Пусть умрет
Шрифт:
Потому что за пару-тройку недель до этого, прямо скажем черного для Матвея Петровича дня, не думал он, не гадал, насколько из рук вон скверно все пойдет.
Глава IX ХЛЕБА И ЗРЕЛИЩ!
...было внесено огромное блюдо, на котором
лежал изрядной величины вепрь, с шапкой
на голове, державший в зубах две корзиноч-
ки из пальмовых веток: одну с сирийскими,
другую с фиванскими финиками. Вокруг
вепря лежали поросята из пирожного теста,
будто присосавшись к вымени, что должно
было изображать супоросость...
Петроний Арбитр,
В тот памятный день настроение у Матвея Петровича Корунда было вовсе недурное. И, заметим, было отчего… Да-с!
Над огромной ярко освещенной поляной посреди лесной чащи, приютившейся под брюхом у столицы, висел нескончаемый гул голосов. Была середина августа. Денек выдался необычайно теплым. До Нового года оставалось еще не меньше четырех месяцев, но обрамляющие поляну березки уже выглядели, как новогодние елки – глуповато кичились гирляндами разноцветных лампочек, густо обвивающих ветки, все еще годящиеся на добрые банные веники. По периметру поляну обрамляли подковой ярко освещенные полотняные шатры.
В фокусе этого полукружья располагалось возвышение, наподобие сцены, с которого в жалкой попытке победить царящий вокруг гвалт с помощью звуков, выстроенных в гармонию, изредка прорывались аккорды оркестрика черт-разберешь-какого жанра.
Всё однозначно указывало на назревание незаурядной тусовочной ситуации. Народу собралось внушительное количество, и что характерно – все больше люди не простые…
Здесь мы вынуждены прервать на минутку наше повествование, чтобы просить читателя ни в коем случае не путать их с людьми «непростыми». На наш взгляд, между первыми и вторыми имеет место существенная разница.
Поясним…
Вот если человек непрост, в него определенно изюминка запечена, как в булочку. В смысле – замечательная черта. А то и несколько таких изюминок.
Другое дело, если человек не простой. Тогда вовсе необязательно он имеет выдающиеся черты – он по рождению или, еще случается, по везению, из простых стал не простым. И никакой личной доблести часто здесь нет. Ведь бывает такое: дубина-дубиной, или невежда-невеждой, или негодяй-негодяем, а все его считают не простым. Потому как – или наследство получил, титул опять же. Или еще хуже – своровал из казны государственной, а то и ближнего объегорил или товарища по службе подсидел – да мало ли способов из простого стать не простым.
И наоборот: возьмем какого-нибудь парня, деревенского – на примере легче пояснить – скажем, Михайло Васильевича. Ведь явно непростой был человек, башковитый на удивление, хоть и происходил из самой что ни на есть простой семьи. А кем стал? Гордостью нации, вот кем!
Так что, будучи непростым, оставаться простым – вот это и есть настоящая, доводим до сведения, доблесть!
Итак, градус тусовки неуклонно возрастал.
Ритуал поглощения пищи мало-помалу раскручивался сам собой. Вечеринка, надо полагать, катилась по задуманному сценарию, как по смазанным рельсам.
Мы же, действуя исключительно в интересах, читателя, воспользуемся редчайшей привилегией бесплотно, а потому неслышно и невидимо, появляться в любом месте повествования, и спустимся прямехонько в эпицентр событий. Ни в коем случае не претендуя на роль моралистов, мы совершенно беспристрастно постараемся сделать мгновенный «анатомический срез» любопытнейшего сообщества, собравшегося здесь в тот памятный для Матвея Петровича (да и не только для него) августовский день.
Как говорится, ничего личного...
Но прежде чем полоснуть своим остро отточенным скальпелем по топочущему, гогочущему, жующему, глотающему,
дымящему, что-то-друг-другу-орущему, производящему пронзительную трескотню эксклюзивному сброду, хотим успокоить вас, друзья. Обещаем проделать эту, с позволения сказать, хирургическую операцию под местным наркозом. То есть – исключительно деликатно! Так деликатно, что ни один персонаж и ни одна живая душа в его окружении не сумеет почувствовать ни малейшего намека, знака или указания на то, что находится на предметном стекле нашего воображаемого микроскопа. Таким образом, эта процедура не нанесет ни малейшего вреда подопытным, так как вся добытая информация ни в каком случае не дойдет до других героев этого рассказа.Забегая вперед, можем уже сейчас сообщить результат нашего изыскания: похоже здесь, на веселой, щедро иллюминированной подмосковной поляне мы столкнулись с некой новой формой жизни. Не будучи биологами, затрудняемся дать этому феномену достаточно емкое и краткое определение, поэтому ограничимся лишь описанием его основных проявлений.
Но всё, как говорится, по порядку...
Нескончаемая вереница прибывающих гостей патокой тянулась вдоль берегов необъятных столов, ненадолго притормаживая у «рыбных» мест, чтобы выудить кусочек повкусней. Новички консультировались у многоопытных носителей гастрономических познаний по вопросам происхождения, состава и национальной принадлежности несметного множества блюд, которыми были плотно уставлены еще не успевшие потерять свою девственность снежно-белые скатерти.
Свалившись наугад в толпу, мы совершенно случайно оказались рядом с какой-то наивной, слегка за двадцать. Сущая красавица! А ноги-и-и!... вы только взгляните, братцы! А спина!? А вырез-то? И в вырезе кожа! Умопомрачительная, сознаемся, кожа – мраморная, ни единого прыщика. Ну и, ясное дело, камни: в ушах размером с фундук, на пальце – покрупнее. Пока, к сожалению, больше ничего о ней сказать не представляется возможным.
А вот ее собеседница, похожая на ведущую третьеразрядного телепроекта, заслуживает внимания.
Ласково глядя на свою юную собеседницу, она растолковывала ей премудрости итальянской кухни. С относительной легкостью преодолев «антипасти» и перескочив успешно через «пасти», они споткнулись на граппе.
– Мы с мужем всякий раз, когда в Риме бываем, граппу заказываем. Он ее обожает. Вы граппу любите? Неужели не пробовали? Ну, понятно, что тут спрашивать... Это, милочка, такая виноградная водка, как чача, знаете?
– А-а, помню, – треснув себя ладошкой по лбу, обрадовалась юная красавица и с наивностью, присущей молодости, нанесла граппе и «телеведущей» пакостное оскорбленьице: – Сразу так бы и сказали, Вероника Эдуардовна, чача – это такой грузинский самогон, мне папик рассказывал. Гадость – жуткая! Да? А эта граппа, значит, итальянский самогон? Не-е... папик самогонку не пьет – в Италии водку заказывал. Жуть как не любит все это пойло ихнее, особенно вина всякие. Свирепеет прям... Говорит – врут все, что нравится, просто под европейцев косят. А если разобраться – изжога только от них. А пиво тамошнее пьет.
«Вот, деревня, – продолжая ласково смотреть на нее, подумала «телеведущая». Смерила девчонку взглядом с головы до пят, молниеносно выполнила привычную калькуляцию – не хуже товароведа: по два карата в ушах, на пальце три, еще мелкие – в сумме под десять потянет; платье – «Прада». Видела такое в Лондоне, в Хитрове. Ну и дура! Видно же сразу, дура деревенская! Прокололась ты, милая – кто ж платье в дьюти-фрях покупает. И мужик у нее – деревня. Старый хрен, этот, как его – забыла… ну, в общем, из Уренгоя».