Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942
Шрифт:
– И зачем нам, людям, вообще нужны эти брюшные полости? В мирное время мы бы так не сказали, не так ли, Хаапе? Ну хорошо, пойдемте, пустим вашего близнеца под нож!
Санитар повязал ему стерильную маску и приготовил пару чистых резиновых перчаток, в которые хирург с трудом втиснул свои натруженные за день руки.
– Йод! – коротко бросил Бокшатц, входя в операционную.
Близнец был уже пристегнут широкими ремнями к операционному столу. Справа от пациента стоял хирург, слева ассистирующий ему хирург, санитар, исполняющий роль второго ассистента, а также два других операционных санитара – инструменталист, подготовленный для работы с операционными инструментами, и помощник. В торце операционного стола, где покоилась голова раненого, стоял анестезиолог.
Бокшатц кивнул ему, и на ватно-марлевую повязку, закрывавшую рот и нос близнеца, начал
По бокам выреза на ткани помощники положили еще несколько стерильных салфеток, которые затем специальными зажимами были прикреплены к коже. Свет от яркой операционной лампы падал точно на середину живота. Одним взмахом скальпеля Бокшатц сделал надрез глубиной полтора сантиметра, который начинался примерно на ширину ладони ниже грудины, шел вниз, огибал пупок и по прямой опускался вниз на ширину ладони ниже пупка. Еще два-три дополнительных надреза, и вся брюшная стенка была вскрыта. Стала видна лежащая под ней отливающая бело-голубым цветом брюшина.
– Зажим! Тампон!
И без того слабо кровоточившие сосуды были быстро пережаты или перевязаны. Бокшатц ухватил брюшину хирургическим пинцетом, раскрыл ее одним быстрым взмахом скальпеля и затем продолжил надрез прямыми ножницами в направлении разреза живота. Затем специальными зажимами он с обеих сторон прикрепил брюшину к льняной ткани. Второй ассистент вставил в разрез тупые крючки и с их помощью растянул брюшину вправо и влево. Теперь брюшная полость была полностью открыта. В ней стояла свежая, несвернувшаяся кровь. С помощью стерильного тампона Бокшатц быстро удалил кровь с небольшой примесью содержимого кишечника и наклонился ниже, чтобы лучше рассмотреть внутреннюю рану. К счастью, толстая кишка оказалась незадетой. Таким образом, можно было не опасаться инфицирования кишечными бактериями. Но зато тонкий кишечник был поврежден во многих местах, а закрывающий тонкие кишки большой брюшной сальник (Omentum Majus) был разорван и кровоточил. Четыре руки постарались остановить кровотечение, в то время как две других руки с помощью тупых крючков продолжали удерживать брюшную полость открытой.
Некоторое время не было слышно ничего, кроме нескольких отрывистых команд и негромкого позвякивания инструментов. Внезапно в тишине раздался встревоженный голос анестезиолога:
– Состояние пациента быстро ухудшается!
– Кислород! – ровным голосом сказал Бокшатц, не теряя самообладания.
– Переливание крови! Вы, доктор Хаапе! – обратился он ко мне. – И перистон… с сердечно-сосудистым средством!
К торцу стола придвинули громоздкий аппарат с кислородным баллоном, и анестезиолог наложил на лицо пациента кислородную маску. Я набрал в шприц двести кубиков плазмозамещающего раствора перистона и немного кардиазола для стимуляции сердечной деятельности и кровообращения. Все это я ввел в вену на левой руке раненого. Ведь руки хирургов должны были при любых обстоятельствах оставаться постоянно стерильными. Затем я приготовил все необходимое для переливания крови. Когда она началась, пульс сразу же усилился. Однако губы все еще оставались очень бледными. Тем не менее общее состояние раненого улучшалось с каждой минутой.
Все это время операция продолжалась, не прерываясь ни на секунду. Разорванный во многих местах тонкий кишечник и большой сальник были тщательно зашиты. Между тем состояние пациента улучшилось уже настолько, что пришлось снова прибегнуть к наркозу.
Осторожно, но с полной уверенностью в своих силах Бокшатц вынул весь тонкий кишечник из брюшной полости и аккуратно положил его на стерильную льняную салфетку, расстеленную над животом раненого. Он тщательно осмотрел кишечник, чтобы убедиться, что все повреждения добросовестно устранены. Затем опустил руки в брюшную полость, чтобы зашить входное
и выходное отверстия в брюшине. Из брюшной полости были удалены последние остатки попавшего туда содержимого кишечника и капли крови. Те места брюшной полости, где это было необходимо, промыли теплым соляным раствором и насухо промокнули стерильной салфеткой. Все органы брюшной полости были чистые и теперь хорошо просматривались. Они напомнили мне глиняные модели на нашем медицинском факультете. Бокшатц еще раз тщательно все осмотрел: желудок, поджелудочную железу, толстую кишку, мочевой пузырь. Все было в порядке. Теперь в брюшную полость снова аккуратно уложили тонкий кишечник. Бокшатц и его ассистент начали тщательно зашивать брюшину.– Двадцать кубиков антиперитонитной сыворотки! – сказал Бокшатц.
Сыворотка была введена, поскольку все же существовала вероятность инфекции в результате попадания в брюшную полость кишечных бактерий или бацилл газовой гангрены. Вот сделан последний стежок и завязан последний узелок шва на брюшине. Ассистент обрезал лишние нитки, и брюшная полость была слоями снова закрыта, а кожа брюшной части сшита. Несколькими быстрыми стежками Бокшатц закрыл и входное отверстие над пупком. Раненого отстегнули от операционного стола, и подобным же образом было обработано выходное отверстие.
Когда в заключение на операционную рану наложили обычную стерильную повязку для защиты от инфекции, оказалось, что с начала операции не прошло и сорока минут. На часах было 22:30. Санитары осторожно положили медленно приходившего в себя после наркоза близнеца на походную кровать, застеленную чистой белой простыней. Не прикасаясь ни к чему руками, Бокшатц стянул перчатки и окровавленный халат и начал готовиться к следующей операции. На операционном столе уже лежал солдат с размозженным бедром.
Только к полуночи я вернулся в нашу офицерскую палатку. Лейтенант-танкист Пандер оживленно беседовал с Нойхоффом, Хиллеманнсом и Ламмердингом. Казалось, что он был хорошо информирован о положении на фронте, и он поведал нам, что в нашем Генеральном штабе не было единого мнения о дальнейшем наступлении на Москву. Конечно, взятие этого промышленного центра и крупного транспортного узла имело бы большое стратегическое значение. Однако противники продолжения наступления группы армий «Центр» на Москву возражали, что оно может стать опасным, пока не уничтожены крупные силы Советов, оборонявшиеся на Украине. После завершения 6 августа битвы на окружение под Смоленском Гитлер лично решил временно приостановить наступление на Москву. Большая часть наших танковых соединений и значительная часть военно-воздушных сил уже перебрасывались в южном направлении, чтобы усилить находившуюся там группу армий «Юг» во время ее наступления на крупную вражескую группировку под Киевом.
– Это было личное решение Гитлера! – еще раз подчеркнул Пандер и пригладил ладонью свои сильно обгоревшие во время утреннего боя волосы. Услышав это, все мы были, конечно, очень разочарованы.
– А что вы думаете об этом, герр майор? – спросил Хиллеманнс.
Нойхофф на мгновение задумался. Он очень редко обсуждал решения своего вышестоящего начальства.
– Если Пандер прав, – ответил он наконец, растягивая слова, – это означает, что наше продвижение на Москву на некоторое время приостанавливается. Но не забывайте, – и он погрозил Пандеру указательным пальцем, – что наше Верховное командование знает общую обстановку гораздо лучше, чем мы! Тем не менее это довольно странно: остановить армию, которая наступает, не встречая со стороны противника почти никакого сопротивления.
Наверняка эта его речь показалась самому Нойхоффу почти что призывом к мятежу.
После двух дней отсутствия кавалерийский эскадрон фон Бёзелагера снова вернулся в расположение наших войск. Он неотступно преследовал противника, глубоко вклинившись на его территорию, и нанес ему существенный урон. Кроме того, нашим кавалеристам удалось выяснить, что перед нами находилась полоса ничейной земли, ширина которой составляла от пятнадцати до двадцати пяти километров.
Мы занимались укреплением своих оборонительных позиций. Русские отвечали лишь редкими налетами своей бомбардировочной авиации, правда, их бомбардировки отличались крайней неточностью. Мы ежедневно высылали вперед разведывательные дозоры, которые лишь изредка вступали в соприкосновение с противником. Русские вели себя, очевидно для своего же блага, довольно спокойно. Наш контрудар и последующая зачистка территории до самой Межи себя полностью оправдали.