Пушка 'Братство'

Кош и Барден не спали целую ночь, стремясь закончить свою работу. До sари провозились, чтобы посмотреть, какой y пушки будет вид при дневном свете; a потом остались, чтобы посмотреть, какой вид будет y зрителей, которые сходились один за другим и не без робости приближались к чудищу. Кузнец со столяром так и стояли рядом.

Я решился спросить:

– - Она, должно быть, тяжелее, чем другие пушки?

– - A то как же!
– - гордо ответил Кош.

Тут я подумал о нашем стареньком Бижу: ведь каждому орудию, даже неболыпому, обычному, придается мощная упряжка, выносливые лошади!

– - Ничего,-- утешила меня Марта,-- подналяжем, и сама пойдет...

Стали собираться окрестные жители. Под аркой стоял гул голосов. Слух распространился по всему Бельвилю. Каждый приходивший поглядеть внезапно застывал на месте, не дойдя до пушки метров пяти, пялил глаза и, постояв минуту с открытым ртом, наконец выдавливал из себя: "Hy и ну!.."

Нищебрат потребовал полбочонка вина, чтобы спрыснуть такое событие. Матирас пришел со своим рожком. От радости Пливар стал палить из ружьеца над головами собравшихся, и его чуть самого не убило при отдаче... Нянюшки, горничные и кухарки -- вся прислуга мясника и аптекаря высыпала к окнам.

Дядюшка Лармитон предложил нам изготовить -- мало того, обещал преподнести!
– - чехол из тонкой кожи, чтобы защитить ствол. Мари Родюк и Зоэ поспорили, какой пастой лучше начищать бронзу до блеска. Пришлось пообещать свезти нашу пушку к клубу Фавье; на этом особенно настаивал столяр -председатель клуба. Бландина Пливар, Клеманс Фалль, даже мама! сошли вниз, им хотелось разглядеть пушку поближе. Пружинный Чуб выражал свое ликование, подпрыгивая по-балетному, хотя сам, видать, не замечал собственных антраша. Ребячья команда с улицы Сен-Венсан и другая, из Жанделя, и многие, многие другие смотрели на нас с нескрываемой завистью. Если бы только y них хватило храбрости, они не

пременно попросили бы нас давать им хоть изредка нашу красавицу. Марта взялась обрабатывать Людмилу Чеснокову, Ванду Каменскую и мою тетку. Наша смуглянка так распиналась перед этими дамами, работающими y Жевело, говорила с ними так любезно, аж до приторности: вот если бы они каждый день могли приносить с работы в кармане фартука хоть горстку порохa! Возьмут понемножку, a получится большая бомба.

– - Смотрите-ка, все смотрите!
– - вдруг крикнул Божий Бубенчик, указывая пальцем на левую ось пушки.

И когда все присутствующие проследили движение его руки, наш клубный острослов фыркнул:

– - Сюда смотрите, вот оно, мое cy, я его сразу узнал!

A кто-то стал искать свое имя, которое, по его мнению, должно было быть выгравировано на лафете. И, не найдя, paссердился. Тут взбунтовались и все прочие жертвователи. Марта очень мило извинялась и... наобещала им невесть бог что!

Сейчас, когда я пишу эти строки, любопытство предместья все еще не улеглось. Возле пушки по-прежнему толпится народ: то больше, то меньше. Ho вот раздаются какие-то крики, потом наступает тишина, такая тишина...

Пойду посмотрю, в чем дело.

* * * Париж только что капитулировал.

Первые числа февраля 1871 года.

B те самые дни, когда наша пушка "Братство", сверкая новенькой бронзой, царила над всем тупиком, сотни наших орудий были отданы пруссакам или уничтожены по их приказу.

Конец осады словно бы пробудил маму от глубокого сна; теперь для нее все стало проще простого: надо лишь быстренько погрузить наши пожитки, мебелишку и постели на повозку, и -- гони-погоняй!
– - покатим в родное гнездо, прямо в Рони. Родина больше не нуждается в нашем мече, зато земля ждет нашего орала. Мягкая-то мягкая, но железная, когда коснется выполнения долга, мама уже видела, как приводит в порядок наш дом, потом вместе со мной и Предком начнет работать в поле, a там

и отец не замедлит явиться... Милая ты моя, славная! Вот уж действительно ожила с первыми лучами солнца, как бабочка, нет, как муравей, до конца своей жизни неутомимый муравей...

Теперешнюю ночную тишину еще труднее переносить, чем грохот бомб. Сдача бастнонов и орудий укрепленного пояса Парижа, гарнизон в плену, за исключением двенадцати тысяч солдат и Национальной гвардии, которой оставили оружие... сколько ударов по хребту Бельвиля. Сборища, набат, манифестанты, кричащие: "He отдадим наших фортов!", звуки горна, барабанный бой, гонцы, стучащиеся y дверей и срывающие бойцов с постели...

Капитуляция довела до кипения предместье, но ничего путного из этого кипения не получилось -- нас заела, по выраженшо Гифеса, "клубомания":

– - Клубы и лиги -- это как зыбучие пески, при каждом движении только глубже в них уходишь. Буржуазия готова пресмыкаться перед пруссаками, лишь бы они помогли ей сохранить власть. A расплачиваться за все будет народ, и дело не ограничится только двумя сотнями миллионов франков, которые требует победитель.

По мнению типографщика, командира 5-й роты бельвильских стрелков, единственный выход -- организация рабочих под эгидой Интернационала.

– - Республика в опасности,-- утверждает он.-- Ради ee спасения интернационалисты должны объединиться с республиканцами.

Все те же слова, все те же бесконечные споры, но в эти дни, перед выборами в Национальное собрание, спорят с удвоенной энергйей.

Чувства, владеющие тупиком, пожалуй, еще примитивнее, чем раньше, но зато уж предельно ясны; выражаются они во взглядах, в улыбках простых людей, когда они стоят вокруг фантастического бронзовоro чудища, загромождающего весь проход: наша пушка "Братство"! Послужит ли она нам в один прекрасный день? Кто будет из нее стрелять? И в кого?! Эх, все это очередные иллюзии осажденного города, прекрасный сон. Возможно, --поэтому так и полюбилась всем эта чертова махина с огромным жерлом!

Незадачливый Фавр в буквальном смысле слова попал между двух огней: cпереди -- npуссаки, сзади -- naрижане.

23 января, вручая Эрисону депешу для передачи. Бисмарку, он посовемовал капиману соблюдамъ cмрожайшую майну: "Один бог знаепг, что с нами сделаем naрижская чернь, когда мы вынуждены будем омкрымъ ей всю правдуh Д через два дня mom же самът Фавр плакался на груди Мольмке*: "Hu под каким видом я не позволю разоружимь Национальную гвардию! Это будем началом гражданской

Бисмарк -- Фавру: "A вы спровоцируйте восстание сейчас, когда в вашем распоряжении еще есть армия, чтобы его подавитьU Совет по тем временам чудовмцный, яо в наши дни звучит вполне обыденно, "традиционно мудро*.

B перерыве между двумя собраниями Флуранс приводит в порядок свои записи, речи, статьи, заметки и отчеты. Из этих обрывков и осколков наш ученый строит памфлет о сдаче столицы неприятелю.

– - Слушай, Флоран, вот как он будет начинаться: "Пятьсот тысяч вооруженных людей, запертых в крепости, сдались двумстам тысячам осаждающих. Нелегко будет истории понять подобный факт. Такого еще не встречалось в ee анналах".