Пустые головы
Шрифт:
– Да нормально, вроде, училка как училка, – подстёгивал Антон, глядя в пол и сдерживая улыбку.
– Ну, тебе нормально, а мне – нет!
Кира горячился. Нервничал. Но может это и помогло ему в конце концов разродиться:
– Слушай, посмотришь мой вариант, а?! Ну, когда свой сделаешь… Ты же быстро!
Антон улыбнулся-таки в удовольствии. Но головы не поднял – друга пощадил.
– Я? Быстро.
– Ну!
– А родаки?
– Ой! – сморщился коммерсант, не желая даже обсуждать такую мелочь. – Чё родаки?! Украли, скажу… В столовой… Народу много… Кто? – Фиг знает! Но только чтоб они потом его у тебя случайно не увидели…
Кирилл сумел сдержаться, чтобы не выдавать коммерческую тайну о том, что отец ему другой купит – новую модель. Антон тоже не стал спрашивать, как же друг без телефона будет, ибо понимал, что будет недолго.
Кроме того, высказанный вслух этот грядущий факт одним своим предложением словно бы фанфарил вселенской несправедливости злым дёрганьем за Антошкины не расстроенные ещё струны-нервы.
– Ну чё? Договорились?
– Нет.
Малой ещё раз кайфанул от понимания, что в мгновение отказа почувствовал Кира. И как только лицо друга сменило выражение с непонимания на отчаяние, сразу добавил:
– Телефон не надо. Тем более, который показывать нельзя. Услуга за услугу…
– Говори!
Кирилл после Антошкиного экзерсиса хоть и был готов на всё, однако не сдержал удивления и даже присвистнул, услышав:
– Ты, Кира, поможешь мне записаться в серьёзную спортивную секцию и будешь мне помогать в спорте…
И сразу согласился, услышав продолжение и посмотрев другу в глаза:
– …А я буду помогать тебе в учёбе. В том числе и так тоже.
С утра участковый Малой был на службе.
Рутинная «бодяга» казалась бесконечной в своей скуке и жизненной безысходности.
«Господи, зачем они все живут? – думал он, подшивая очередное административное дело. – Они ведь даже не понимают – не задумываются! – что живут. Скоты! Ведут себя так, словно будут жить вечно… Суетятся в своей мелочности, словно жуки в навозе копаются. А зачем? Для чего? Даже задуматься не могут… Так уже мозги засраны… Стоп! Какие, к чёрту, мозги?! Это безмозглое стадо!..»
В кабинет ворвалась, не замечая людей, Диана! Антон мгновенно непроизвольно завёлся, чему успел обрадоваться, пока невольно выдерживал паузу перед «здрасьте», чтобы не задохнуться сразу же от волнения.
– Здравствуй, – сухость из её рта пошла такая, что у Антона в секунду пересохло горло. Обращение на «ты», подчёркивая самоё себя, в то же время, пересыпалось песком подтекстного «выканья».
Антон молчал – пытался сглотнуть. Диана развила пренебрежительный
суховей:– Зачем ты мне ЭТО отправил?
– Что?
Ответный вопрос Антона так уже засушил воздух кабинета, что разбудил влажную бурю: Диана говорила, словно кричала, и кричала, словно плевалась:
– Что это значит?! Ты что, следишь за моим мужем? Может ты и за мной следишь? Как ты смеешь?! Кем ты себя возомнил? Героем-любовником? Герои таких мерзких… гадостей не делают! Негодяй! Берега попутал? Слежкой он занялся… Гляньте на него… Мерзавец! Как я была права, что ушла от тебя к Кириллу… Друг называется! Ты же урод! Ты даже не подумал, что эти цветы – знак признательности персоналу за уход за тобой в больнице… А Кира! Святой человек… А ты – псих! К врачу сходи, параноик. У тебя мания… Господи, спасибо тебе, что я вовремя с ним рассталась.
И хлопок двери сбил не умершее сразу многоточие надежды в душе Антона в одну острую точку безнадёги.
Чтобы умыть-утереть морально заплёванную морду, Малому пришлось идти в туалет к раковине. Там он, намочив холодной водой лицо, посмотрел на себя в зеркало…
Злорадный карлик был сброшен с плеч великана, больно ударился и поменял выражение лица с торжествующего на растерянно-жалкое.
И тут с необыкновенным удовлетворением, растущим по мере происходящей метаморфозы в его душе, он почувствовал и увидел, что оправляется от этого внезапного унижения, выражение лица снова становится если не злорадным теперь, то и не просто злым, но ещё и азартным, даже отчаянно весёлым.
– Лад-но… Ну, с-су-ка! Берегись.
И он с ещё большим кайфом теперь не только увидел, но и словно бы почувствовал, как сползает с его лица улыбка, и наливаются ядом глаза.
Глава 24
Полковник, кивнув головой, выразил хоть и молча – только глазами, но такой живой интерес, что вселил в опера энтузиазм самой высокой степени, когда по выражению начальственного лица любой подчинённый проникается мыслью, что его функция в общем деле – наиглавнейшая.
И снова – кивок, мол, «ну!».
– Скандал она ему закатила, тэ-эрищ пАлковник. Влетела, как фурия, прооралась – негодяй, мол, мерзавец – и вылетела обратно, аж хвост за ней огненный, как за кометой.
Полковничий интерес стал рассудительным:
– Откуда знаешь? Говоришь так, словно присутствовал…
Горячка сошла и с опера:
– Никак нет, не присутствовал, тэ-эрищ пАлковник. Но и без этого знаю точно – окно его кабинета было открыто, слышно было хорошо. А я ещё и поближе подобрался, как она зашла… залетела, в смысле… Чуть ли не на метле.
– Ну-ну! – Полковник не обратил внимания на метафоричность. – В чём суть-то?
– За мужа она вступилась…
Полковник, не стесняясь, выразил лицом изумление – опять в высшей степени.
– …Мол, какого хера ты его пасёшь, гнида! Кто ты такой?! Чё те надо?! Усунься, козёл!
Опер так проникновенно докладывал, что, по-видимому, сам не заметил, как перешёл на блатной жаргон.
– А с чего она взорвалась-то?
– Так с того и взорвалась, что наш объект её мужа пас! Я ж докладывал… Она упомянула, что он ей что-то такое прислал… Цветы, типа, она сказала, – это благодарность персоналу за уход за тобой… За ним, в смысле, за объектом… А ты, мол, другу своему козлишь…