Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942

– Уже минус 35 градусов! Ты знаешь, что это означает?

– Об успехе или поражении теперь можно судить по показаниям термометра! Ты это имеешь в виду, Франц?

– Да, Хайнц! Вот именно!

Каждый из нас погрузился в свои невеселые мысли. Неужели генерал Мороз все-таки и на этот раз спас Сталина? Неужели все было напрасно? Мы этого еще не знали, но к этому моменту уже было принято решение прекратить наступление на Москву. [77] Несмотря на все наши жертвы, последнее слово оказалось за слишком ранней зимой.

77

В первых числах декабря немцы еще пытались наступать. Но к этому времени тяжелое для них положение сложилось на фронте 2-й танковой армии Гудериана. 27–30 ноября одна из его танковых дивизий была разбита южнее Каширы. 3 декабря части Гудериана даже перерезали железную и шоссейную дорогу севернее Тулы, но контрударом были также разбиты. А на рассвете 6 декабря мощным ударом войск левого крыла Калининского фронта началось контрнаступление советских войск под Москвой. На следующий день перешли в контрнаступление ударные группы Западного и правого крыла Юго-Западного фронта. Ожесточенные бои развернулись на фронте от Калинина до района южнее Ельца протяженностью около 1000 км. Вопреки приказу Гитлера немецкие войска, пытаясь наносить контрудары, начали отступать, бросая тяжелую технику (за это многие высшие военачальники были смещены со своих постов). Только 8 декабря Гитлер, видя, как развиваются события, подписал директиву № 39 на переход к стратегической обороне на Восточном фронте.

В дивизии группы армий «Центр» поступил приказ занять оборону и окопаться. Из штаба полка мне сообщили, что все отпуска сдвигаются на несколько дней, но потом можно будет уходить в отпуск. Это было необходимо, пока наши войска не обустроятся на новых оборонительных позициях.

8 декабря как гром среди ясного неба прозвучало сообщение: Япония объявила войну Америке. Япония вступила в войну с Америкой, но не с Россией! Наши мечты о войне на два фронта против Советов разбились вдребезги!

Потом поступили донесения, что наши позиции по обе стороны от Калинина атакованы свежими, только что прибывшими из Сибири воинскими частями, значительно превосходящими наши подразделения по численности. Видимо, Сталин уже давно знал о планах японцев и поэтому отважился снять эти дивизии со своей восточной границы. Все ломали голову над тем, как такое стало возможным. И только после войны выяснилось, что это немецкий коммунист Рихард Зорге раздобыл информацию о намерениях японцев и передал ее Сталину. Благодаря полученной информации Советы смогли нанести нам поражение под Москвой. Зорге в течение нескольких лет работал в Токио под видом корреспондента одной из немецких газет. Там он сумел втереться в доверие к немецкому послу и узнал от него о планах японцев, о которых немедленно сообщил в Россию. После войны он поселился в Москве. За предательство своих соотечественников Зорге получил российское гражданство и был награжден одним из высших коммунистических орденов. (Так у автора. В действительности Рихард Зорге был арестован в октябре 1941 года японцами и казнен по приговору суда 7 ноября 1944 года. – Пер.)

В наш батальон поступил запрос, согласно которому нужно было представить к награждению только что учрежденной новой наградой, Немецким крестом в золоте, двоих самых отважных бойцов. Это была особо ценная награда, которую могли получить только фронтовики, уже награжденные ранее Железным крестом 1-го и 2-го класса и после этого не менее пяти раз выполнившие требования, необходимые для награждения Железным крестом 1-го класса. Большая золотая звезда со свастикой в центре – единственная из всех наград – носилась на правой стороне груди.

Если бы вопрос о награждении был поставлен на голосование, то весь батальон проголосовал бы точно так же, как и Нойхофф. В качестве первого кандидата он назвал: обер-фельдфебеля Альбрехта Шниттгера, командира взвода 10-й роты, за примерную храбрость перед лицом врага, неоднократно проявленную на поле боя. А в качестве второго кандидата был предложен: обер-лейтенант Франц граф фон Кагенек, командир 12-й роты, за выдающиеся успехи в командовании, личную отвагу и способность принимать верные решения в критических ситуациях.

Представления к награждению обоих кандидатов Немецким крестом в золоте были направлены в штаб дивизии, а оттуда их вместе с другими списками переслали в Берлин.

День 13 декабря 1941 года должен был стать первым днем моего отпуска. Накануне, 12 декабря, я получил свое отпускное удостоверение и точные инструкции, как добраться до места проведения отпуска. Из нашего батальона разрешили отправиться в отпуск только пятерым, и я оказался единственным офицером среди них. На следующее утро Фишер должен был отвезти пятерых отпускников на нашем «Опеле» в деревню Васильевское, откуда нам предстояло продолжить свой путь уже на армейском грузовике.

Унтерарцт Фреезе и пожилой оберштабсарцт Вольпиус официально приняли на себя мои обязанности в медсанчасти. Военнослужащие батальона то и дело приносили нам кучи писем, которые мы должны были взять с собой в Германию. Мы всем клятвенно обещали передать приветы родным и близким. Со всех сторон мне совали деньги, на которые я должен был купить цветы и разослать их по указанным адресам женам и невестам.

Когда вечером 12 декабря мы собрались в тесном кругу в офицерской столовой, чтобы распить на прощание бутылочку коньяка, над полями и лугами снова задул ледяной восточный ветер. Температура упала до минус 38 градусов. [78]

78

Уже упоминалось в примечаниях, что только 5–7 декабря морозы в Центральном регионе достигали 28 градусов, затем стало не так холодно.

– В чем дело, старина? Выше голову! – проворчал Ламмердинг. – Завтра ты уезжаешь домой! Так какого черта ты грустишь?

– Я боюсь, что мое счастье не продлится долго! – сказал я, погруженный в свои мысли.

– А ну, прекратите рисовать всякие ужасы, а то и правда накликаете беду! – приказал Нойхофф.

Перед тем как лечь спать, я пожертвовал одну из двух оставшихся бутылок коньяка на рождественский праздник батальона, раздал свой шоколад и сигареты и через посыльного передал Кагенеку оставшуюся бутылку.

* * *

На следующее утро русские чуть было не помешали нашему отъезду. Когда я сбривал свою густую бороду, раздался сигнал тревоги. Вражеские танки при поддержке крупных сил пехоты атаковали наши позиции. Однако после двух часов ожесточенного боя атака неприятеля захлебнулась. Раненых доставили на батальонный перевязочный пункт – среди них оказался и один из бойцов, который должен был поехать в отпуск вместе со мной. Около тридцати мелких осколков от разорвавшейся у него за спиной мины буквально изрешетили его тело: голову, спину, ноги. Теперь он действительно отправится в Германию, но только лежа на животе и с медицинской картой раненого на шее.

Какое-то время я помогал Фреезе и старому оберштабсарцту оказывать помощь раненым. Когда моя помощь была уже больше не нужна, я сердечно попрощался со всеми. Ровно в час дня мы выехали на нашем «Опеле-Олимпия». Трое бойцов на заднем сиденье, возбужденные недавно закончившимся боем, красочно описывали, как они отразили атаку иванов. Но наибольшее впечатление произвел на них не столько сам бой, сколько зимнее обмундирование красноармейцев.

– Ты видел, как были одеты иваны? – спросил один из бойцов. – Какие отличные зимние вещи были на них?

– Там было абсолютно все! – подтвердил другой. – Меховые шапки-ушанки, толстые стеганые ватники, теплые шерстяные перчатки и брюки – а потом еще эти фетровые сапоги! [79]

– Что бы я только не отдал за такие сапоги! – с завистью воскликнул третий. – Мои ноги только сейчас начинают отходить – и это всего лишь после двух часов, проведенных на улице!

– Я думаю, в такой одежде иваны могли бы, как кролики, спокойно закопаться в снег, а на другое утро, хорошо выспавшись, выползти из своих снежных нор, – снова сказал первый.

79

Речь идет о валенках.