Путь Базилио
Шрифт:
Ловицкая оглянулась. Никого не увидела. Помотала головой. Осторожно прикусила кожу на передней ноге. Ей было страшно. То, что она собиралась сказать, — уже второй день как собиралась, — могло стоить ей карьеры. Но лежать в этой комнате ещё неизвестно сколько времени она уже не могла.
— Госпожа, — с усилием начала она. — Вы помните про тораборцев? Они скоро будут здесь.
— Жаль. Я хотела с ними пообщаться, — вздохнула Мимими.
— Я бы советовала с ними встретиться, — голос Ловицкой предательски дрогнул.
— Ты что, дура? Видишь, я не в форме, — раздражённо ответила Верховная.
— Я как раз про это… Только, пожалуйста, выслушайте всё… — Мирра приникла
Осторожно приоткрылась дверь, откуда высунулась мордочка довольной, накормившейся Анфиски. Не увидев своей госпожи, она поводила рылом, учуяла запах и заковыляла на коротких толстеньких ножках к другой двери. Ловицкая её не заметила — она ждала ответа.
— Как, ты говоришь, этих двоих зовут? — наконец, спросила Обаятельница.
— Пьеро и Арлекин, — повторила Ловицкая. — Они-то всё и делают, остальные — так, шумовой фон.
— И это ихнее эмо-поле действует без прямого контакта? Я могу остаться за ширмой? — продолжала Верховная. — Мне бы не хотелось, чтобы на меня пялились в такой момент.
— Наверное, можно… Только лучше без резины. Можно шёлком завесить, — с сомнением в голосе сказала Мирра. — Я вообще-то не очень понимаю, как это всё у них работает.
— Дочь с ним, как это работает! — Верховная скрипнула зубами. — В общем, как только они здесь появятся — сразу ко мне. Обещай всё что угодно в разумных пределах. В неразумных тоже.
— Госпожа, только имейте в виду, я ведь на самом деле не уверена… — Мирра запнулась.
— Не уверена, что получится? Хуже мне уж точно не будет, — мрачно заметила Обаятельница. — Но если я хоть раз нормально кончу — у тебя будет орден Золотой Узды с псалиями.
Глава 39, в которой отважные сердца гибнут, как и положено гибнуть отважным сердцам — то есть храбро, тихо и бесславно
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
СУСАНИН, он же ПОЛИТРУК. Тесла-мутант III типа, эмо-суггестор. Воздействие: воодушевляет на свершения. Для групп сталкеров: обладает способностью притворяться командиром группы. Заводит в аномалии и потом поедает останки.
Над озером стлался туман. Не постылая серая вата, но изысканная зеленоватая дымка, призрачная мгла, сквозь которую могли бы просвечивать, например, звёзды — дичайше и неизменно моднейшие последние семьдесят тысяч лет существованья существ с IIQ>70. Но они, например, не просвечивали. Вместо них над зубчатой стеной леса отражалось всё то же озеро, сырой луг, мочажины с окнами стоячей воды, да кривое деревце, увитое огромной омелой. Под деревцем тлился огонёк — это в «жарке» горел кусочек «ведьмина студня». Такой же огонёк как бы свисал с небес, и при большом желании его можно было принять за звезду.
Но у Септимия Попандопулоса такого желания не было. Напротив того, ему хотелось развидеть это всё, желательно — навсегда. И, в принципе, это было не так уж и сложно. Достаточно свернуть чуть левее, где, судя по цвету травы, притаилась «аскольдова могила». Бывалые сталкера баяли, что в «аскольдовой могиле» карачун приходит незаметно — как сгущение летних сумерек, например.
Однако же кое-какие обстоятельства тому препятствовали. Во-первых, сабля Рахмата, регулярно подкалывающая Попандопулоса ниже поясницы.
Во-вторых, знаменитое козлячье жизнелюбие, не позволяющее вот так просто взять и окочуриться. И, наконец, нечто вроде осколков надежды — а вдруг всё-таки удастся как-нибудь вывернуться и на сей раз.— Плохо идёщ, — заявил Рахмат, подкрепляя слова увесистым тычком в спину.
— Я устал и есть хочу, — огрызнулся козёл.
— Иды давай, — последовал новый тычок.
Козёл резко остановился.
— Рахмат, — сказал он. — Я хочу тебе что-то сказать.
Обезьян чуть не споткнулся. Выводок тоже притормозил.
— Рахмат, — Попандопулос старался говорить медленно и отчётливо. — Мы находимся на Зоне. Это опасное место. Тут может всякое случится. Ты понял, да?
Шерстяной посмотрел на козла злобно, но смолчал. Денёк-то и в самом деле выдался поучительным.
Ночью прилетал креакл, кричал всякие гадости. К счастью, туповатые нахнахи вообще не поняли, что он там орёт, а Септимий — уморившийся за день и спавший, что называется, без задних ног — вовремя проснулся и сбил тварюку удачно пущенным камнем. Тем не менее, что-то накаркать креакл всё-таки успел: с утра пораньше начались неприятности. Сперва выяснилось, что мелкий шерстяной из выводка пропоносился во сне и замарал спальник. По этому поводу получил втык от соседа и в результате с ним подрался — хорошо ещё, Рахмат вовремя вмешался и пресёк. Потом другой волосатый дурак, отправленный вместе с козлом за водой, вопреки строжайшим инструкциям Попандопулоса свернул с проверенного пути, забравшись в малинник. Там он чуть было не угодил в «карусель»: козёл успел вытащить его буквально в последний момент. Прибежал Рахмат, долго и грозно бранился и в конце концов пообещал молодому неимоверных пиздюлей сразу же по возвращению. После чего сам наступил на «зимородково гнёздышко», в котором и потерял левую чуню. В запаске у старого обезьяна нашлись только резиновые шлёпки цвета чайной розы. В них-то он теперь и шкандыбал, недовольный крайне.
— Рахмат, — продолжил козёл тем же тоном. — Я сталкер. Я умею ходить по Зоне. Вы все — не умеете. Если со мной что-нибудь случится, вы не найдёте кота. Вы вообще не вернётесь живыми. А если я устану и потеряю внимание, то со мной что-нибудь случится. Например, пропущу аномалию.
— Многа гаварищ, — буркнул обезьян. Он всегда произносил эти слова, когда ответить было нечего, а последнее слово нужно было оставить за собой.
— Привал, — распорядился козёл и показал на относительно сухое место, где, по его представлениям, можно было отдохнуть часок, не опасаясь неприятных сюрпризов.
Развалившись на траве, Попандопулос с удовольствием наблюдал, как шерстяные из выводка, занявшие самое сухое местечко, вертятся и хлопают себя по разным местам, сражаясь с гнусом. Сам-то он был защищён от кровососущих специальным артефактом, отгонявшим упырей, в том числе летучих. Утешеньице, правда, было так себе: во всех остальных отношениях положение козла было самым что ни на есть мизерабельным, чтобы не сказать жалким.
Механически жуя клок невкусной болотной травы, Септимий в очередной раз обмозговывал ситуацию. Основных проблем было три — а если точнее, две внешних и одна внутренняя. Ко внешним относились нахнахи и мутанты Сонной Лощины. Внутренней можно было считать «последний гвоздь», заколоченный ему в башку предательским жирафом в сговоре с кротом-подлюкой. Попандопулос в который уж раз пообещал себе, что, если выживет, то непременно поквитается с этой парочкой — да так поквитается, что шерстяные удивятся. Правда, сначала нужно было выжить. Шансов на что у козла было не так чтобы очень богато.