Пушкин в жизни: Систематический свод подлинных свидетельств современников

– Я на тебя новую поэму напишу!

Было это утром, на Масленице, на дворе стоял лютый мороз, Пушкин опять взобрался на лежанку. Сказал:

– Хорошо тут, тепло. Только есть хочется.

– А тут поблизости харчевня одна есть, отличные блины там пекут, – хотите, пошлю за блинами?

Пушкин поморщился.

– Харчевня – грязь!

– Чисто, будьте благонадежны. Сама не стала бы есть.

– Ну, хорошой, посылай. – Вынул две десятирублевки. – Да вели, кстати, бутылку шампанского купить.

Принесли блинов, шампанского. Пушкин потчевал всех блинами, разливал по стаканам шампанское. Сидел на лежанке, с тарелкой на коленях, ел и восхищался:

– Нигде таких вкусных блинов не едал!

Зазвонили к вечерне. Пушкин вскочил с лежанки.

– Ахти мне, радость моя, из-за тебя забыл, что меня жид-кредитор ждет!

Схватил шапку и убежал.

В конце 1830 г., по возвращении из Болдина, Пушкин опять стал посещать хор на Садовой, но реже. Однако Таня часто виделась с ним у Нащокина, который в это время жил с подругой Тани, цыганкой Олей. Пушкин стал как-то скучнее, но иногда вдруг оскалит белые зубы и примется по-прежнему хохотать. Новый, 1831 год он встретил у цыган и писал Вяземскому: «Новый год встретил я с цыганами и с Татьяной, настоящей Татьяной-пьяной. Они пели песню, в таборе сложенную, на голос «Приехали сани»:

Давыдов с ноздрями,Вяземский с очками,Гагарин с усами –Девок испугалиИ всех разогнали…

За два дня до свадьбы Пушкина Таня была у Нащокиных. К крыльцу подкатили сани, вошел Пушкин. Еще из саней увидел Таню и закричал:

– Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!

Поцеловал Таню в щеку и уселся на диван. Сел и тяжело задумался, оперши голову на руку. Поглядел на Таню.

– Спой мне, Таня, что-нибудь на счастье; слышала, может быть, я женюсь?

– Как не слыхать. Дай вам Бог, Александр Сергеевич!

– Ну, спой мне, спой!

– Давай, Оля, гитару, споем барину.

Ольга принесла гитару. Таня стала перебирать струны, обдумывая, что ей спеть. На душе у нее в это время было очень грустно, любимого человека жена его увезла в деревню. Таня сильно по нем тосковала. И всю грусть, всю свою тоску она вложила в песню.

Ах, матушка, что так в поле пыльно?Государыня, что так пыльно?Кони разыгралися… А чьи-то кони, чьи-то кони?Кони Александра Сергеевича…

Пела, исходя тоской, и не поднимала глаз от гитары. Вдруг Пушкин громко зарыдал. Таня подняла глаза. Он схватился рукой за голову и плакал, как ребенок. Нащокин кинулся к нему.

– Что с тобой, что с тобой, Пушкин?

– Ах, эта ее песня все во мне перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает!

Встал и уехал, ни с кем не простившись.

Еще раз Таня видела Пушкина через месяц-полтора после его свадьбы. Шла она по улице, навстречу богатая, новенькая карета четвернею. Слышит, кто-то из кареты кричит:

– Радость моя, Таня, здорово!

Это был Пушкин: он спустил окно кареты, высунулся и послал Тане рукой поцелуй. Рядом с ним Таня увидела его красавицу-жену в голубой бархатной шубе. Наталья Николаевна глядела на Таню и улыбалась.

В Петербурге

Алексей Николаевич Оленин (1763–1843)

Президент Академии художеств, директор Публичной библиотеки, археолог. Примыкал к литературной партии Шишкова, был деятельным участником «Беседы любителей российского слова». В хлебосольном доме его собирались, с одной стороны, представители высшей аристократии, с другой – писатели и художники. Постоянными посетителями были Державин, Капнист, Озеров, Крылов, Гнедич, Батюшков, позднее – Жуковский, Вяземский, Пушкин, М. Глинка, Брюллов, Кипренский. Граф С. С. Уваров вспоминает: «Предметы литературы и искусства оживляли разговор; совершенная свобода в обращении, непринужденная откровенность, добродушный прием хозяев давали этому кругу что-то патриархальное, семейное. Сюда обыкновенно привозились все литературные и художественные новости. Политика не составляла главного предмета разговора, она всегда уступала место литературе». Летом собирались на даче Е. М. Олениной в Приютине, недалеко от Петербурга, за Пороховыми заводами. Дача отличалась прекрасным местоположением; барский дом стоял над самой рекой и прудом, окаймленным дремучими лесами. Гостей всегда было множество; держалось семнадцать коров, а сливок никогда не хватало. Гостить у Олениных было очень привольно: каждому отводилась особая комната, давалось все необходимое, и затем объявляли: в десять часов утра пьют чай, в двенадцать – завтрак, в четыре – обед, в шесть часов полдничают, в девять – вечерний чай; к еде гости созывались ударом в колокол. В остальное время дня и ночи каждый мог заниматься чем угодно: гулять, ездить верхом, стрелять в лесу из ружей, пистолетов и из лука, причем Оленин показывал, как нужно натягивать тетиву. В карты играли только в исключительных случаях. В большом ходу была игра в шарады, которая, при даровитости участников, являлась очень интересной; особенно уморителен был в этой игре Крылов, когда он изображал героев своих басен.

Оленин был очень маленького роста, горбатый, седой как лунь, веселый, подвижный. Был, по выражению Вигеля, «искателен в сильных при дворе и чрезвычайно уступчив в сношениях с ними». Когда служивший под его начальством в Публичной библиотеке Дельвиг съездил в Михайловское на свидание с опальным Пушкиным, Оленин уволил Дельвига от должности. Свербеев рассказывает: «Оленин, человек по учености и человек по росту и характеру, имел солидное классическое образование, был знаток древностей и археологические свои знания с умением и вкусом распространял на художества и поэзию. Им было написано множество статей о разных ученых предметах. Несмотря на свою серьезную ученость и художественный вкус, он был сановником уклончивым, искательным. В звании государственного секретаря он был послушным орудием Аракчеева». Однажды на конференции Академии художеств Оленин предложил избрать Аракчеева почетным членом. Тогда известный масон Лабзин спросил о причине такого странного предложения. Оленин смутился и ответил:

– Потому что граф Алексей Андреевич ближе всех к государю.

– В таком случае, – заявил Лабзин, – я имею честь предложить почтенному собранию избрать в наши члены Илью Ивановича Байкова, лейб-кучера его императорского величества, ибо никто, согласитесь со мной, не бывает так близко к его величеству, как он.

Лабзин был за это выслан на жительство в Симбирск. Оленин носил странный, смешной мундир ополченца 1812 г., в угодность государю, который жаловал более военных, чем штатских. Видеть маленькую фигурку в течение двадцати лет в этой одежде, столь мало приличной государственному секретарю, а тем более президенту Академии художеств, было тем более странно и смешно, что Оленин в Отечественную войну и не имел случая, а может быть, и желания понюхать пороху.

Елизавета Марковна Оленина (1768–1838)

Жена А. Н. Оленина, рожденная Полторацкая, тетка А. П. Керн. Вигель о ней: «Эта умная женщина исполнена доброжелательства ко всем; но в изъявлении его некоторая преувеличенность заставляла иных весьма несправедливо сомневаться в ее искренности. Любовь к общежитию побеждала в Елизавете Марковне самые телесные страдания, коим так часто была она подвержена. Часто, лежа на широком диване, окруженная посетителями, видимо мучаясь, умела она улыбаться гостям. Ей хотелось, чтобы все у нее были веселы и довольны. Ни в каких хозяевах нельзя было найти столько образованной приветливости. Искусно сочетались все приятности европейской жизни с простотой русской старины». «Добрая Элиза», – называл ее Батюшков.

Анна Алексеевна Оленина (1808–1888)

Дочь предыдущих. Выросла в блестящем кругу писателей и артистов, собиравшихся в доме Олениных. Семнадцати лет назначена фрейлиной. При дворе считалась одной из выдающихся красавиц, выделялась, кроме того, блестящим, игривым умом и особенной любовью ко всему изящному. Была небольшого роста, с золотисто-русыми волосами. О глазах ее Пушкин писал:

Какой задумчивый в них гений,И сколько детской простоты,И сколько томных выражений,И сколько неги и мечты!..Потупит их с улыбкой Леля, –В них скромных граций торжество;Поднимет, – ангел РафаэляТак созерцает божество!

В 1828 г. Пушкин увлекался Олениной. Весной он почти ежедневно встречался с ней в Летнем саду, куда ходил гулять с Вяземским и Плетневым. Если ее не было, он искал ее по всему саду, кидался к Вяземскому или Плетневу и жалобным голосом повторял стих из трагедии Озерова:

Где Бренский? Я Бренского не вижу!

В мае месяце Пушкин с Вяземским и Мицкевичем гостили в Приютине. Комары всех изводили. Вяземский приходил в неистовство. Мицкевич говорил, что это кровавый день, а Пушкин, весь в прыщах, осаждаемый комарами, нежно восклицал: