Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942

На следующее утро мой верный Плут издох. Петерман выглядел ужасно, он был буквально убит горем. Сильно заикаясь от волнения, он доложил мне о случившемся:

– К-к-когда я п-п-проснулся с-с-сегодня у-у-утром и п-п-пошел п-п-посмотреть, к-к-как там лошади, Плут б-б-был уже м-м-мертв!

Будучи не в состоянии произнести еще хоть слово, он указал рукой на другую сторону дороги. В нескольких шагах от дороги, под высокой березой лежал мой верный скакун, который доставил меня сюда, в глубь России. Он лежал, неестественно завалившись на бок, давно уже остывший и окоченевший. Утомительные дальние переходы по ужасным дорогам совершенно измотали его и в конце концов доконали.

– Вы ни в чем не виноваты, Петерман! – успокоил я его. – Я знаю, как хорошо вы за ним ухаживали! Просто он был уже слишком стар и трудности пути оказались для него непосильными!

Мы сняли с Плута сбрую, и его голова безжизненно опустилась на траву. К сожалению, у нас не было времени, чтобы закопать его. Поэтому мы наломали свежих березовых веток и прикрыли ими моего верного боевого друга.

Я должен был как можно быстрее раздобыть себе нового коня. Ветеринар нашего полка, обер-лейтенант ветеринарной службы Никерль, как раз находился в этот день в ветеринарной роте дивизии, в которой всегда были в наличии запасные лошади. Никерль был веселым уроженцем Вены со штатскими манерами даже на войне. Мы с ним очень хорошо ладили. Ведь, в конце концов, он был родом из того же самого города, как и моя любимая Марта, и мы оба всегда были рады возможности поболтать о прекрасной столице Австрии. Я быстро набросал несколько строк на обратной стороне медицинской карточки и вручил ее Петерману.

«Дорогой Никерль, мой конь издох. Мне срочно нужен другой, но только не какая-нибудь старая, дряхлая кляча! Как только смогу, я сразу же приеду к тебе!»

– Вот, Петерман, сейчас же скачите в ветеринарную роту! Передайте эту записку обер-лейтенанту ветеринарной службы Никерлю и ждите там, пока я сам не приеду. А тем временем посмотрите лошадей и попытайтесь найти для меня подходящего коня!

Между тем наш батальон снова двинулся в путь.

Слева рядом с дорогой мы увидели выгоревшие остовы двух немецких разведывательных бронеавтомобилей. Возле них виднелись четыре свежих могильных холмика: обер-лейтенанта и троих солдат. Прилегающие к дороге поля были буквально испещрены следами от гусеничных боевых машин. В посеченном осколками от снарядов перелеске рядом с дорогой в беспорядке стояло около шестидесяти русских танков, большинство из которых было подбито, но некоторые были брошены в целости и сохранности. Очевидно, два немецких разведывательных бронеавтомобиля столкнулись с крупным количеством вражеских танков и по рации сообщили об этом следовавшим за ними нашим танкистам. Прибыв на место, те полностью разгромили танковую часть русских. [35] Однако в ходе этого боя оба наших бронеавтомобиля были, к сожалению, уничтожены.

35

В описываемый период в указанном автором районе (восточнее Велижа) танков у Красной армии было крайне мало. Все мало-мальски крупные боестолкновения с участием бронетехники хорошо известны. Кроме того, немецкие танкисты очень не любили вступать непосредственно в бой с советскими танками, даже с легкими, из-за равенства в этом случае мощи танковых пушек – 45-мм орудия советских Т-26 и БТ поражали в ближнем бою немецкие танки. Немцы предпочитали, чтобы с советскими танками боролись артиллерия, пехота (ее противотанковые ружья поражали легкие танки) и авиация. С танками же Т-34 и КВ немецкие танкисты в 1941 г. старались в бою не встречаться.

Такие сцены не были чем-то необычным на автодорогах, ведущих к Москве. Несколько свежих могил, несколько единиц сгоревшей бронетехники и мертвая тишина окружающего леса – вот и все, что оставалось после таких скоротечных боев…

Наша походная колонна уже не проявляла особого интереса к подобным батальным сценам. Бойцы уже успели увидеть слишком много разрушений. Они лишь хотели добраться до Москвы – это было их единственным желанием. И они надеялись, что вскоре Москва будет взята. Каждый солдат ожидал, что тогда прекратятся, наконец, эти бесконечные переходы, можно будет отдохнуть и снова начнется нормальная жизнь. Москва означала для них больше цивилизации, развлечений, женщин и, возможно, даже послабление строгой дисциплины. А может быть, как знать, и конец войны! Победу! Каждый думал только о Москве и не ломал себе голову над тем, а что же будет потом. Москва была долгожданной, страстно желанной целью бесконечного марша.

На следующий день после санитарного обхода я отправился в ветеринарную роту. Крюгер вел мой «Мерседес», который теперь находился в ужасном состоянии.

– Слишком стар и изношен! – лаконично заявил Крюгер. – Год выпуска 1937-й! Сначала Германия, потом Франция, затем Восточная Пруссия и вот теперь Россия! Этого оказалось слишком много даже для такой машины, как «Мерседес»!

Один раз во Франции, когда я еще был унтерарцтом, мне уже всучили самую старую клячу и самую разбитую машину. Но на этот раз я решил, что не уеду из ветеринарной роты до тех пор, пока не получу приличного коня. Кроме того, я хотел привести в движение все рычаги, чтобы мне выделили, наконец, надежную машину. Но в штабе дивизии мне напрямик заявили, что вплоть до падения Москвы о новом автомобиле не может быть и речи. Тем не менее к концу дня я обзавелся хорошей лошадью – тракенской кобылой из Восточной Пруссии. Когда я прибыл в ветеринарную роту, Петерман уже подобрал ее для меня.

– Мир тебе, человеческий доктор! – приветствовал меня обер-лейтенант ветеринарной службы Никерль и предложил отведать свежеиспеченного венского яблочного штруделя. Я решил сразу же забрать выбранную Петерманом кобылу, хотя шустрый австрийский ветеринар и попытался в шутливой форме протестовать, заявив, что для великогерманского вермахта не бывает плохих или хороших лошадей – есть просто лошади. В честь симпатичной невесты Никерля я окрестил свою кобылу Зигрид, и Петерман с гордым видом поскакал на ней назад в батальон.

Прежде чем мы с Крюгером последовали за ним на нашем «Мерседесе», я нанес визит вежливости начальнику медико-санитарной службы дивизии, подполковнику медицинской службы доктору Грайфу. Он поздравил меня с полученной наградой, и я заметил, что он сам и его персонал не носят больше нарукавные повязки с красным крестом. По всей видимости, вопрос о действии Женевской конвенции на территории Советского Союза был положен под сукно, как совершенно бессмысленный и без официальной оценки.

28 июля мы вышли к озеру Щучье. Здесь, в пятнадцати километрах от городка Белый, разбили свой ночной лагерь. Солдаты измерили на карте расстояние до Москвы – оказалось, что по прямой осталось всего лишь каких-то триста километров! От границ Восточной Пруссии мы уже прошагали почти тысячу километров. Тысячу километров чуть более чем за пять недель! Три четверти пути уже позади, осталось преодолеть всего лишь одну четверть! Мы могли бы сделать это за две недели, даже если при приближении к столице России сопротивление противника значительно возрастет! Мы возьмем город задолго до наступления зимы и тогда посмеемся над российскими морозами!

– Кагенек ошибся в своем прогнозе! – сказал я, обращаясь к Якоби. – Мы должны быть там к концу августа!

Но на следующий день приказ на марш так и не поступил. Офицерский состав батальона проявлял нетерпение, но солдаты были рады еще одному дню отдыха. И я разрешил им купаться в озере Щучье.

29 июля для разведки лежащего перед нами лесного массива, раскинувшегося по обоим берегам реки Межи, было отправлено несколько конных дозоров. Они проскакали десять километров на север, затем столько же на восток и юго-восток и не встретили ни одного русского.

А 30 июля поступил немало удививший всех приказ остановиться на достигнутом рубеже и приступить к оборудованию оборонительных позиций.

Глава 8 Налет казаков

В последующие несколько дней практически вся группа армий «Центр» остановилась. И только под Смоленском начавшийся десять дней тому назад бой на окружение был в полном разгаре. За исключением этой битвы весь остальной фронт [группы армий «Центр»], протянувшийся на 650 километров от Великих Лук на севере до Рославля на юге, замер. Танковые войска, моторизованные соединения, пехота, артиллерия окапывались и ждали…

Нам суждено было не сразу узнать причину этой странной паузы. Сначала мы даже не знали, что приказ остановиться получила вся группа армий «Центр», которая, как огромные клещи, собиралась раздавить всю центральную часть Советской России. К счастью, в тот момент мы еще не знали, что эти могучие клещи так и не смогут никогда сомкнуться, что они потеряют свою силу и три года спустя будут разгромлены Советами, получившими к тому времени подавляющее превосходство в живой силе и технике.

6-й пехотной дивизии был отведен для обороны участок фронта шириной сорок пять километров. Из них около четырех километров пришлось на долю нашего батальона. Крайне раздосадованные случившимся, мы принялись за работу.

Нойхоффа и Хиллеманнса вызвали на совещание в штаб полка. Каждый из нас втайне надеялся, что они вернутся оттуда с сообщением, что приказ об остановке был чьей-то ошибкой. Ведь, в конце концов, не зря же мы в течение пяти недель совершали марши до полного изнеможения. Отступавший в панике противник так и не смог прийти в себя. Там, где он останавливался, пытаясь задержать наше стремительное наступление, он бывал разбит наголову. И вот теперь мы должны были почему-то занять оборонительные позиции! Это просто не укладывалось у нас в голове! [36]

36

Оборона немцев в ходе кровопролитного Смоленского сражения 10 июля – 10 сентября 1941 г. была вынужденной.