Пусть умрет

 Пронькин взял папку и, не открывая – прикажу, мол, откроют, – положил ее на столик и проговорил:

— Увидишь отца – привет передавай.

— Спасибо, дорогой Марлен-офо, – поблагодарил проситель приторным голосом – таким, который хочется запить водой. – Обязательно передам. Мне когда позвонить?

— Не стоит утруждать себя, уважаемый Нурулло. Будут новости – свяжемся.

 Нурулло поднялся. Пронькин жестом остановил его.

— Погоди, не спеши, присядь на минуту. Слыхал про Бурна-Тапу, в Африке? Одно время «дурь» там переваливали в промышленных масштабах… Ну? Твои батыры наверняка там терлись.

— Слыхал, слыхал, как же.

— Планирую скоро там одно мероприятие провести. Развлечемся слегка. Приглашаю. Все за наш счет, как всегда.

— Спасибо Марлен-офо, – еще раз елейно поблагодарил Нурулло.

— Благодарить потом будешь, если понравится, – усмехнулся Пронькин. – Приглашение с точной датой и билетом вышлем.

— Опять сафари, как в девяносто девятом, затеял... Помнишь, тогда мы с тобой трех львов и пару леопардов подстрелили? Львица матерая была, шкура на стене у меня дома висит.

— Сафари, но не совсем.

— Темнишь ты, Марлен-офо.

— Интригую. Иди, уважаемый, иди, повеселись. Через полчаса интересно будет. Сюрприз будет.

— А... об этом все с утра говорят. Что, салют будет особенный? Как прошлый год?

— Салют, салют. Сам увидишь, – со вздохом ответил Пронькин и сделал прощальный жест, означавший, что аудиенция окончена.

Когда гость покинул павильон, Марлен Марленович слегка приподнял руку, даже не руку, а ладонь, оставив локоть на столике. Тотчас же, как если бы с него вдруг сняли шапку-невидимку, у столика возник человек. Это был личный секретарь, доверенное лицо хозяина и его родной племянник, Николай.

Дядюшка вздохнул и, сокрушаясь, обратился к молодому человеку:

— Ты слышал, Коля? Заковыристей салюта ничего не способны вообразить. Предел фантазии! Э-эх, необразованный народец пошел. Ты только глянь на это быдло, там, на поляне. Есть там хоть один человек, у кого диплом не купленный? И с такими приходится общаться.

— Да, не то что ваше поколение, дядя Марлен, – с готовностью поддержал своего родственника Коля.

— Книжек не читают. Потому как, если бы читали, то вспомнили бы Петрония. Читал?

— Пир у Тримальхиона, – обнаружил недурную начитанность Николай.

— Молодец! Весь в мамку. Мамка твоя читать любила. Это я ее в детстве заставлял. А что это у тебя с галстуком? – он протянул руку и ткнул пальцем в оранжевое пятно, расплывшееся на самом кончике галстука.

— Где? А, это? Не заметил, дядя Марлен...

— Запомни: блюда надо под цвет галстука выбирать. Шучу, шучу… Вот что, набери-ка мне Матвея – время уже подходит. На вот, с моего набери.

Николай взял со столика «Vertu» из 24-каратного золота с циферками, выложенными бриллиантами, и набрал номер. Потом стал терпеливо ждать, пока Матвей Петрович не услышит свою любимую джазовую увертюру к разговору (а если не услышит, то непременно почувствует вибрацию в кармане брюк, а если не почувствует, то шестое чувство подскажет – хозяин вызывает).

Шестое чувство Матвея Петровича сработало моментально, и племянник передал трубку дядюшке.

— Как там, Матвей? – спросил тот в трубку.

— Все, готово, Марлен.

— Тогда начинай. Сейчас подойду.

 В этот момент на край стоящего на столике стакана приземлилась огромная бабочка. Она сложила крылья, напоминающие в профиль раздувшую капюшон кобру, и коротким хоботком прильнула к капле воды на стекле.

Пронькин посмотрел на нее и спросил:

— А ты в курсе, Коля, что это за бабочка?

— Аттакус Атлас, семейство павлиноглазок, одна из самых больших бабочек на планете. Обитает на островах Борнео, Ява, – ни секунды не раздумывая, выпалил Коля.

– Браво, – поаплодировал эрудиту-племяннику дядя. – Делаешь успехи. Уже поинтересовался... Так вот, что я хотел этим сказать… Чуешь, Коля, какая она, наша Россия, – не только азиаты, а даже бабочки из Индонезии норовят к нам переселиться!

Было совсем темно, когда гостям предложили пройти в ангар, возвышающийся посередине просеки невдалеке от шатров. Здесь было обещано провести следующую часть программы.

Гости, пребывающие в крайне приподнятом настроении, помаленьку стали заполнять ангар. Невидимые вентиляторы гнали воздушную струю в огромное чрево, в котором спокойно могло разместиться несколько теннисных кортов. Но вместо кортов в центре, на возвышении, был растянут ярко освещенный прожекторами боксерский ринг. С двух сторон, напротив друг друга, к потолку поднимались трибуны для зрителей. Третья сторона была отдана длинным столам с батальонами бокалов, рюмок и бутылок. Внимательный наблюдатель обнаружил бы также несколько профессиональных телекамер, установленных таким образом, чтобы перекрыть все внутреннее пространство ангара.

 Безмолвные официанты бесшумно сновали по рядам, чудом умудряясь не задеть никого и не уронить ничего. А волна гостей все прибывала, затопляя трибуны снизу вверх и растекаясь по сторонам.

Когда трибуны заполнились до отказа, на ринге снова появился тот самый человек—пингвин, не далее, как час назад предложивший гостям изжаренного лося. Он выпятил грудь и завопил нечеловеческим фальцетом во всю мочь своей глотки:

— Бо-о-кс!

Мо;чи ему оказалось не занимать – перекрыл, стервец, воплем своим шум толпы.

На ринг тотчас же выскочили два боксера и рефери. Публика слегка поутихла, переключив внимание на них.

По рядам засновали букмекеры и зрители стали делать ставки.

Есть уже не могли, но пить продолжали зело;.

В это время с самого верха одной из трибун, оставаясь незаметным для публики, за ходом поединка наблюдали хозяин вечеринки и его помощник.

— Выпустим четыре пары, – объяснял последний, склонившись к своему боссу.

— По времени уложишься, Матвей? – спросил с озабоченностью в голосе Пронькин.

— Успеем, – уверенно успокоил его Матвей Петрович.

— Надо успеть до того, как эти скоты, – ласково отозвался хозяин о своих дорогих гостях, – свалятся под лавки окончательно. Не забудь про главный номер. Э-эх, надоело метать бисер перед свиньями... Стараешься, стараешься, а им – лишь бы на халяву нажраться.

— Не беспокойся, успеем, – заверил Матвей Петрович.

Тем временем внизу уже творилось, честно говоря, черт те что! Законы поединков писались, по-видимому, для кого угодно, но только не для тех двоих на ринге. Для нанесения ударов они применяли практически все части тела, пренебрегая любыми придуманными за солидный срок, прошедший со времен каменного века, правилами. А зрителям нравилось, братцы! Пребывали, так сказать, в буйном восторге.