Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942
Шрифт:
Когда я в следующий раз поехал в тыловые деревни, то навестил Нину первой. Маленькая Ольга сидела у кровати больной подруги и прикладывала к ее лбу холодный компресс. Болезнь достигла критической точки, девушка отчаянно боролась за свою жизнь. Ее сердце бешено колотилось, пульс достигал 120 ударов в минуту, а высокая температура заставляла кровь быстрее двигаться по сосудам. Взгляд был затуманенным, а мысли путаными. И все-таки она выглядела иначе, чем Тульпин! На ее стороне было здоровье и более высокая сопротивляемость юного организма, и я надеялся, что она выкарабкается.
Я привез с собой мясо, другие продукты и немного кофе в зернах, чтобы укрепить Нинино кровообращение. К сожалению, я ничего
Глава 29
Конец зимы
Нам позвонил Руди Беккер. Полк должен был произвести полную инвентаризацию всех запасов оружия, боеприпасов, боевой техники и лошадей и подать в штаб дивизии опись. Это указывало на то, что за этим что-то кроется. Не передаем ли мы наши позиции другой части? Предстоит отступление? Или мы снова переходим в наступление? Вскоре выяснилось, что мы гадали напрасно, но истинная причина была весьма отрадной. Старый полковник Беккер оказался прав! Оборонительная линия Кёнигсберг выстояла! Вражеское наступление остановилось, силы Красной армии истощились, и наше Верховное командование знало, что в конце этой зимы она уже не могла представлять для нас серьезной опасности! И у нас появилось время провести инвентаризацию.
Неожиданно меня покинул подспудно испытываемый в течение долгого времени страх. Война сразу стала выглядеть по-другому, совсем не такой страшной. Поскольку каждый немец знал, что после окончания зимы у нас было гораздо больше шансов справиться с Красной армией.
Я подошел к окну и выглянул наружу на заснеженные бескрайние просторы. В течение долгих месяцев снег был для наших солдат символом смерти – а теперь он выглядел всего лишь как пушистое покрывало, укутавшее живописные окрестности. Через пару недель от него не останется и следа, придет весна, солнце будет греть с каждым днем все сильнее, пробуждая новые надежды в этом замороженном мире! Кошмар зимних боев закончился. Неожиданно исчезли и все мои экстрасистолы и сердечные недомогания. Я знал, что снова увижу родину и свою Марту.
Когда во второй половине дня 11 апреля Ноак появился на командном пункте, он молча передал мне какой-то листок бумаги. Это оказалось заполненное и уже подписанное отпускное удостоверение! Поездка на родину! Для меня! И уже завтра!
Я был ошеломлен. У меня в голове пронеслось множество мыслей, что может случиться со мной за эти 12 часов. Общая обстановка на фронте может резко осложниться – нет, за 12 часов вряд ли! Я могу погибнуть – маловероятно! Может погибнуть какой-нибудь военный врач, и меня пошлют ему на замену – нет, они пошлют кого-нибудь другого! Русские могут перерезать автодорогу на Ржев или железнодорожную линию на Вязьму – нет, для этого у них уже не хватит сил!
В таком случае уже ничто не в силах помешать мне! Уже завтра я буду ехать к Марте!
Глядя на то, как меняется выражение моего лица, Ноак вдруг рассмеялся, обнял меня за плечи и сказал:
– Вот видишь, Хайнц, вермахт не забыл даже о тебе!
И мы с ним расхохотались, как малые дети, но тут мне пришло в голову, что, собственно говоря, и у Ноака были веские основания отправиться в отпуск на родину.
– Мне жаль, что ты не едешь вместе со мной, Ноак!
– Ерунда, Хаапе! Только не забудь навестить мою жену и передай ей, что я тоже скоро приеду!
– Не волнуйся! Я попрошу ее приготовить для тебя соломенную подстилку и пошире раскрыть все окна и двери, а то тебе, возможно, будет недостаточно холодно дома!
– А ты
прихвати с собой парочку русских вшей, чтобы чувствовать себя уютно…– И немного конины…
– Скажи жене, чтобы она испекла для меня солдатский хлеб…
Мы снова расхохотались и начали хлопать друг друга по плечам, когда в комнату вошел Генрих.
– Генрих, я сыт по горло этой проклятой Россией! Пакуй мои вещи! – крикнул я.
Генрих посмотрел на меня так, словно я окончательно свихнулся.
– Мне дали отпуск, Генрих, баранья голова ты этакая!
Лицо Генриха расплылось в широкой улыбке.
– От всей души поздравляю, герр ассистенцарцт! Бегу паковать вещи!
Мы с Ноаком просидели допоздна, вспоминая старые времена. Мой багаж и автомат были сложены у стены. Когда последнее полено догорело в старой русской печи, мы легли спать.
В 4 часа утра мы с Генрихом уселись в сани. Возницей был русский хиви Ганс. Темное ночное небо было затянуто тучами, и ветер то и дело швырял нам в лицо снежные заряды. Над нашими головами вдоль дороги ударила вражеская пулеметная очередь, в Гридино продолжали рваться снаряды. Над Крупцово в небо взлетела осветительная ракета. Вероятно, русские проводят разведку боем! – подумал я. Над тыловым районом где-то высоко в небе монотонно тарахтела «Хромая утка». Это были звуки обычной ночной симфонии оборонительной линии Кёнигсберг, которые были хорошо знакомы нашему уху.
Когда мы подъехали к тыловой деревне, я подал знак Гансу, чтобы он свернул к домику Нины. Внутри горел свет. Ольга открыла дверь еще до того, как я успел постучать.
Нина лежала в кровати и смотрела на меня своими огромными глазами. Они уже не были затуманены от высокой температуры, а смотрели проницательно и таинственно, как и раньше. Я придвинул к кровати стул и взял ее руку. Пульс был ритмичным и наполненным. Нина крепко пожала мне руку и задержала ее в своей руке.
– Я вам очень благодарна, герр доктор, за все, что вы для меня сделали! Вы…
У нее на глаза навернулись слезы, и она на мгновение отвернула голову в сторону, по-прежнему не выпуская моей руки.
Не пытаясь высвободить свою руку, я ласково сказал ей:
– Скоро тебе будет гораздо лучше, Нина! Я знал, что ты справишься с болезнью – у тебя есть сила воли!
Ольга стояла в ногах кровати и буквально светилась от радости. Нина что-то сказала ей по-русски, и Ольга отошла к печи. Поставив самовар на стол, она налила мне чашку горячего чая.
– Я ухожу в отпуск, Нина! Сейчас я еду в Ржев! – сказал я.
– Я знаю это! – отозвалась она.
– Откуда ты можешь это знать? – удивленно спросил я.
– Фельдфебель рассказал мне об этом еще вчера! – Она немного помолчала. – И я знала, что сегодня утром вы заедете ко мне! Мы с Ольгой ждали вас с пяти часов утра!
Оказывается, она знала меня лучше, чем я думал! Смутившись, я отошел к печи.
– Конечно, я хотел сказать тебе «до свидания»…
Я обернулся. Нина встала с постели и, неуверенно ступая, подошла ко мне. Она выглядела трогательно хрупкой. После перенесенной болезни она сильно исхудала – но мне показалось, что она стала еще красивее, чем когда-либо прежде.
– Нина, тебе нельзя!.. – запротестовал я.
Она пошатнулась, обняла меня и прижалась лицом к моему плечу. Ее длинные светлые волосы рассыпались по моей руке. В ее глазах уже больше не было тайны.
Я нежно поднял ее на руки и отнес назад в постель.
– Зачем ты сделала это, Нина? Ты еще слишком слаба, чтобы вставать!
– Я не хотела, чтобы вы вспоминали обо мне как о больной и беспомощной женщине, когда снова будете в Германии!
– Ты должна еще как минимум неделю оставаться в постели, Нина! Я скажу Ольге, что тебе нельзя вставать с постели раньше чем через неделю!