Пушка 'Братство'
Шрифт:
Тут Кривоножка заметйл Бижу, оценил его опытным глазом и повернулся к своим дружкам, среди коих находились и Hoc Картошкой, и Крокодилья Челюсть, и Беззубая Пасть, и Седая Бороденка, и Одноглазый; существа без имени, вылезшая неизвестно откуда нечисть, никогда не видевшая дневного света.
– - На пятерыхl -- решил мародер.
Одноглазый -- шестой -- покорно поплелся в кабачок. Заорав как сумасшедший, я бросился вперед, сжимая кулаки: Кривоножка подбирался к нашему старому коняге с ножом в руках.
Ho я тут же pухнул наземь под градом ударов. Крокодил набросился на меня, взмахнув дубинкой. Не помню, что было далыые, потому что я очнулся только
– - Сумели-таки вырваться и убежать от них! Шарле-горбун стонал. A Пружинный Чуб злился:
– - Возвращаемся не солоно хлебавши.
– - Hy, я-то не зря съездила.
– - Ради бога, Марта, помолчиl
Бросив на меня презрительный взгляд, Марта отрезала:
– - И без тебя обойдутся.
Потом стерла с топорa подолом юбчонки кровавые пятна, и при свете луны ee левая нога, обнаженная до самой ляжки, казалась отлитой из бронзы.
Вот что удалось разнюхать моему кузену Жюлю и его дружку Пассаласу: оказывается, Бальфис Заключил соглашение с рестораном "Ноэль Петер", что во II округе. Под покровом ночи мясник уводил одну нашу коровенку за другой, потом их забивали в подвале, после чего они
фигурировали уже в меню под разными названиями, к примеру: "Ромштекс по-охотничьи с яблочным суфле".
Владелец ресторана расправлялся с моими питомицами не сразу, не в первую же ночь. Он их целую неделю держал y себя. Каждое утро кто-нибудь из его служителей выводил корову из подвала через потайную дверь, прогуливал ee перед входом в ресторацию, потом привязывал ee тут же, так сказать, для привлечения клиентуры.
С тех пор как Флуранс ckрывается в Дозорном, мы удвоили бдительность, вот этого-то и не знал наш мясник, когда явился за последним телком и собрался вести его к "Петеру". Матнрас заметил, что мясник отвязывает веревку. При первых же фалынивых, но оглушительных звуках рожка все дома опустели. Мясник-спекулянт предпочел исчезнуть без шума. Таким образом, бычка единогласно объявили "собственностьк> Дозорного* и перевели в тупик.
– - Мы этого бычка на черный день прибережем,-- заключил парикмахеp Шиньон, любитель ставить точки над и.
Канонада стихла к полуночи. Где-то далеко, очень далеко пропел рожок.
– - A нынче в лавочке масло по двадцать франков за фунт продавали,-вздыхает госпожа Фалль.
– - A я видела кроликов по тридцать франков за штуку,-- добавляет тетка.
– - За яйцо франк просят. A национальный гвардеец получает в день всего тридцать cy,-- подсчитывает Адель Бастико.
Они не кричат. Просто переговариваются из мансарды в мансарду, но тишина стоит такая, что даже шепот слышен.
– - Масло по двадцать франков фунт. Продавец говорит: "Себе в убыток торгую".
– - И про крdлика то же сказали.
– - Все они так говорят.
– - И еще добавляют: "Пользуйтесь случаемl Завтра еще дороже будетl"
– - И верно, будет.
Младенчик Чесноковых заливается пронзительным плачем, вот уже неделю он не видел ни капли молока,
замененного картофельным пюре (за буасо картошки просят шесть с половиной франков), щедро разведенным водой.
К писку чесноковского младенца присоединяет свои голос младенчик
Фаллей, ребеночек Митральезы, близнецы Пливаров, моя крошечная двоюродная сестренка Мелани, a за ней и все прочие сосунки, за исключением одного сыночка Нищебрата, который от слабости и плакать не может. Весь тупик сейчас думает только о нем.Час спустя.
Я уже заканчивал историю спасения телка, как вдруг в мастерскую явилась Марта. Притащила две горсти бронзовых монеток. Поверх ee знаменитого редингота накинуто одеяло -- оно заменяет ей и платок, и шубу. Снег перестал, но холод собачий.
– - Возьми, тетке отдашь.
Три морковки. Бесполезно спрашивать, где и как Марта раздобыла такое сокровище.
– - Младенчик Нищебрата помирает.
– - Что можно для него сделать?
– - Молока достать. Ho даже мне не удалось.
Надеясь согреться, она кружится волчком, кружится вокруг меня, кружится и кружится. И, кружась, говорит без передышки. Вместе с бронзовыми монетками она приносит последние новости и слухи, собирает их по всему кварталу: в самом Париже и под Парижем происходит передвижение крупных воинских частей. Движение войск и закрытие застав означает одно: сражение. Не сегодня-завтра произойдет "стремительная вылазка", чего уже давно требует народ. Не верят люди... Трошю кретин, Бланки это прямо сказал.
Марта притащила также и газеты. И советует мне прочесть одну статью, приведшую ee в восторг. Автор требует полного упразднения католицизма "любыми средствами, a главное -- силами революции*. Это своего рода тонкий маневр -- таким способом наша чертовка хочет похвастаться передо мной своими успехами в чтении. Надо сказать, что она действительно прекрасно усваивает мои уроки.
– - Куда это ты собралась?
– - Здесь еще холоднее, чем на улице! Прежней близости между нами уже не было.
Понедельник, 28 ноября.
Париж весь как-то оцепенел, хмурится. Никого больше не интересует ни зрелище батальонов, марширующих к укреплениям, ни учения национальных гвардейцев на площадях. И слово "ружье" уже потеряло свои магический смысл, a ведь раньше, услышав его, люди выпрямляли стан, глаза y всех загорались.
Париж закрывает свои ворота в пять часов, парижане -- в семь. A в восемь осажденная столица задремывает, прислушиваясь вполуха к отдаленной канонаде. Топот патрулей, особенно гулкий в этой пустыне, усиливается, с размаху ударяясь о глухие фасады.
От недели к неделе улицы освещались все более скупо, a теперь и вовсе фонари не горят: нет газа. Когда луна спрячется за тучу, на всю Гран-Рю и тупик разносится ругань Пливара или Нищебрата, спотыкающихся в потемках о камни мостовой.
Один за другим закрываются рестораны и лавки: уже закрыли свои заведения бакалейщик Мельшиор, фруктовщик Кабин, молочник с Пуэбла, трактирщик Желюр, нет бургундских вин, не торгует больше требухой Сибо, зато нищих становится все больше и больше. Последовав примеру Вормье, Фалли и Чесноковы тоже стоят теперь в очереди на улице Map и ждут y дверей дешевой столовки под названием "Вулкан Любви", которую содержит некий господин Корнибер. Это уже своего рода падение. Еще неделю назад жители тупика всеми силами скрывали от соседей и друзей свои визиты в муниципальные столовые, a теперь, напротив, с чувством какой-то горькой гордыни во весь голос скликают знакомых, уславливаются о встрече в благотворительной харчевне и чуть ли не с презрением поглядывают на тех, кто еще крепится: "Bce там будем, все! Это ведь надолго!"