Пусть тайга ко мне привыкнет

К вышке они отправились вдвоём: Людмила Петровна с ними не пошла, ей было необходимо навестить больного Данилу Михайлова, который сломал ногу, а она её «отремонтировала».

Оказывается, когда говорят «буровая», то имеют в виду не только вышку, но и жилые вагончики, и столовую, и местную электростанцию, и площадку, где садится вертолёт, и многое другое, что необходимо нефтеразведчикам.

Витька и раньше видела буровые вышки — дома, на Каспии. Но издали, а так близко — ни разу. Пока маленькая была, папа не брал, а потом он уехал в Сибирь.

— А зачем вышка такая верхотурная? — спросила она, задирая голову.

— Чтобы свечам было где помещаться.

— Каким ещё свечам? — удивилась Витька. Сергей Рашидович рассмеялся:

— Трубы так называются, Витёк. Видишь, внутри вышки стоят?

Витька пригляделась, даже руку «козырьком» сделала: верно, стоят в ряд по бокам.

— Ну и что?

— Берём одну, приделываем к ней турбобур и бурим скважину,— начал объяснять Витьке папа, но та перебила:

— Папочка, ты не «бур-буркай», а говори нормальными словами. А то я ни-че-го не понимаю!

Последние слова Витька произнесла совсем как Людмила Петровна, и Сергей Рашидович, снова рассмеявшись, потрепал её по чёрным кудрям:

— Хорошо, постараюсь «нормальными». Ты знаешь, что такое «сверло»?

— Конечно. Которым дядя Ариф дырки в стенке делал, а бабушка Фатья ругалась. На дядю Арифа, я имею в виду, за то, что шумел.

— Вот. А турбобур — особенное сверло, чтобы в земле делать «дырки» — скважины, по-другому.

— Зачем дырки?

— Чтобы до нефти добраться. Она глубоко прячется. Километра два-три приходится бурить.

— Ничего себе, — удивилась Витька. — А дальше?

— Бур землю сверлит, а труба с ним спускается. Кончится одна, другую привинчиваем, а к ней третью, четвёртую... — целая колонна получается.

— Подожди, подожди, — снова перебила Витька. — А этот... турбобур, сам, что ли, крутится под землёй?

— Сам. — Сергей Рашидович объяснил, что по трубе сверху подаётся специальная смесь — глинистый раствор, она и вращает турбобур, как вода колесо в детской игрушке. А раствор этот — «на все руки мастер»: он ещё и лишнюю землю наверх выносит, и стенки скважины укрепляет, чтобы не обвалились!

— Так и сверлим, пока до нефти не доберёмся, — закончил папа.

— А когда доберётесь, нефть выливаться начнёт?

— Если ей разрешить. Такой фонтанище рванёт — выше буровой!

— Выше буровой? — засомневалась Витька.

— Точно. Только мы её, голубушку, там и оставим. Закроем выход.

— Зачем же тогда открывать? — удивилась Витька.

— А затем, дочь, — папа Турабов улыбнулся, — что надо точно знать, где чёрная красавица прячется. А потом придут сюда другие люди и будут над ней колдовать: выяснять, сколько её, да какая она, да решать, стоит ли вообще выпускать её на свободу.

— Ладно. Ты-то куда денешься, меня интересует?

— Дальше, понимаешь, двинусь, на новую площадку, вместе с ребятами.

— А буровую? Другим оставишь?

— С собой возьму.

Витька с сомнением посмотрела на вышку, на папу.

— Не веришь? Поставим на санки и увезём.

— Летом?

— Если надо будет — и летом.

Ну и ну! Чего только не придумают в этой Сибири! Уже вышки буровые летом на санках возят!

— А потом? Снова будешь переезжать?

— Снова, — серьёзно и даже строго ответил Сергей Рашидович.

Витька помолчала.

— И так всю жизнь?

— Разве плохо быть разведчиком? — снова повеселел папа. — «Семнадцать мгновений» видела?

— Сравнил! Там Штирлиц — настоящий разведчик: ему опасно было!

Папа Турабов обиделся.

— А у нас, думаешь, не опасно? Мороз лютый — раз, — начал перечислять он, — комары — два, нефть может не послушаться и рвануть — три, медведи — четыре...

— Ой, медведи! — Витька засмеялась. — Дедушка Матвей сказал: «Медведь — не дурак, шума не любит — в тайгу ушёл».

— Пусть, снимаю медведей. А всю жизнь вдали от родного дома? Считается?

— Бабушка говорит: «Несолёный обед можно посолить, а глупца уму-разуму никогда не научить».

— Витька! Ты как с отцом разговариваешь?! — грозно спросил папа.

— Это не я, а бабушка.

— Сергей Рашидович! — послышалось откуда-то с неба. — Что это за барышня с вами?

Витька запрокинула голову. Перегнувшись через перила площадки, которая была пристроена на самом верху вышки, на них смотрел смеющийся бородатый человек.

— Дочка! — прокричал Сергей Турабов. — В гости приехала!

— Ну как? Нравится у нас?

— Нравится! — Витька крикнула изо всей силы.

— Хочешь ко мне сюда?

— Хочу! Только сейчас некогда!

— Почему?

— Мама ждёт... Шашлык жарить! — про шашлык Витька придумала только что: лезть на верхотуру страшно, а признаться в этом — ни за что!

Сергей Рашидович покачал головой, а человек на площадке, наверное, разгадал её хитрость, потому что захохотал и крикнул:

— Угостишь?

— Приходите! — ответила Витька и вдруг заметила, что к разговору прислушиваются незнакомые люди.

Они смотрели на неё и улыбались.

— Кто-то здесь про шашлык говорил... — сказал один, обращаясь к другому. — Ты не слышал?

— Да и мне показалось, — подтвердил другой. — Девочка, ты не знаешь, кто собирается жарить шашлык? Так хочется попробовать...

И пока мастер Турабов что-то выяснял у человека на площадке, Витька успела пригласить в гости этих и двух других рабочих, в том числе того механика, с которым они вместе летели на буровую и который всю дорогу спал, стукаясь головой об стенку.

— Кто они? — спросила Витька, когда отошла с папой от вышки.

— Бурильщики, Витёк.

— И дяденька наверху? Который меня к себе звал?

— Нет, он верховой. Ваня, вместо Данилы Михайлова.

— У него фамилия такая? — не поняла Витька.

— Почему фамилия? Профессия такая — верховой. Очень важная профессия. Стоит он наверху и смотрит, чтобы труба не болталась туда-сюда, а точно в скважину шла. Без него вся бригада — «без глаз», ни одного метра не пробурит.

— Значит, он важней тебя? — Витька вспомнила, как Матвейка хвастался своим отцом, без которого ни один дом не построится, даже каменный, и ей захотелось, чтобы и её папа Турабов был самой главной фигурой на буровой. А тут вдруг — какой-то Ваня!