Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942

Собственно говоря, мне надо было бы прочесть письма Марты в хронологической последовательности, но вместо этого я начал читать с самого свежего письма. Оно было отослано всего лишь три недели тому назад, и по какой-то случайности я получил его уже сегодня.

– Марта будет петь по радио, – сказал я Ноаку. – Послушай, что она пишет!

И я зачитал ему выдержку из ее письма: «3 марта в 20:00 доктор Эрнст Фабри и я будем исполнять дуэт в сцене на балконе из оперы «Ромео и Джульетта», и его будет передавать радиостанция Франкфурта. Может быть, вы сможете нас послушать…»

– Быстрее! – крикнул я. – Какое сегодня число?

– Не имею представления! Может быть, 3 марта?

– Генрих, а ты знаешь, какое сегодня число?

– Я думаю, сейчас еще февраль, герр ассистенцарцт!

Я позвонил на командный пункт полка и узнал, что сегодня 2 марта. Слава богу! Потом я стал энергично вращать ручку настройки радиоприемника, чтобы поймать Франкфурт. В конце концов мне удалось настроиться на Франкфурт, но слышимость была плохая.

– Генрих! – позвал я. – Мы можем раздобыть где-нибудь проволоку? Нам надо сделать более мощную антенну! Эта антенна – позор для нашего батальона! Отправляйся к связистам и скажи им, что мне нужна проволока!

Через час мы уже достали около восьмидесяти метров проволоки. Мы протянули ее во всех направлениях через ближайшие надворные постройки, а затем закрепили на крыше соседнего дома. Вот теперь мы слышали Франкфурт великолепно. В этот вечер я заснул счастливым человеком.

На следующее утро я сразу после завтрака отправился в путь в тыловые деревни. Я хотел провести медицинский осмотр всех русских, работавших на немцев, и сделать им прививки. Обычно я выезжал из Малахово ближе к обеду, но сегодня я собирался в любом случае вернуться назад пораньше.

Нина впустила меня в свою маленькую избушку. Внутри царило приятное тепло. На столе лежали рождественский пирог и круглое плоское печенье, очевидно подарки от какого-нибудь солдата. Я сам удивился тому, насколько это меня расстроило. От меня Нина иногда получала при случае лишь конину. Но рождественский пирог и печенье! Это было уже слишком!

– Вы сами испекли этот пирог? – спросил я.

– Нет, герр доктор! – ответила она и покраснела, как школьница. – Я получила это от одного немецкого солдата.

– Ага! И каков он на вкус? Умеют наши женщины печь вкусные пироги?

Она отвела глаза, завернула остатки пирога и печенье в чистый носовой платок и едва слышно ответила:

– Да, они очень вкусные!

– Может, и мне стоило принести вам рождественский пирог, который я получил из дома? – невольно вырвалось у меня, и я уже был готов прикусить себе язык из-за того, что устроил сцену из-за такого пустяка, как пирог.

– Нет! Я бы его не взяла! – поспешно сказала она. – Этот пирог я получила от человека, который для меня ничего не значит!

И она в упор посмотрела на меня, и на этот раз уже мне пришлось опустить глаза.

– Оставим эти пироги в покое! – проворчал я и позвал фельдфебеля, чтобы он принес мне список русских, подлежащих вакцинации.

Это оказались несколько стариков и женщин среднего возраста и большое число юных девушек, которые помогали на нашей полевой кухне. Я должен был проверить всех на возможное наличие туберкулеза и сделать прививки от тифа и брюшного паратифа. Нина разложила вакцины и шприцы на куске чистой материи, которую она несколько раз прогладила горячим утюгом.

Сначала я собирался осмотреть стариков, потом женщин и, наконец, молодых девушек. После осмотра я сделал старикам прививки. У одного из них была открытая форма туберкулеза, и его пришлось, к сожалению, освободить от службы. Затем наступила очередь пожилых женщин. Когда они разделись до пояса, сразу стало видно, что они страдают от недоедания, однако никаких заразных болезней у них не обнаружилось. Наконец, в комнату вошли юные девушки, среди которых не было, пожалуй, ни одной старше 18 лет, и начали раздеваться. Фельдфебель почувствовал себя весьма неудобно. Ведь он был военным медиком и все время служил в вермахте, где имел дело только с мужчинами и не привык к такому. Смутившись, он спросил у меня, не присмотреть ли ему лучше за лошадьми.

– Нет, герр фельдфебель! Вы же не можете оставить меня совсем одного со всеми этими женщинами!

Мне бросилось в глаза, что у всех русских девушек были довольно короткие ноги. Они все были хорошо развиты и здоровы, но у них были более широкие талии и более короткие ноги, чем у Нины и Наташи, которые, очевидно, принадлежали к другому сословию. Фельдфебель вскоре преодолел свое смущение и, как показалось, даже с удовольствием рассматривал юных девушек. К сожалению, мне пришлось освободить от службы у нас очень миленькую маленькую девушку, поскольку у нее тоже был туберкулез. Я распорядился, чтобы и в дальнейшем она и старик продолжали получать питание от нашей полевой кухни.

Вскоре все прививки были сделаны. Я уже начал собирать свои инструменты, когда фельдфебель спросил:

– А разве Нина не относится к русским, состоящим на службе у немцев?

Он считал, что она тоже должна пройти медосмотр и что ей тоже необходимо сделать прививки. При этом я заметил в его глазах похотливый блеск, который мне совсем не понравился.

– Хм!.. Нина работает вместе со мной, она моя ассистентка, – сказал я. – Она в состоянии самой себе сделать укол и проверить, нет ли у нее туберкулеза!

– Нет, герр доктор! Я думаю, вы должны сами осмотреть меня и сделать прививки, – неожиданно заявила Нина таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

Фельдфебель расплылся в улыбке. Но мне совсем не понравилось, что он будет присутствовать при осмотре Нины. Однако я не знал, как мне потактичнее избавиться от него, чтобы это не выглядело странным. Но прежде чем что-то пришло мне в голову, Нина опередила меня:

– Герр доктор, я бы предпочла, чтобы вы один осмотрели меня!

Фельдфебель вышел из приемной на улицу и отправился в сторону конюшни, чтобы присмотреть за нашими лошадьми. Нина начала раздеваться. Я занимался шприцами и, вопреки своим естественным чувствам, смотрел совсем в другую сторону, как этому учат каждого начинающего терапевта в самом начале его карьеры. Я был действительно очень смущен. Мне уже не раз приходилось осматривать красивых женщин – более красивых, чем Нина, убеждал я сам себя, – поэтому просто смешно, что я чувствую себя скованно и боюсь обернуться и посмотреть на нее. И все же мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы заставить себя взять в руки стетоскоп и подойти к ней. Несмотря на все мое смущение, мне бросилась в глаза красота ее фигуры, от которой захватывало дух. Я почувствовал, что покраснел как рак, и не мог от волнения вымолвить ни слова. Она же сама стояла около стола в непринужденной позе, словно богиня, и спокойно наблюдала за тем, как я прослушиваю ее прекрасное тело. Разумеется, я не нашел никаких признаков туберкулеза. Я поспешно сделал ей обе прививки и отвернулся.