Путь Базилио

Карабас посмотрел в сторону кареты, сдвинул брови. Бэтмен, сидящий на облучке, взвился в воздух, поднялся над калушей, спикировал, в полёте ловко ухватил вредное насекомое, раздавил клювом, после чего вернулся на облучок. Вагинальная пасть ещё посокращалась, пощёлкала зубами, потом выпустила на истерзанную сисю струйку остро пахнущей жидкости и cхлопнулась.

Кто-то тронул Арлекина за плечо. Тот обернулся и увидел Пьеро. Лицо у него было цвета утреннего неба, глазки — как два голубеньких пустячка.

— Чё те надо? — Арле стряхнул руку поэта с плеча. Тот пошатнулся, но на ногах устоял.

— Мальвина… — прошептал Пьеро. — Я понял, как я тебя люблю, Мальвина… Я только сейчас это по-настоящему понял…

— Скобейда бля, жаба с хуем! — не выдержал Арлекин. — Да разуй же, наконец, лупала! — он схватил Пьеро за вихор и развернул к калуше. — Какая тебе блядь Мальвина?! Вот, любуйся! Огромное яйцо богатырское!

— Вот огромное яйцо… богатырское… — машинально повторил Пьеро. На лице его расцвело что-то вроде понимания. — Арле, ты прав, ты дьявольски прав, ты даже не представляешь, как ты прав, огромное спасидо, огромное яйцо… Вот огромное яйцо — богатырское… А бывает ведь яйцо монастырское!

— Чо-чо? — Арлекин слегка опешил.

— Монастырское яйцо беспечальное! — Пьеро пошатнулся, но устоял. — А бывает ведь яйцо и прощальное! Есть прощальное яйцо, есть душевное… а бывает ведь яйцо совершенное! — пропел он, светлея ликом.

— Шеф! Пьерика перемкнуло! — заорал Арле.

Карабас его не услышал: он стоял перед калушей, скрестив руки на необъятной груди, и о чём-то думал — а, скорее всего, сосредоточенно копался в чьём-то сознании. В таком состоянии он плохо воспринимал окружающий мир.

— Совершенное яйцо, постоянное, а бывает ведь яйцо окаянное! — всё новые и новые откровения лезли из уст Пьеро, как какашки из кролика.

— Э, барин, чёй-та товарищ ваш того, — озабоченно заметил Африканыч.

— Он всегда того, — злобно процедил Арлекин. — Айса надо жрать меньше.

— Окаянное яйцо, зубоскальное, а бывает ведь яйцо и анальное! — Пьеро от восторга захлопал в ладоши.

— Ну завали ж ебало, мудня гундосая, — взмолилися Арлекин. Пьеро предложение проигнорировал: его охватил творческий зуд.

— Вот анальное яйцо диетически… побивает ведь яйцо исторически! — простонал он надсадно. — Исторически яйцо истеричное, а бывает ведь яйцо пидристичное!

Карабас медленно повернул голову.

— Диетичное яйцо, очень вкусное! — мысль о диете, похоже, не отпустила бедовую головушку. — А бывает ведь яйцо просто гнусное! Крайне гнусное яйцо и отвратное — а бывает ведь яйцо запиздатное! — пошёл он на следующий круг.

Арлекин подумал было, что раввин заткнёт Пьерошу обычным способом — парализовав ему язык или заставив засунуть в рот кулак. Карабас, однако, поступил нетривиально: развернулся, сделал пару шагов, примерился — и деликатно, но очень точно пнул распевшегося поэта в копчик. Тот взвизгнул по-заячьи и пал на колени.

— Злые вы… — просипел он, поднимаясь с земли и вытирая руки о штаны. — Уйду я от вас… К лошадкам уйду, — внезапно решил он. — К лошадушкам… Они меня поймут… Они меня не обидят…

Он кое-как встал и поплёлся обратно к карете.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Карабас. — Рожать-то будем?

— Буим, барин, буим, как тому не бывать-та, — засуетился хомяк.

— А кого рожать будем? — влез Арле.

— Кого? — Африканыч растерянно почесал за ухом, пытаясь сосредоточиться. — Яйцеклетки в матушку загружали, дай Дочь воспомянуть… давно, — хомяк махнул лапой, отказавшись от борьбы со слабеющей памятью на этом участке, зато предпринял неожиданное наступление на другом.

— Два яишника было от хомосапочки, навроде коломбины… потом, стало быть, пупица была, хорошая такая, крупная… от альцбацыхи клетушки тож, от йих гозманы родятся…

— Гозманов не надо, — сказал Арлекин. Карабас не отреагировал.

— Котеги хорошие будут, — почти жалобно сказал хомяк. — Возьмите котегов, недорого совсем… Ментёночек ещё ожидается, — не дождавшись ответа, продолжил он.

— Вот только позорных основ нам не хватало, — пробурчал Арлекин.

— Арапчата тож, такие мелкие, трохи чернявые, — вспомнил старик. — И собаченька какая-никакая непременно случится, — это он сказал с сокрушённым видом.

— А что с собачкой не так? — заинтересовался Карабас. Потом, видимо, залез в голову хомяка и хохотнул.

Старик, однако, не заметил вмешательства и принялся объяснять.

— Ить, тут такое дело… Лет десять назад, почитай, было. У барынь на собачек мода была, собачки им чевой-та занадобились, вот, значить, яйцеклетки ихние и загрузили. Да только что-то не то с яйцеклетками теми сталось, ген в них битый был. Все собаченьки, как есть, безглазые шли, ну что ты буишь делать. Мы их с той поры душим-душим, а они заводятся и заводятся… — он понурился и виновато посмотрел в сторону.

— Так зачем их заводить? — не понял Арлекин.

— Так это ж, того, они сами, — старик совсем засмущался. — Яйцеклетков-то тех наложили в матушку богато, они в матушке с той поры и схороняются. И убрать их оттеда нет никакой возможности. Значить, и в матки ёйные они исправду поставляются. А нащщот мужика — так, ить, места у нас дикие, джигурда всякая так и бродить. Бежить, скажем, волк али кобель какой мимо матушки, а от еёйного естества сучьим духом тащить. Так он, скобейда несносная, непременно подскочить и матушке вставить. Я уж гоняю их, гоняю — так они ночью приходють… Говорю ж, беда у нас с родителями: некем взять. Вот вы, барин, — обратился он к раввину, — мущина справный, из себя видный, дык не побрезговали бы матушку обиходить? У нас как раз хомосапые яйцеклеточки простаивают. От помёта самого здорового дадим, — посулил он.

Карабас усмехнулся.

— Не могу, — сказал он, — секс с нееврейкой является весьма серьёзным грехом. Рамбам, например, считал его более страшным, чем кровосмешение. Хотя это спорное мнение. Например, древний ребе Лейб Троппер [32] , желая помочь женщинам, готовящимся принять иудаизм, вступал с ними в связь, дабы передать им еврейство половым путём. Однако калуша не может стать еврейкой, за отсутствием у неё необходимых умственных и моральных качеств…

Арлекин снова дёрнул раввина за отворот лапсердака. Он отлично знал, что о своей странной религии Карабас мог рассуждать чрезвычайно долго, причём финал его речи, как правило, полностью противоречил началу.

32

Рав Лейб Троппер - живший в США в конце XX - начале XXI вв. от р.Х. раввин, практиковал секс с женщинами, желающими принять гиюр и сделаться еврейками. Видимо, то была попытка горизонтального переноса генов.

— К тому же у меня сорок восемь хромосом, — быстро закончил бар Раббас. [33] — Вряд ли у вас найдутся подходящие яйцеклетки, — он похлопал по калуше.

— Были, барин, были на сорок восемь, ей-Доче были такие! — поматерился хомяк. — Вот только когда… — тут он призадумался и умолк.

Внезапно калуша содрогнулась до самых корней — да так, что от земли встала столбом пыль. Потом сверху раздался тяжёлый низкий звук, будто бегемот рыгнул.

— Рожаить! — вскрикнул хомяк. — Как есть рожаить! Баре, отыдьте, щаз воды отходить будуть, не дай Доча — перепачкаетесь…

33

К тому же у меня сорок восемь хромосом, - быстро закончил бар Раббас.– Скорее всего, почтенный раввин сознательно искажает действительность и у него всё-таки сорок шесть хромосом, как и у большинства подлинно хомосапых. Он просто не хочет оплодотворять калушу (что считается актом вежливости со стороны покупателя калушат) под каким-нибудь благовидным предлогом. Быть заподозренным во лжи ему тоже неприятно, поэтому он называет не абы какое число хромосом, а характерное для обезьяньих основ (типа шимпанзоидов) - чем как бы и объясняет своё человекообразие.