Пустышка. Что Интернет делает с нашими мозгами

Сам он, выучив наизусть в годы учёбы в школе огромные фрагменты классических произведений (например, все произведения поэта Горация и драматурга Публия Теренция Афра) не рекомендовал использовать запоминание исключительно для тренировки памяти или удержания в ней лишь основных, самых важных фактов. Для Эразма запоминание представляло собой нечто большее, чем просто складирование информации. Он воспринимал запоминание как первый шаг в процессе синтеза, ведущего к более глубокому и личному пониманию читаемого материала. По словам историка Эрики Руммель, он верил, что человек должен «переваривать или усваивать то, чему обучается и над чем размышляет, а не просто рабски воспроизводить желаемые качества, предлагаемые автором модели». Способ запоминания, предлагавшийся Эразмом, не был механическим или бездумным - он вынуждал мозг полностью вовлекаться в работу. Для этого, по словам Руммель, требовались «креативность и здравость суждений».

Совет Эразма служил своего рода отражением мыслей римлянина Сенеки, также использовавшего ботаническую метафору для отображения той значительной роли, которую память играет в процессе чтения и мышления. «Нам следует имитировать поведение пчёл, - писал Сенека, - и держать в отдельных сотах то, что мы усвоили в процессе чтения. Вещи, хранящиеся отдельно друг от друга, сохраняются куда лучше. Затем, старательно используя ресурсы нашего врождённого таланта, мы должны смешать различные нектары, опробованные нами, и превратить их в одну сладкую субстанцию. И если даже нам будет известно, из чего она состоит, её вкус будет очень отличаться от вкуса изначальных элементов». Для Сенеки, как и для Эразма, память казалась чем-то куда большим, чем просто контейнер или сумма понятий, которые мы запомнили. Она была своего рода новой и уникальной сущностью.

Рекомендация Эразма вести дневник и записывать в него памятные цитаты получила широкое и активное одобрение. Такие дневники, получившие название «тетрадей для заметок», легли в основу образования эпохи Ренессанса. Подобная книга была у каждого студента. К XVII веку они получили распространение и за пределами академических кругов. Тетради для заметок стали восприниматься как необходимые инструменты для развития образованного ума. В 1623 году Фрэнсис Бэкон отметил, что вряд ли что-то может быть более полезно нашей памяти, чем хороший и активно использующийся сборник заметок по общим вопросам». По его словам, правильно ведущийся дневник, помогающий записывать факты в память, «позволяет им обрести материальность». По словам профессора лингвистики из Американского университета Наоми Барон, в течение всего XVIII века «тетрадь джентльмена для записей» служила «и инструментом, и хроникёром его интеллектуального развития».

Популярность тетрадей для записей пошла на спад в XIX веке, когда темп жизни значительно ускорился. Более того, к середине XIX века люди начали всё менее активно заниматься запоминанием как таковым. Прогрессивные учителя изгнали из своих классов эту практику как устаревший символ менее просвещённой эпохи. То, что на протяжении многих лет рассматривалось в качестве стимула к творчеству и условия глубокого понимания предмета, начало восприниматься как барьер, препятствующий развитию воображения, а затем - и как напрасная трата умственной энергии. Появление в ходе XX века новых устройств для хранения и записи данных - аудио- и видеокассет, микрофильмов и микрофишей, фотокопировальных аппаратов, калькуляторов, компьютерных дисков - значительно расширило доступность и охват «искусственной памяти». Запоминание информации начало казаться ещё менее важным делом. Возникновение безграничных банков данных с возможностью быстрого поиска в Интернете привело к новым изменениям, причём не только в механике запоминания, но и в том, как мы воспринимаем память как таковую. Сеть быстро превратилась из помощника памяти человека в её замену. В наше время люди обычно говорят об искусственной памяти как неотъемлемой части памяти биологической.

Клайв Томпсон, один из авторов журнала Wired, характеризует Сеть как «внешний мозг», постепенно принимающий на себя функции нашей внутренней памяти. «Я практически отказался от попыток что-либо запомнить, - говорит он, - так как могу мгновенно найти интересующую меня информацию в Сети». Он предполагает, что «сгружая данные на кремниевые носители, мы освобождаем своё серое вещество для таких «более присущих человеку занятий, как мозговые штурмы или мечтания». Дэвид Брукс, популярный автор New York Times, говорит о том же. «Поначалу мне казалось, что магия информационной эпохи позволяет нам больше знать, - пишет он, - однако постепенно я понял, что магия состоит как раз в том, что она позволяет нам знать меньше. В нашем распоряжении имеются внешние когнитивные слуги - кремниевая память, онлайновые фильтры, алгоритмы поведения потребителей и распределённое по Сети знание. Мы можем заставить работать этих слуг и освободить самих себя».

Питер Садерман, пишущий для журнала American Scene, считает, что при наличии более или менее постоянного подключения к Интернету «использование нашего мозга для хранения информации уже не является самым эффективным способом». По его словам, память должна работать как некий простой индекс, указывающий нам на те или иные зоны Интернета, где в нужный нам момент времени можно найти необходимую информацию: «Для чего запоминать содержание одной-единственной книги, когда можно хранить в памяти быстрое руководство для анализа целой библиотеки? Вместо того чтобы запоминать информацию, мы храним её в цифровом виде и запоминаем лишь общий перечень сохранённого». Поскольку Сеть «учит нас думать по её правилам», - продолжает он, то, в конце концов, в нашей голове «останется достаточно мало глубокого знания». Более конкретно об этом заявляет Дон Тапскотт, много пишущий о развитии технологий. Теперь, после того как мы можем найти всё что угодно «с помощью нажатия одной кнопки в Google, - говорит он, - запоминание длинных предложений или исторических фактов» можно считать устаревшим методом. Запоминание й «напрасная трата времени».

Мы с большим энтузиазмом восприняли идею о том, что компьютерные базы данных могут стать крайне эффективным заменителем нашей собственной памяти, и в этот нет ничего удивительного. Собственно, это является кульминацией достаточно длительного процесса, в ходе которого менялось наше представление о мышлении. Машины, используемые нами для хранения данных, становятся всё более объёмными, гибко и внимательно реагирующими на наши запросы. Мы привыкли к размыванию границ между искусственной и биологической памятью. Но тем не менее происходящие в наше время процессы уникальны. Идея о том, что память можно, выражаясь словами Брукса, «отдавать на аутсорсинг», была абсолютно немыслима для прежних эпох. Древним грекам память представлялась богиней - она носила имя Мнемозины, матери всех муз. Блаженному Августину память виделась «огромной и бесконечной глубиной», проявлением Божьей силы в человеке. Это же мнение оставалось актуальным и в Средние века, и в эпоху Возрождения, и в эпоху Просвещения, по сути, вплоть до конца XIX века. Когда в 1892 году в ходе лекции для группы учителей Уильям Джеймс объявил, что «искусство запоминания есть искусство мышления», то констатировал вполне очевидный для того времени факт. Теперь же его слова кажутся старомодными. Память не только потеряла свои божественные черты. Она перестаёт быть уникальным свойством человека как такового. Мнемозина превратилась в машину.

Изменение нашего восприятия памяти лишний раз подчёркивает, что мы вполне смирились с образом нашего мозга как компьютера. Если биологическая память функционирует подобно жёсткому диску, хранит кусочки информации в заданных местах и представляет их мозгу для проведения расчётов, то выгрузка этой информации в Сеть не просто становится возможной - по мнению Томпсона и Брукса, она освобождает нас. Она позволяет нам пользоваться большими резервами для хранения данных и расчистить место в собственном мозге для занятий более важными и «более человечными» расчётами. Простота этой аналогии делает её крайне привлекательной. Разумеется, она кажется нам куда более «научной», чем сравнение памяти с книгой, наполненной засушенными цветами, или мёдом в улье. Однако у нашей новой, постсетевой концепции человеческой памяти есть один недостаток. Она неверна.

После того как Эрик Кандел в начале 1970-х годов продемонстрировал, что «синапсы меняются с опытом», он продолжил исследования нервной системы моллюсков на протяжении целого ряда лет. Однако он изменил основное направление своей работы. Он перестал изучать действия нейронных триггеров, отвечавших за простые рефлективные действия (такие как сжатие жабр при прикосновении), и занялся более сложным вопросом того, каким образом мозг хранит информацию в виде воспоминаний. В частности, Кандел хотел пролить свет на одну из важнейших и сложнейших загадок неврологии: каким именно образом мозг трансформирует ускользающие краткосрочные воспоминания, возникающие и пропадающие в нашем сознании в каждый момент времени, в долгосрочные воспоминания, которые мы можем хранить всю жизнь?

Неврологи и физиологи уже с конца XIX века знали, что наш мозг использует несколько видов памяти. В 1885 году германский физиолог Герман Эббингхауз провёл серию убедительных экспериментов на самом себе - он попытался запомнить 2000 совершенно бессмысленных слов. Эббингхауз обнаружил, что чем чаще он повторял слово, тем лучше его запоминал. Также оказалось, что запоминать по 6 слов за одну попытку было проще, чем по ю или 12. Кроме того, он обнаружил, что процесс забывания состоит из двух этапов. Большинство слов сразу же исчезало из его памяти, примерно через час после того, как он с ними знакомился, однако небольшая часть слов оставалась в его памяти значительно дольше - они забывались не сразу, а постепенно. Результаты исследований Эббингхауза заставили Уильяма Джеймса прийти в 1890 году к заключению о том, что воспоминания бывают двух типов: «первичные», исчезающие из памяти сразу же после прекращения связанного с ними события, и «вторичные», которые могут храниться в нашем мозге практически вечно.

Примерно в то же самое время наблюдения за боксёрами показали, что сильный удар в голову способен привести к возникновению ретроградной амнезии, то есть исчезновению из памяти всех воспоминаний о последних нескольких минутах или часах (при этом более старые воспоминания сохранялись). Аналогичное поведение можно было заметить у эпилептиков после приступа. Эти наблюдения позволили сделать вывод о том, что воспоминание, даже довольно сильное, остаётся достаточно нестабильным в течение короткого периода времени после своего возникновения. По всей видимости, для того, чтобы первичное или краткосрочное воспоминание превратилось в долгосрочное или вторичное, требовался определённый период времени.