезаряжали и снова стреляли, перезаряжали… Ничего, кроме тупого ожесточения и упрямства. Двое валялись тут же, под ногами у товарищей, у одного голова превратилась в нечто бесформенное красно-желто-серое, у другого вся грудь была разворочена, и кровь уже не текла из огромной раны. Но мушкатеры даже не смотрели на них, они перезаряжали и стреляли.