Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942

Минометчики Кагенека и тяжелые станковые пулеметы заняли свои позиции и открыли шквальный огонь по деревне. Не прошло и часа, как деревня была уже в наших руках. Не помогла русским изменить положение и безрассудная атака небольшого отряда казаков, как и применение ими так называемых «коктейлей Молотова». Правда, с помощью этого примитивного оружия русским удалось поджечь командирский танк Пандера после того, как он уничтожил четыре вражеские противотанковые пушки, а пятую захватил в качестве трофея, взяв ее на буксир. В этом бою мы впервые столкнулись с этим простым, но довольно опасным оружием русских.

В лесу и на опушке леса осталось лежать много убитых и раненых красноармейцев. Однако то, насколько успешной оказалась наша контратака, мы смогли оценить в полном объеме только тогда, когда из леса вышли Штольце и его солдаты с внушительной колонной пленных. Без соприкосновения с противником 10-я рота добралась до переправы через Межу раньше отступавших русских. Когда позднее большая группа красноармейцев, преследуемая нашими оставшимися двумя танками, попыталась переправиться через реку, Штольце приказал подпустить их к самой реке и затем расстрелять в упор. Под градом пуль 10-й роты погибло много солдат пехоты и кавалерийских подразделений Красной армии. Нашим бойцам удалось вывести из строя или взять в плен почти всех красноармейцев, которые пытались отступить на другой берег Межи.

Проведенный позднее подсчет показал, что мы взяли в плен 140 человек и захватили в качестве трофеев большое количество тяжелого оружия, прочего стрелкового оружия и военной техники. Но и среди наших солдат еще четверо было убито и четырнадцать ранено. Таким образом, в моем вечернем донесении значилось: «3-й батальон 18-го пехотного полка – шестеро убитых, двадцать девять раненых».

Командование дивизии прислало нам свои поздравления, так как этот успешный контрудар был проведен с такими незначительными потерями. Конечно, шестеро убитых и двадцать девять раненых означали в масштабе дивизии совсем немного. Собственно говоря, истинную боль причиняет только смерть того человека, которого сам хорошо знал. Кто из командования дивизии был лично знаком с лейтенантом Якоби? Для них это была просто фамилия в списке личного состава. А санитара Дехорна там не знали даже и по фамилии, точно так же, как и остальных погибших… и раненый с волосами цвета соломы был для хирургов санитарной роты всего лишь очередным пациентом с тяжелым ранением в брюшную полость. Шансы на выживание пятьдесят на пятьдесят. Возможно, мы выходим его – мы сделаем все, что в наших силах! Что вы сказали? Его брат-близнец погиб под Полоцком? Как жаль! Ну что же, возможно, нам удастся сохранить этого для его матери…

Я вызвал по рации три санитарные машины и распорядился отправить раненых. Одним из них был брат-близнец, пока еще живой.

Среди пленных оказалось несколько человек, которые немного понимали в оказании медицинской помощи. Они помогли мне оказать помощь раненым красноармейцам, потом я распорядился перенести их в не поврежденную во время боя избу. Один из пленных обратился ко мне на хорошем немецком языке.

– Откуда вы так хорошо знаете немецкий язык? – удивленно спросил я его.

– От моих родителей.

– И где же живут ваши родители?

– Недалеко от Иркутска, в Сибири. Там находится моя родная деревня. Там все жители говорят по-немецки. Все наши предки переселились туда из Германии!

Он назвал мне свою фамилию, Кунцле, и рассказал подробнее о немцах в России. Во времена Екатерины Второй немецких крестьян активно агитировали переселяться в Россию. И многие из них, поддавшись уговорам, поселились на нижней Волге и в Сибири. Потомки этих переселенцев сохранили свою самобытность, свои немецкие песни и родной язык вплоть до сегодняшнего дня. И вот теперь обрусевшие немцы были вынуждены воевать за большевиков против своей исторической родины – Германии.

Кунцле сразу приглянулся мне. Он был интеллигентным человеком, одинаково хорошо знал немецкий и русский языки и кое-что понимал в оказании первой медицинской помощи.

– Не хотели бы вы остаться со мной? – спросил я его.

В ответ он кивнул.

Мы пошли к выезду из деревни, где собирался наш батальон. У одного из сараев стоял раненый конь, по его шее обильно струилась кровь. На земле рядом с конем лежал мертвый казак, все еще сжимавший в руке шашку. Пулеметная очередь прошила шею лошади, а острый осколок снаряда вырвал большой кусок из ее брюха. Однако верный конь продолжал нести караул рядом с мертвым хозяином. Мне стало жаль его. Я вытащил тяжелый комиссарский пистолет, приставил дуло к виску смертельно раненного животного и нажал на спусковой крючок. Ноги коня подкосились, и он рухнул на землю рядом со своим хозяином. Это была единственная услуга, которую я мог ему оказать.

В сгущавшихся сумерках усталый батальон медленно двинулся назад к своим позициям. К сегодняшней ночи на этом берегу Межи не осталось больше ни одного русского. Теперь мы находились вне зоны досягаемости вражеской артиллерии и поэтому могли спать спокойно.

Однако мысль о близнеце с волосами цвета соломы, который, лежа в санитарной машине, со своим тяжелым ранением в брюшную полость трясся сейчас на ухабах российских дорог по пути в госпиталь, не оставляла меня. Я ничего не смог сделать для его брата, ничем не смог помочь Дехорну и Якоби. Вполне возможно, что бедному парню еще придется дожидаться, пока наступит его очередь, и его прооперируют – а ведь при ранении в брюшную полость на счету каждая минута! И тогда его матери придется в течение одного месяца получить сразу две похоронки – сыновья-близнецы, оба пали смертью храбрых…

Нойхофф разрешил мне сразу же после возвращения на позиции отправиться в санитарную роту. Мы с Петерманом вскочили на коней и галопом понеслись в тыл.

– Когда мы прибыли сюда, у них на операционном столе лежал уже другой солдат с ранением в брюшную полость! – прошептал санитар-носильщик, который сопровождал нашего близнеца в санитарной машине.

Раненый лежал на носилках, стоявших у стены. Я быстро подошел к нему и пощупал пульс. Он оказался совсем слабым, а его губы уже посинели. Раненому пришлось ждать здесь уже полчаса, пока хирурги оперировали другого пациента с ранением в живот.

– Войдите! – откликнулся оберштабсарцт Шульц, когда я постучал в дверь его кабинета.

– А, это вы, Хаапе, что вас привело сюда?

– Герр оберштабсарцт, один из моих раненых – тяжелое ранение в брюшную полость – ожидает своей очереди на операцию. Не могли бы вы мне сказать, кого будут оперировать следующим?

В нескольких словах я рассказал ему о брате-близнеце, которого мы похоронили у деревни Гомели. Шульц полистал свои бумаги.

– Действительно, вашего пациента будут оперировать следующим! Сегодня нам надо было бы иметь не один, а сразу пять операционных столов! – сказал он, тяжело вздохнув.

– Большое спасибо, герр оберштабсарцт! И…

– Да, Хаапе?

– Если бы я мог каким-то образом помочь, я бы с удовольствием…

– Конечно, Хаапе!

Я тщательно вымыл руки. Санитар помог мне надеть стерильный халат и повязал маску, однако не дал резиновых перчаток. Лежавшего на операционном столе раненого в этот момент как раз зашивали. Хирург, проводивший операцию, капитан медицинской службы доктор Бокшатц, снял забрызганный кровью халат, стянул перчатки и погрузил руки в сосуд со спиртом.

– Что привело сюда нашего бравого войскового врача? – спросил он, подмигнув мне.

– Следующий оперируемый – один из моих людей! – ответил я.

– Могу себе представить, что он, видимо, не первый и не последний ваш пациент!

– Так точно, герр штабсарцт! Но этот раненый – брат-близнец другого солдата, которого недавно нам пришлось похоронить у дороги во время перехода!

– Что у него за ранение?

– Пулевое ранение брюшной полости! Пуля вошла над пупком и вышла слева под почками!